Сказки и легенды – это не выдумки, а воспоминания людей о древней жизни, когда волшебство правило миром.
Сказка - это действительность, только особого рода
- Сева, ты совершенно не знаешь женщин. В решающей схватке ему никогда не устоять.
- А если он не знает, что это решающая схватка? - сомневался Сева
Власть – это убийство людей ради того, чтобы получить безнаказанную возможность убивать дальше. Власть ради власти.
Всеобщая смерть слишком абстрактна. Она даже более абстрактна, чем собственная смерть. Могут погибнуть многие, но не я, могут погибнуть многие, но не все. Так уж устроен человек, в какой части Галактики он бы ни жил.
Дикари не учатся на исторических ошибках.
Те, кто выжил, лишились рассудка и превратились в человекообразных тварей и сами уже забыли, что когда-то были гигантами.
Это был великолепный пример торжества изобретений, приведших к гибели изобретателей и системы, породившей изобретателей. Очевидно, в том была определенная высшая справедливость, ибо изобретение было сделано с целью убивать людей. Убивать «чужих». Но как всегда бывает на войне – не хватило времени для того, чтобы как следует подумать. И убили всех.
мы всегда куда лучше бережем отдаленное прошлое, чем реалии вчерашнего дня.
- Где здесь восток? - Восток везде там, где встаёт солнце.
Рыбу тоже нельзя вытаскивать из воды, даже если можешь подарить ей отдельный дом на суше.
— Опасно быть богом... — Опасно полагать себя богом.
Завоеватели сами изобретают себе мораль.
– Ты думаешь, они не отравят суп? – спросил вслед Жан. – Жрать хочется смертельно.
– Не отравят. Ему нужно железо. Он очень горд собой. Победители не травят побежденных. Они просто пляшут на их костях.
Андрей привык следовать советам опытных людей. К середине жизни понимаешь, что любопытство в самом деле порок, особенно в незнакомом месте.
– Октин Хаш – завоеватель. Хоть первобытный, но завоеватель. А завоеватели сами изобретают себе мораль.
– Хуже другое: Октин Хаш набрался опыта общения с пришельцами с неба. Он вкусил их крови. И это погубило наших с тобой товарищей. Опасно быть богом…
– Опасно полагать себя богом, – поправил Андрея Жан.
Всегда поят по порядку. Сначала коней — они не могут сами достать воду. Потом мужчин — они не умеют терпеть. Потом женщин.
— Религия их первобытна. Они одушевляют силы природы. Они еще не додумались до концепции бога в человеческом обличье. Поэтому мы не можем быть для них богами.
За дверью стоял знакомый кузнечик, который успел переодеться в фиолетовый наряд, схожий с фраком. В твердые блестящие уши он вставил по цветочку, пахнущему пряно и сильно, а носки его башмаков непрестанно шевелились.
– Послушай, Удалов, я о твоем благе пекусь. Но и себя не забываю. Когда я узнал, что ты человек обездоленный, даже зубная щетка здесь у тебя казенная, я стал голову ломать, как тебя облагодетельствовать, чтобы не разориться. И придумал. У тебя, как у каждого разумного существа, есть ненужные воспоминания. Тяжелый груз твоему и без того натруженному мозгу. Вот их я у тебя и возьму.
— Люди, — произнес он с осуждением, — враги времени. Они выбрасывают его, терзают, убивают и топчут.
Мы не знаем, от чего избавились, и не знаем, к какому берегу пристать. Даже не исключено, что к берегу, от которого мы отплыли, нас тянет еще сильнее, чем в открытое бурное море.
Жизнь построена на ожидании. Кому нечего ждать, тот ни к чему не стремится.
На жуликов обижаться нельзя. С ними нужно планомерно бороться
Старый давно заметил, что постепенно земной язык изменяется, приспосабливается к новой действительности. Словарный запас детей питался лишь из речи небольшой кучки взрослых, остальной мир планеты был безгласен. Поэтому язык неизбежно беднел, несмотря на то, что Старый в школе заставлял учеников заучивать наизусть стихи, которые помнил, а если не помнил, то звал других взрослых, и они восстанавливали забытые тексты вместе.
«Хорошо ребенку на Земле, — говорил Старый. — Родители только сетуют — сколько лишних слов он схватывает в школе или на улице, включая визор или путешествия. А ведь земной ребенок — счастливый человек. У него избыток информации, которая льется на него со всех сторон. И вся облечена в слова. А что у нас? Полдюжины взрослых, которые обходятся тысячью слов».