– К дядюшке-то? А плюньте на того, кто вам это сказал! Вы думаете, я постоянный человек, выдержу? В том-то и горе мое, что я тряпка, а не человек! Недели не пройдет, а я опять туда поплетусь. А зачем? Вот подите: сам не знаю зачем, а поеду; опять буду с Фомой воевать. Это уж, батюшка, горе мое! За грехи мне Господь этого Фомку в наказание послал. Характер у меня бабий, постоянства нет никакого! Трус я, батюшка, первой руки…
Где та мышь, чтоб коту звонок привесила, батюшка?
И зачем это люди все злятся, все сердятся, ненавидят друг друга?
Где, где они, те дни, когда я еще веровал в любовь и любил человека?
Бедный человек подозрителен; ему так и кажется, что его заставляют платить за хлеб и за ласку унижениями.
Прежде Ваня огороды копал, а нынче Ваня в воеводы попал.
Он блистал своим отсутствием и как будто унёс с собой свет из комнаты.
посади за стол, он и ноги на стол
Скажу здесь кстати, что Фома, просидев здесь почти восемь лет, ровно ничего не сочинил путного. Впоследствии, когда он отошел в лучшую жизнь, мы разбирали оставшиеся после него рукописи; все они оказались необыкновенною дрянью.
Белобрысые, тонкие, тараканьи усы и неудавшаяся клочковатая бороденка, очевидно, предназначены были предъявлять человека независимого и, может быть, вольнодумца.
Чем ни прикрывай грязь, она все-таки останется грязью.
Молодость иногда не в меру самолюбива, а молодое самолюбие почти всегда трусливо.
Да на что и нашему-то брату знать по-французски, на что? С барышнями в мазурке лимонничать, с чужими женами апельсинничать? разврат – больше ничего!
Умерьте страсти, побеждайте себя. «Если хочешь победить весь мир — победи себя!» Вот моё всегдашнее правило.
Его не хвалили — так он сам себя начал хвалить.
Господи! почему это зол человек? почему я так часто бываю зол, когда так хорошо, так прекрасно быть добрым?
Змея литературного самолюбия жалит иногда глубоко и неизлечимо, особенно людей ничтожных и глуповатых.
Вдвое надо быть осторожнее с человеком, испытавшим несчастья.
Сережа, я, конечно, не философ, но я думаю, что во всяком человеке гораздо более добра, чем снаружи кажется
Люблю поэтов! славные ребята! все в стихах изображают!
Преполезный журнал! и какой толстый! Поди-ка, издай такой дилижанс! А науки такие, что глаза изо лба чуть не выскочат… Намедни прихожу – лежит книга; взял, из любопытства, развернул да три страницы разом и отмахал. Просто, брат, рот разинул!
Но как мило, как это шутливо описано! Он блещет остроумием, он брызжет остроумием, он кипит! Это какой-то Нарзан остроумия!
у богатого – телята, а у бедного – ребята…
Известно, что самые неприятнейшие, самые капризнейшие люди хоть на время, да укрощаются, когда удовлетворят их желаниям.
Низкая душа, выйдя из-под гнета, сама гнетет.