Райский сад

«Во всяком случае, вино все лечит, только вот что ты будешь делать, когда уже и вино не поможет?»

Вот так и бывает, когда женятся не узнавшие друг друга молодые люди, которых объединяет что угодно, но не любовь. Дэвид и Кэтрин — молодожены, их семейная жизнь началась может и не так уж странно для едва поженившейся пары. Однако же, чем дальше, тем становится очевиднее, что эта пара, увы, не создана друг для друга. Дэвид — начинающий писатель, Кэтрин — девушка с деньгами, которая первым делом стремится стать самой загорелой и светловолосой в мире леди. С самых первых страниц романа ясно, что их объединяют самое большее: страсть, секс, совместное купание голышом и почти бесконечное чувство голода. В остальном их отношения похожи скорее на отношения брата и сестры (причем очень разных), чем мужа и жены.
В этой паре Кэтрин была мужчиной, по крайней мере так она сама чувствовала, то и дело остригаяя волосы и стремясь сделать себя хотя бы внешней копией мужчины— уж очень ей нравилось быть с ним похожей. В то время, когда ей нужно было вести определенный активный образ жизни, Дэвид жил вдохновением и рассказами — ему нужна была поддержка музы. Проблема этих отношений в том, что их строили совершенно разные люди, люди с разными целями и желаниями. Они опустошали друг друга, а не дополняли. Их брак не долговечен. Только жаль, что цена слишком жестока.
Никогда не понимала, почему люди порой осознанно призывают свою жизненную драму поближе, ей же и подыгрывая? Зачем они сами организовывают в своей же семье всяческие треугольники. Что это было? Попытка сбежать от себя или, напротив — найти? Желание показать половинке, что ты — другой? Или, что твоя половинка — не половинка? Экстрим и проверка отношений? Желание ощутить новизну? Или таким образом наконец найти что-то общее?..
История за гранью дозволеного, в жизни подобные ситуации случаются не так часто. Эти моменты всегда драматичны и решающи. Люди сами себя обрекают на измену, ревность, злость и гнев, потому что в принципе не в человеской природе — делить любимого человека с кем-то еще. Не верю, что существует кто-то, кому не было больно видеть, как любимый человек в открытую разрушает то, что объединяло, не верю, что существует кто-то, кому не больно отдавать любимого человека, даже будто бы добровольно. Все это сплошное безумие и глупость. Здесь любви не было изначально, жалко только тех, кто боролся за хоть какое-то спасение там, где изначально нечего спасать.

«Только не пытайся обвинять тех, кого любишь, или распределять вину между всеми тремя. Не ты, а время назовет виноватых».

Примечательно и то, что Хемингуэй не закончил роман. И у книг есть свои судьбы. История оборвалась, как должна была оборваться с самого начала. Чего бы не задумал писатель, а случилось так, как должно было случиться.

В рамках игры "ТТТ" (советчик Zatv )
2/3 — Книга, возвращающая на морской пляжный берег в лето.

Книга прочитана в рамках ноябрьского "Книгомарафона"

Двойственное впечатление остается от прочтения этого посмертного романа Хемингуэя.
Начнем с того, что в публикуемом виде роман написан не был. Хэм начал работу над ним в конце 1946 года, но так и не закончил. В его архиве осталось 1500 страниц текста, из которых редактор издательства «Скрибнерс» Том Дженкинс выбрал окончательные 247. Первое издание «Райского сада» вышло в 1986 году, спустя 25 лет после смерти автора. Филологи, знакомые с рукописями и окончательным вариантом, сходятся во мнении, что редактор выполнил свою работу блестяще.
***
Действие романа происходит в середине двадцатых годов. Начинающий писатель Дэвид Берн и его жена Кэтрин проводят медовый месяц, путешествуя по югу Франции и Испании. Хэмингуэй, то отдаляется от своих героев, называя их «они», «мужчина» или «женщина», то становится Берном, подробно описывая все его переживания. Но главный герой – это, несомненно, конфликт между творчеством и повседневной жизнью писателя.
К началу работы над «Садом…» Хэм был уже богат, известен и женат на своей четвертой и последней жене – Марте Геллхорн. Интересно, каково ей было читать во всех подробностях описание реального биографического факта из жизни своего мужа – в середине двадцатых он и его первая жена Хэдли Ричарсон провели лето вместе с Полин Пфейфер, редактором парижского «Вог», которая вскоре станет его второй спутницей жизни.
***
Но оставим источники и поговорим о сути.
Писатель всегда женат на своей музе, этой капризной даме, требующей постоянного внимания. Творчество поглощает столько сил и энергии, что все окружающее часто рассматривается как внешний мир, в том числе, и женщины, которые, естественно, не терпят такого к себе отношения.
Быть женой писателя – это работа. И я бы даже сказал, тяжкая работа. Для этого мало быть просто женщиной, надо еще попытаться занять место музы. Хемингуэй все время прозрачно намекает на шизофрению главной героини – Кэтрин. Ее необычные желания, постоянное стремление выйти за грань обыденности, начиная с мальчишеской стрижки, заканчивая сексуальным поведением. Она по настоящему ревнует своего мужа к его рукописям и даже в конце сжигает их, ставя как бы жирную точку, логически завершая сюжет неизбежным.
Но, на самом деле, Дэвид просто не понимает, насколько ему повезло. Любая другая женщина (а в романе Кэтрин, фактически, сама приводит и укладывает в кровать к своему мужу юную Мариту), будучи слишком простой и предсказуемой, становится вскоре просто невыносимой. Сам Хэм только с четвертой попытки нашел свою Марту - «крепкий орешек», который так и не смог раскусить до конца своей жизни. Марту, которая была с ним и в период расцвета его славы, и во времена депрессии, болезни и последующего самоубийства.
Читая роман, мне невольно вспоминалась Надежда Мандельштам. Эта взбалмошная дама, ходившая голой по дому и в таком виде, открывавшая дверь гостям, не умеющая приготовить даже простейшую яичницу, проявила чудеса мужества во время арестов своего мужа и после его смерти. Трудно представить, но в эвакуацию вместо самых необходимых вещей она взяла два чемодана рукописей, за которые Осип Эмильевич поплатился жизнью, а когда почувствовала приближение смерти сумела организовать переправку архива дипломатической почтой в Англию.
Никакой трезво мыслящий человек не способен на такое.
***

Берн, вообще, получился в романе какой-то слабохарактерный и безвольный, несмотря на военное прошлое. Он предпочитает плыть по течению, даже не попытавшись разрешить ситуацию, постоянно накачивая себя немереным количеством виски, мартини, вермута, шампанского и прочих напитков. Из постели одной богатой жены он перебирается в постель к другой, оправдывая свое поведение жертвой во имя творчества.
Читая роман, все время отождествляешь себя с каким-то героем, в том смысле, что смотришь на происходящее его глазами. Отождествлять себя с Берном как-то не хотелось.
***
И в заключение о названии романа. По версии Хемингуэя это роман-воспоминание о том времени, когда чувства были важнее мысли и слово «грех» не имело никакого смысла. Воспоминание о «райском саде».

Женщины и слоны

Понятное дело: вещь ранняя, незаконченная, аккуратно редактировалась посторонними людьми и вышла для фанатов раннего Хемингвея. Вот я, например, как раз фанат раннего Хемингвея, до позднего не доросла или переросла – какая разница. Я люблю «Фиесту», и фабула «Райского сада» манила именно какой-то рифмовкой на уровне пейзажей с этим, на мой взгляд, великим романом: юные тела, тёмные души, хорошая выпивка и Испания. Да, особенно последнее. Испания для Хемингуэя в частности и чотких пацанов вообще это такое кресло откровения в квартире мира. Ты садишься в это особенное кресло, утопаешь в нём и говоришь близкому своему всё, что наболело – как на духу. Вы быстро истерически ругаетесь, потом встаёте и продолжаете жить как обычно. Передай мне соль и всё такое. Ну или расходитесь навсегда.

«Райский сад» сполна эксплуатирует эту идею, но в итоге нелепица какая-то. Во-первых, в половой девиативности и лесбийских играх Эрнест разбирается всё-таки хуже, чем в сафари и военных травмах – ну и невелика потеря, для этого и без него найдутся люди.

Во-вторых, вызывает сомнения соединение внешнего сюжета об отношениях молодожен и внутреннего - об африканском детстве героя и его отношениях с отцом. Как-то странно сочетается эта пьяная пассивность влюблённого и детский голос, воспротивившийся жестокости над животными – хотя при желании, конечно, всё можно срифмовать. Но чего-то не хочется. Половину повествования альтер-эго автора пишет отличную школьную прозу о слонах, вторую половину – описывает спальные перипетии, как, простите за каламбур, слон в посудной лавке. И вот первое гораздо приятнее читать. Мальчишество, конечно, относится к сомнительным литературным темам, но сам Эрнест говорил (и в частности в этом романе повторяет не единожды), что нужно писать о том, что понимаешь, а не о том, что интересно. История сумасшедшей бабы, спустившей за три месяца счастливый брак в унитаз и оставшейся не с чем, безусловно, интересует автора, но надо признаться: не понимает он в ней ни шиша.

Понимает и переживает вместе с героиней он только первую главу романа, ещё счастливую, ещё простую, детскую, маль-чи-ше-ску-ю. Ровно до того момента, где заползает змей, где начинается раздельнобытие и потеря первичной радости, и герой думает про себя: «Прощай, моя прекрасная девочка, удачи тебе и прощай» - вот на этом и надо было бы кончить и отношения, и повествование. Отличный вышел бы рассказ. Светлый и грустный. А так – кухонная перебранка на 200 страниц. Не по-испански как-то:))

Помни, все хорошо, пока не становится плохо.

Не припомню, где бы еще так совершенно, так упоительно было описано счастье, как в начале «Райского сада».
Средиземноморское лето, раскаленный песок, ласковая вода. Пустые пляжи. Прохладная гостиница.
Весь мир создан для них, для молодоженов Дэвида и Кэтрин.
Все темнее загар на коже, они вечно голодны после купаний, для них жарится на углях свежевыловленный окунь, их ожидает ледяное белое вино в тонких бокалах.
У них есть все, у них есть они сами – молодые, веселые, красивые. Любимые.
И они сами же разрушают свой мир.
Кэтрин – активно, Дэвин - пассивно.
Постепенно, играя, наслаждаясь и любуясь свободой, они шаг за шагом убивают то, что с гордостью называли «мы».
Допустив в свои отношения вымышленных персонажей, они со временем допускают и реальных.
Пусть даже образовавшийся «треугольник» весьма нестандартен, но эта геометрия - убийственная.

Совершенно неожиданный для меня поворот в творчестве великого американца.
Если бы не африканские мотивы (все- таки не удержался Хемингуэй, не обошлось без слонов и охоты!), усомнилась бы в авторстве: настолько не похож «Райский сад» на все прочитанное раньше.
Лучшее из прочитанного.

Игра в Классики, 4-я заявка усложненной версии, 8-й ход.

Название, намекающее на грех. Почему-то всегда рай вызывает ассоциацию с грехом, словно не может существовать вне этой категории. Название себя оправдало. И вновь искусительница - женщина, а мужчина вроде как просто рядом стоял. Однако погружение в греховность - процесс обоюдный.

Так, раннее прельщение браком вызвало у молодой пары тягу к перверсиям, но "хозяйство втроем" неустойчиво, ибо возникает ревность и соревновательность. Люди ищут новых ощущений, играя в любовь, и забывают о разрушительном действии чувства. хэм не был бы Хэмом, если бы не ввел еще одну сюжетную линию, что не соприкасается с сексуальной революцией, обещающей беззаботность, что, собственно, обещает всякая революция, даже политическая. Писательство - вот грех поболее. Писательство как изымание из-за ворота прошлого сора прежнего бытия и представление его как пыльцы диковинных бабочек.

Жил-был маленький мальчик, а у мальчика был большой и сильный папа, который любил вершить справедливость и убивать больших и сильных слонов. Мальчик же был ребенком со всеми детскими "недостатками" в виде большого сердца.

Вот Вам и конфликт. Любовь, женщины, брак аля-СартроСимона и маленький мальчик, который не хотел убивать слонов. В человеке два начала ведут борьбу за верховенство - обывательское, земное и возвышенное, нетривиальное. Одеть боль в слова, чтобы быть непонятым и пойти на поиски того, с кем можно разделить ношу боли.

Именно эта сюжетная ини повести сближает читателя с героями, пусть не в таланте, так в боли каждый узнает себя. Любовь вторична, первична жалость к себе и поиск понимания.