Джоан Гарнер вообще любила поесть, хотя, глядя на нее, вряд ли кто-нибудь мог это заподозрить. Одно слово — ведьма.
— После волков — еще терпимо. Мне как-то после камнедробилки останки привезли. В бочке, потому как мешки промокали. А утопленников, думаете, каково вскрывать? Вода так изуродует, куда там волкам! А в одном, помнится, раки успели обосноваться. В брюшной… хм… полости. С десяток вытащил, крупных таких. Выкидывать жалко было, так я их Дикону отдал. Повздорили с ним накануне, а тут и задобрил соседа, и вроде как отомстил… Или вот года три назад Хэмиш свиней кормить пошел, и сердце у него прихватило. Упал прямо там, в свинарнике, и покормил, значит. Свиньи, они ж разве что железо не жрут, и то не факт…— Спасибо, док, — с чувством поблагодарил Тэйт, прерывая грозивший затянуться рассказ. — Пару минут назад живот от голода сводило. А теперь — ничего, до ужина дотерплю, пожалуй. А может, и до завтрака.— Не за что, — благодушно улыбнулся старик. — Обращайся
— Хочешь, уйдем? — склонился к ее уху Оливер. — Прямо сейчас?
— И не узнаем, чем закончится история Федерико и прекрасной Изабо? — Нелл улыбнулась, подняв на него глаза.
— Это же опера. В конце они поженятся. Или умрут. Или поженятся, а после умрут…
— Или умрут, а после поженятся, — подсказала она.
— Не исключено. Толстяк в черном похож на некроманта.
— Это отец Федерико.
— Вот-вот. Чего не сделаешь для любимого сына.
Девушка с трудом подняла увесистый кусок, отряхнула застывший жир, потянула ко рту и тут, к ужасу своему, увидела стоящего в дверях мэтра Дориана.
Окорок вернулся на блюдо, а Эби, неотвратимо краснея, потупила взор.
— Мне кажется, я видела в саду полосатую кошку, — пролепетала она. — Хотела покормить, как вы и говорили.
Мэтр поглядел в окно, потом на окорок, на Эби и снова на окорок.
— Полосатая кошка, которая в состоянии съесть такой кусок, называется тигр, — сказал он серьезно.
Одет он был не по погоде: длинный плащ, нахлобученная на глаза шляпа и шарф, скрывающий половину лица, смотрелись в жаркий день неуместно. Но отнюдь не подозрительно. Ну кутается человек, приболел, быть может… сифилисом, например…
Джек тоже хотел бы себе такую жизнь. С болью и немножко с безумием — не страшно. Хорошо даже, если с болью. Чувствовать свое тело. Пробовать пальцем остроту ножа. Жар свечи. Обжигающий холод ледяной воды. Боль — это жизнь. Но жизнь — не только боль, и Джек хотел ее всю.
Первое правило тайного агента: не лезть на рожон. Нарушил? Сунулся герой к «безоружной» женщине? И обделался… во всех смыслах. Поделом.
Все же загадочные существа женщины. Безо всякой магии меняются до неузнаваемости.
— Барбара, а сами вы, случаем, не из этих? — полушутливо спросил он, не спеша ни с одобрением, ни с порицанием.
— Из каких?
— Из этих дамочек, что не носят корсетов, ибо те есть оковы домашнего рабства, и хотят во всем быть наравне с мужчинами.
— Я ношу корсет! — гордо приосанилась ничуть не смущенная пикантностью вопроса экономка. — И считаю, что женщина должна оставаться женщиной. В том смысле, что неважно, что у нее в голове, но на голове все должно быть идеально и модная шляпка!
— Ты… — Он посмотрел на нее, на оружие в ее руке и неуверенно передернул плечами. — Я не думал раньше, что ты… такая…
Ничего обидного Эби в его словах не услышала и какая «такая», уточнять не стала.
— Я разная, — сказала просто. — Была разная. Но теперь буду только такой, какой сама захочу.
И еще: порой самый очевидный ответ и есть правильный.
— Я сварю кофе. — У меня только растворимый. — Значит, растворю.
Как говорил один знакомый бухгалтер, если баланс не сходится, в нем ошибка, а если сходится сразу же — то две.
Оттого и спокойны оба: осознание неизбежности избавляет от страха.
Толпа всегда радуется, когда у нее обнаруживается лидер и отпадает необходимость пользоваться собственными мозгами.
- У нас свобода прессы! - взвизгнула журналистка.
Джо разжала пальцы, отпуская её запястье.
- Пресса свободна. У тебя тридцать секунд, чтобы убраться отсюда.
- Но...
- Двадцать девять. Двадцать восемь. Двадцать...
Поздние дети — как правило, случайные, часто еще и нежеланные, родившиеся в то время, когда родители уже настроились ждать внуков, — нередко преподносят сюрпризы…
Пироги!
С мясом. С капустой. С грибами. С яблоками. С рыбой. С клубникой. С сыром. С печенью. С яйцами…
Марти стояла перед вывеской и думала, что в мире, наверное, нет ничего, что нельзя было бы запихнуть в пирог.
С тыквой. С ревенем. С заварным кремом…
Вот вам и почтенная старая дева. Впрочем, отсутствие мужа еще не говорит об отсутствии опыта в любовных делах. Зачастую замужество как раз таки ограничивает подобный опыт.
Он не обижался, даже с лучшими друзьями не делятся чужими секретами...
— Сегодня я буду обеспечивать вам хорошее настроение, — самонадеянно заявил маг. И добавил шепотом, чтобы госпожа Энельма не слышала: — Согласитесь, я ведь лучше, чем артефакт?
— Я так не думаю, — хмуро отозвалась Гвен.
— Отчего же?
— Вас нельзя отключить и убрать в коробку.
«Наверное, я не создана для любви, — думала Гвен. — Но это тоже неплохо. Останусь одинокой старой девой, накоплю денег и смогу путешествовать. Нужно только купить зонтик покрепче, чтобы отгонять крокодилов».
Поздние дети — как правило, случайные, часто еще и нежеланные, родившиеся в то время, когда родители уже настроились ждать внуков, — нередко преподносят сюрпризы…
Джоан Гарнер вообще любила поесть, хотя, глядя на нее, вряд ли кто-нибудь мог это заподозрить. Одно слово — ведьма.
Знаешь, в чем твоя проблема? Ты слишком… Слишком сама!