“Мудрец соображает, когда лучше промолчать. Только дурак выкладывает все, что знает.”
Я стоял неподвижно, однако в мыслях я был как пойманный в ловушку зверь, мечущийся туда-сюда, не находящий зацепки, утешения, выхода.
- Я вернусь за тобой. С веревкой. Я поклялся.
- Когда? - спросил он, прикрыв глаза.
- Через год. Я приду сюда через год.
Не имеет значения, откуда ты. Если идешь к истине, ты достигнешь ее, по какому бы пути не шел.
Это проклятие возраста - все становится отражением чего-то другого.
Проклятие возраста - всё вокруг становится отражением чего-то другого.
- Иногда мне кажется, истина - это просто место. Мне кажется, она как город: к нему есть сотни дорог, тысячи троп, которые в конце концов приведут туда же. Не имеет значения, откуда ты. Если идёшь к истине, ты достигнешь её, по какому бы пути ни шёл.
Калум Макиннес посмотрел на меня сверху вниз. А потом сказал:
- Ты ошибаешься. Истина - это пещера в Чёрных горах. Туда один путь, только один, он опасен и тяжёл. А если выберешь неверную тропу, умрешь в одиночестве на склоне.
В большинстве книг о ведьмовстве написано, что ведьмы работают нагишом. Это потому, что большинство книг о ведьмовстве написали мужчины.
За испанскую инквизицию Кроули получил благодарность. Он и правда был в то время в Испании, большей частью околачиваясь в тавернах, выбирая места поживописнее, и знать ничего не знал, вплоть до того момента, пока ему не сообщили о занесении благодарности в его личное дело. Он отправился посмотреть, что к чему, вернулся, запил и неделю не просыхал.
Зло, как правило, не дремлет, и, соответственно, плохо понимает, почему вообще кто-то должен спать.
Кроули (Ангел, не то чтобы Падший, а скорее Тихонечко Спустившийся)
Кто-то сказал, что цивилизацию от варварства отделяют двадцать четыре часа и два приёма пищи.
В последнюю тысячу лет ему иногда хотелось послать в Преисподнюю письмо примерно следующего содержания: «Слушайте, здесь, наверху, уже можно прекращать работу; можно вообще закрыть Дис, Пандемониум и прочие адские города и перебраться сюда на постоянное место жительства; мы не можем сделать ничего, чего они сами уже не сделали, а они делают такое, что нам и в голову никогда бы не пришло, причем нередко используют электричество. У них есть то, чего нет у нас. У них есть воображение. И, разумеется, электричество».
Первый раз он [Кроули] услышал о том, что надо говорить с растениями, в начале семидесятых по Четвертому каналу Би-Би-Си, и решил, что это замечательная идея. Хотя, пожалуй, вряд ли можно было назвать то, что делал Кроули, разговором.
На самом деле он вселял в них страх гнева господня.
Точнее, страх гнева Кроули.
Кроме того, каждые два-три месяца Кроули выбирал растение, которое росло слишком медленно, или умудрялось подцепить серую гниль, или начинало сохнуть, или просто выглядело не слишком хорошо по сравнению с соседями, и показывал его всем остальным.
– Попрощайтесь со своим товарищем, – говорил он им. – Он сломался…
Потом он уходил из квартиры с осужденным под мышкой и возвращался через час-полтора с большим пустым цветочным горшком, который оставлял где-нибудь на видном месте.
И растения у него были самые роскошные, цветущие и красивые во всем Лондоне. И самые запуганные.
Придя в мир, полный неприятностей и опасностей, человек посвящает львиную долю энергии тому, чтобы сделать его еще хуже.
Именно в этот момент проснулось Дитя А, и разразилось добротным, отборным рёвом. <...>
- Добро пожаловать в наш мир, - устало сказал мистер Янг. - Потерпи, привыкнешь.
Не в кости играет Бог со Вселенной; он играет в неописуемо сложную игру, которую сам и придумал. С точки зрения всех прочих игроков (то есть просто -- всех), это все равно что играть в крайне запутанную разновидность покера при неограниченных ставках в абсолютно темной комнате перевернутыми картами, причем с Крупье, который не объяснил вам правил и все время загадочно улыбается.
Будущее представляется черным, мрачным и ужасным. Никакого света в конце туннеля - а если он там и есть, то это встречный поезд.
Вообще, люди в большинстве своем не так уж злы. Они просто слишком увлекаются новыми идеями. Интересно же влезть в высокие сапоги и расстрелять кого-нибудь, или принарядиться в белые простыни и кого-нибудь линчевать, или натянуть вываренные джинсы и сбацать кому-нибудь на гитаре.
Она была прекасна, но красотой лесного пожара: восхитительное зрелище издали, и не дай Бог оказаться поблизости.
У большинства из тех, кто видел Азирафеля в первый раз, складывалось о нём следующее впечатление: во-первых, что он англичанин; во-вторых, что он весьма умён; и в-третьих, что он настолько голубой, что любой тропический остров нанял бы его, чтобы подсвечивать небо в разгар туристического сезона. Два мнения из этих трёх были не верны: небеса не Англия, что бы там себе ни думали некоторые поэты, а ангелы не имеют пола, если только всерьёз этим не озаботятся. А вот умён он был - это правда.
Он был в таком настроении, в котором обычные люди начинают жечь ведьм.
Азирафель. Безусловно, Враг. Но он был врагом уже шесть тысяч лет и уже стал в какой-то степени другом.
Когда они проезжали мимо потерявшего дар речи инспектора дорожного движения, блокнот у того неожиданно загорелся, к большому удивлению Кроули.
- Мне кажется, я не собирался этого делать, - сказал он.
Азирафель покраснел.
- Это я, - объяснил он. - Я всегда думал, что эти типы - ваше изобретение.
- Неужели? А мы думали на вас.
— Это как ты недавно сказал, — отозвался Адам. — Растешь, читая про пиратов, ковбоев, пришельцев из космоса и другие подобные штуки, и когда ты думаешь, что мир полон удивительных вещей, вдруг тебе говорят, что на самом-то деле он полон мертвых китов, срубленных лесов и ядерных отходов. Для этого и расти не стоит, таково мое мнение.