Свобода – всего лишь рваная сеть, наброшенная на кучку мелких обязательств.
– Каждому мужчине нужна нянька. – Это не новость.
Отвернись, чтобы увидеть. Отвернись.
Спустишь одно преступление – и последуют новые, нескончаемым потоком.
– Что видит он и что есть на самом деле – не одно и то же, – сказал Трулл.
Надеюсь, ты будешь слушать, а не говорить.
В бедности и богатстве, на свободе и в рабстве мы возводим для своей жизни одни и те же декорации и разыгрываем в них одни и те же драмы.
Она была верна своим, пусть и неприятным, убеждениям.
Я получаю по голове каждый раз, как оглянусь. Пора уже перестать оглядываться.
Три женщины вместе – это повод для ужаса, а не какое-нибудь «а, как кстати».
Наша цивилизация зиждется на тупости.
Скрипач мотнул головой. – Никакой резни. Терпеть не могу драться в сырых сапогах.
– Ваш цинизм кроется в сознательном надругательстве над другими, чтобы утвердить собственное превосходство. Мой цинизм относится к сознательной слепоте человечества, не замечающего собственного вырождения.
– Без этой сознательной слепоты не останется ничего, кроме отчаяния.
– Ну, я не настолько циничен. На самом деле я совершенно не согласен. Может быть, когда сознательная слепота совершит предначертанный оборот, родится сознательная мудрость, люди увидят все, как оно есть.
Что же тогда нам остается? Видимо, держаться друг друга.
«Мы сами себе свидетели».
Но хватит ли этого?
Наверное. До сих пор хватало.
– Они не заботятся о славе. О чести!
– Верно: единственное, о чем они заботятся, – победа. А о славе и чести можно будет поговорить и потом.
Просто я не доверяю тем, кто вызывает симпатию, только и всего.
Так уютно – слышать о чьей-то храбрости и целеустремленности. Можно купаться в праведных лучах сей славы, это и тебя самого вроде как возвышает.
В ходе гражданской войны в Клепте побежденные армии было принято уничтожать. Не умерщвлять, нет, – каждому пленнику отрубали указательный палец на руке, которой он держит оружие. А потом искалеченных воинов отправляли восвояси.
Каменную чашу взял
обеими руками
и вылил свое время
из нее на землю
Тонули в нем насекомые,
питались им травы,
а затем взошло солнце
и жарким светом своим
высушило все.
Скрипач взглянул на продрогших солдат Геслера, потом на своих.
– Тоже мне, войско, – пробормотал он.
– Тоже мне, вторжение, – поддакнул Геслер.
– Такова моя скромная оценка.
– Скромная?
– Конечно же нет. Я просто привык с иронией относиться к собственной гениальности.
– Тогда чем же, Худ их дери, занимаются эдур? – Сидят на верхушке, – ответила Шурк. – И шатаются.
– Они не просто закон, они выше закона, как его понимают летери…
– И как же они его понимают? – спросила Лостара с нажимом.
– Как некий свод правил, который можно трактовать в чью угодно пользу – достаточно найти хорошего адвоката.
Все, что ломалось, что терпело неудачу, в конце концов упокаивалось где-то на дне, терялось во мраке. И речь не только о кораблях и тех, кто на них плывет. Киты, дхенраби, мельчайшие рачки. Планы, схемы, грандиозные замыслы. Любовь, вера, честь. Амбиции, похоть, злоба.
Воображать, что все устроено просто – наивность, и зачастую фатальная.