Сегодня как раз был там, проводил семинар у спецкурса, и решил лично зайти в деканат, напомнить еще раз о зачетах. Декан Вильямс, в свое время учивший самого Оливера, выслушал, покивал, сказал, что у него нет графиков только по одной группе, но он поторопит куратора. Ни на тон последней фразы, ни на усмешку во взгляде декана Райхон внимания не обратил. А через полчаса после того, как он вернулся в ректорат, на столе у него зазвонил телефон, и старик Вильямс с отеческим укором прошамкал в трубку: «Оливер, голубчик, сдайте вы уже планы, а то милорд ректор гневается».
— Удивительные вы, женщины, создания, — проговорил задумчиво. — Вы едва не погибли, но это волнует вас меньше, чем то, что ваш поклонник оказался вовсе не поклонником, а агентом при исполнении.
Женщины, - выдохнул он сквозь зубы. – Иногда ваша честность в разы страшнее вашей лжи. Ещё бы вы это понимали. Так нет! Обязательно нужно в чём-то признаться. «Прости, милый, но ты у меня не второй, а сто второй», «Знаешь, я написала ту записку не тебе, а твоему другу», «В первую встречу ты показался мне полным придурком»… Считаете, мы приходим в восторг от таких откровений? Может, твой муж годами гордился, что сумел очаровать лучшую девчонку в Расселе до такой степени, что она примчалась за ним через полстраны, а ты хотела сказать, что это было частью твоего грандиозного плана? Что он – не твоя любовь с первого взгляда, а альтернатива овечьей ферме?- Он бы понял…- Обязательно. И до конца жизни потом сомневался бы в каждом твоём слове. Поверь, лучшее, что ты могла сделать, оставить его в счастливом неведении. Оно ведь было счастливым, да?
Первым в дом вошёл доктор Эммет. Выглядел он обескураженным, что понятно, и очень сердитым. Остановился у лестницы и рывком обернулся к шедшей следом дочери.- Ты… - Худой узловатый палец замер в дюйме от лица Пэт. – Тебе…Почтенный целитель бессильно глотал ртом воздух, выпучивал глаза и хмурил брови, но не мог и двух слов связать.- Месяц без сладкого! – пришёл ему на помощь Тэйт.- Предпочитаю сухое, - отозвалась Патрисия.
Бытует мнение, что все учёные одинаковы. Так и есть. Они похожи друг на друга, как овощи на крестьянских грядках. Точь-в-точь. Примерно, как баклажаны и хрен.
— Гоблины и поезд, — повторил Тэйт, будто пробовал слова на вкус, угадывая, что именно не понравилось Пэт. — Почему бы и нет?
— Да потому… потому что это — гоблины! Они — иные, не такие, как мы. Влияние людей, нашей науки и техники убивает их культуру, их самобытность…
— Занятно. — Тиролл хмыкнул, прервав воодушевленную речь. — По-твоему, их культура обязана оставаться неизменной? Обособленной от других народов? Может, стоит загнать их в резервации, чтобы оградить от тлетворного влияния нашей науки? Не разрешать носить обувь на твердой подошве и одежду с пуговицами? Отобрать книги на арлонском? Запретить использовать изобретенные людьми лекарственные препараты?
— Давно хотела узнать, сколько тебе, такому умному, лет?
— Тридцать. Будет.
— Значит, сейчас двадцать девять?
— Двадцать восемь, — улыбнулся он. — Но тридцать в любом случае будет.
— Понимаете, что это значит? Прежние суждения ошибочны. Умения гоблинов… некоторые умения — уникальны и не имеют аналогов в человеческой системе магии… Это открытие буквально перевернет мир!
— А надо? — без воодушевления спросил отец. — Мир переворачивать? Может, пусть стоит?
— Милая девочка, — повторил Эгери. — Такая светлая.
— Темная, — глухо отозвалась Пэт. Для нее, как Тэйт уже понял, это было болезненной темой.
— Светлая, — не согласился гоблин. — Можно быть темным магом, но светлым человеком.
У громилы оказалось железное алиби. Или не алиби. Как это назвать, когда подозревал кого-то, а потом видишь его с ножом в спине и понимаешь, что бедолага был невиновен?
Но в чем бы ни заключалась цель этого противостояния столба и человека, победил столб. Побежденного же верные товарищи подняли с земли, отряхнули и под руки потащили все туда же, в питейную. Ясно же, что от хорошей жизни человек столбы не бодает. Значит, ему нужно что? Правильно, выпить!
Честно сказать, он с радостью обошёлся бы без посторонней помощи. Всегда обходился, когда была такая возможность. Доказывал и себе и другим, что уже вполне взрослый и самостоятельный, хоть в глубине души и понимал, что именно это желание что-то кому-то доказать и есть первейший признак «недозрелости».
Оливер съел кусочек пирога из вежливости, потом еще два просто так...
Людей нельзя разлучать с теми, кто им нужен.
Оливер Райхон никогда не лез в чужую личную жизнь, он и в свою нечасто заглядывал.
Перебинтованные конечности собеседника, оказывается, здорово выручают, если нужно сменить тему.
Она не плачет. Давно уже. Просто течет иногда из глаз вода. Так бывает, когда льдинка подтаивает в груди.
Ты со мной или я тобой - единственный выбор, который я доверяю тебе сделать.
Если в доме живет кошка, то можете не сомневаться, она твердо уверена, что это - ее дом, и всё здесь, включая тех, кто по наивности мнит себя хозяевами жилища, принадлежит ей.
Примерно так же рассуждает и ребенок трех с половиной лет.
Что-то произошло со временем. Оно сломалось, испортилось, и неизвестно, вернется ли когда-нибудь к нормальному, природой предписанному течению.
Если неделя с Нелл казалась месяцем, столько всего успевало случиться, то теперь, без нее, день равнялся году.
Оливер просыпался на рассвете января. К февралю добирался до рабочего места. Просматривал расписание и корреспонденцию, пил горячий кофе и к середине марта постепенно оттаивал, чтобы заняться делами. Апрель знаменовался переменчивой погодой и перепадами настроения. В мае случались грозы. Июнь, июль и август обычно выдавались жаркими, и к сентябрю он порядком уставал. Возвращался домой хмурым октябрьским дождем, и если не впадал в осенний сплин, с головой зарывался в бумаги вплоть до исхода ноября. Иногда позволял себе бокал бренди, чтобы согреться, и глубокой декабрьской ночью укладывался в постель.
День как год. С прощального телефонного звонка их прошло уже восемь.
— Можно, — разрешил доктор. — Чтение вам не противопоказано. А вот физические нагрузки придется ограничить. И… пропишу-ка я вам еще особое питание. — С повышенным содержанием кальция? — предположил Оливер, припомнив, какая диета предписана при переломах, которых у него за жизнь случалось немало. — С повышенным содержанием еды, — укоризненно проворчал Грин. — Нормальной еды, а не кофе с сэндвичами. Мне вовсе не улыбается лечить вам еще и гастрит, а вы к нему уверенно стремитесь.
Звучало как рецепт целителя: в качестве профилактики болезненных фантазий о ректоре потреблять молодых здоровых алхимиков не реже двух раз в неделю в течение месяца, для закрепления эффекта после небольшого перерыва курс лечения повторить.
- Если бы мне предложили выбрать ему смерть, я убивала бы его медленно-медленно. Раздробила бы каждую косточку в теле. Отрезала бы от него по кусочку и скармливала бы ему же. Несколько дней. Или недель. Пила бы по глотку его кровь... Но это - мечты. Опасные мечты, потому что каждая лишняя минута жизни для него - это шанс нанести ответный удар. Поэтому я убью его быстро. Убью, удостоверюсь, что это он, отрежу ухо, сожгу тело и развею пепел, чтобы знать наверняка, что он уже не восстанет из мертвых.
- А зачем отрезать ухо?
- На память, конечно. Я сентиментальна...
Женщина должна оставаться женщиной. В том смысле, что неважно, что у нее в голове, но на голове все должно быть идеально и модная шляпка!
Раскаиваться в чем-либо нужно, осознавая сам поступок, а не его последствия. Иначе это будет неискренне. В таком раскаянии нет смысла.