Елизавета Николаевна Водовозова, до замужества Цевловская, родилась в 1844 году в семье помещика. В середине 50-х годов ее отвезли учиться в Петербург, в Смольный институт, который, она окончила в начале 1862 года. В 1863 году Водовозова напечатала свою первую статью и с тех пор до самой своей смерти (в 1923 году) не прекращала литературной деятельности. Ею напечатан ряд работ по педагогическим вопросам, писала она и книжки для детей, но для современного читателя большой интерес представляют лишь ее мемуары (воспоминания). "История одного детства" является переработкой для детей мемуаров Водовозовой "На заре жизни", причем из них выбраны (и по необходимости сокращены) только те части, в которых описывается детство и институтские годы автора.
Обожаю такие вот автобиографические книги, где есть помещичий быт, история России, школы дореволюционного периода, взросление и становление характера.
Вот вроде бы обо всём этом я читала и знала, но вот каждый раз всё переживаю заново.
1. Как относились к детям и их смертям. На сегодняшний день — это ведь кошмар какой-то! Семьи были многодетные, что помещичьи, что крестьянские, один-другой-третий померли — на то воля Божья. А то ещё и помолятся за упокоение: и здоровым-то есть нечего, зачем ещё больных-то кормить?!
2. Образование детей (особенно девочек). Вот не должна барышня из хорошей семьи стремиться к знаниям. Читать-писать-считать научилась — ооооо, это уже много! А если ещё и язык-другой знает... Вот что её ещё надо?! Учительницей может работать, гувернанткой. а если сама лезет дальше — достойна осуждения и поругания.
3. Смольный институт. Прославленный, великий. И такие неприглядные картины из жизни воспитанниц. Все эти унижения, наказания, физические мучения и огрехи учебы. Даже не верится!
А уж классные дамы-надсмотрщицы — это за гранью! Заклеймить молоденькую девочку чуть ли не проституткой, когда она бросилась на шею родному брату, не разобравшись, не выслушав её, а сразу настаивать на исключении. Хорошо, что у Лизы был богатый и именитый дядя.
4. Великий педагоги. С огромным интересом читала страницы, посвященные Константину Дмитриевичу Ушинскому. Любопытно знать, каким он был в обыденной жизни.
Очень понравилось. Советую!
В рамках игры "Открытая книга".
Обожаю такие вот автобиографические книги, где есть помещичий быт, история России, школы дореволюционного периода, взросление и становление характера.
Вот вроде бы обо всём этом я читала и знала, но вот каждый раз всё переживаю заново.
1. Как относились к детям и их смертям. На сегодняшний день — это ведь кошмар какой-то! Семьи были многодетные, что помещичьи, что крестьянские, один-другой-третий померли — на то воля Божья. А то ещё и помолятся за упокоение: и здоровым-то есть нечего, зачем ещё больных-то кормить?!
2. Образование детей (особенно девочек). Вот не должна барышня из хорошей семьи стремиться к знаниям. Читать-писать-считать научилась — ооооо, это уже много! А если ещё и язык-другой знает... Вот что её ещё надо?! Учительницей может работать, гувернанткой. а если сама лезет дальше — достойна осуждения и поругания.
3. Смольный институт. Прославленный, великий. И такие неприглядные картины из жизни воспитанниц. Все эти унижения, наказания, физические мучения и огрехи учебы. Даже не верится!
А уж классные дамы-надсмотрщицы — это за гранью! Заклеймить молоденькую девочку чуть ли не проституткой, когда она бросилась на шею родному брату, не разобравшись, не выслушав её, а сразу настаивать на исключении. Хорошо, что у Лизы был богатый и именитый дядя.
4. Великий педагоги. С огромным интересом читала страницы, посвященные Константину Дмитриевичу Ушинскому. Любопытно знать, каким он был в обыденной жизни.
Очень понравилось. Советую!
В рамках игры "Открытая книга".
Стыдно признаться, но имя Елизаветы Николаевны Водовозовой (в девичестве — Цевловской) ещё две недели назад ровным счётом мне ни о чём не говорило. Когда-то её мемуары «История одного детства» чудом попали в мой буклист, и теперь я задаюсь вопросом, почему о педагогической деятельности этой удивительной женщины-новатора известно так мало.
Воспоминания Елизаветы Николаевны, как ясно из названия книги, касаются периода её взросления, а также обучения в Смольном институте. Таким образом, логично выделить в них две смысловые части.
Первая смысловая часть мемуаров примечательна тем, что даёт достаточно полное представление о воспитании дворянских детей в середине XIX века. Сегодня кажутся нереальными (хочется добавить — нелепыми) отдельные верования и традиции помещиков относительно правильности взращивания их отпрысков, однако факт остаётся фактом.
✏ Что меня удивило больше всего?
1. Отсутствие элементарной гигиены в детских комнатах.
Так, детские никогда не проветривались, а потому духота в них стояла невыносимая. Поскольку детей на Руси всегда было много, то родители старались разместить всех сразу в одной-двух комнатах, а это, естественно, приводило к страшной тесноте. Отдельно стоит упомянуть тот факт, что дети спали на высоко взбитых перинах, которые никогда не сушились и не проветривались. Помимо всего прочего, в холодный период года дети месяцами не покидали своей комнаты. Тараканы, вши, клопы являлись постоянными жителями дворянских поместий. Неудивительно, что детская смертность в то время была столь высока.
2. Нелогичный подход к обучению детей.
Если родители всё же решались заняться образованием своих чад, то обучение грамоте происходило следующим образом: кто-то из взрослых называл буквы или слоги, а ребёнок за ним повторял. Однако азбука превзошла всевозможную глупость: в книге четыре-пять согласных стояли рядом (по типу «мргвы», «ждргпу», «пртос» и т.п.), и дети были вынуждены читать эту несусветную чушь, ломая языки. Понятное дело, что дальше алфавита мало кто продвигался в учении.
3. Отсутствие родительской любви и ласки.
Я, конечно, знала, что воспитанием детей в основном занимались няни и гувернантки, но всё равно масштаб попустительского отношения родителей к собственным чадам меня поразил. Если бы не няни, в самую пору можно было говорить о массовом феномене педагогической запущенности. Ужас.
Вторая смысловая часть мемуаров Елизаветы Николаевны открывает перед читателями мир Смольного института. А если точнее — отсутствие этого самого мира в стенах, казалось бы, благородного заведения.
О голоде, холоде, побоях, невежестве классных дам и учителей мне было известно ранее, однако воспоминания Водовозовой настолько искренние, что даже спустя два века делается больно за судьбы русских девушек.
Эти казарменные порядки вытравляли вскоре из сердца «смолянки» все человеческие чувства.
Но какова же была моя радость, когда я узнала о том, что мемуары Елизаветы Николаевны содержат необыкновенную по значимости — «живую» — информацию о личности Константина Дмитриевича Ушинского! Оказывается, в последние два года пребывания в Смольном институте Е. Н. Водовозовой порядки учебного заведения кардинально переменилась.
Появление Ушинского произвело на нас такое впечатление, будто в тёмном и душном помещении вдруг отворили наглухо закрытые окна и впустили туда широкую струю света и воздуха.
Узнавать о личности и деятельности Ушинского из первых уст — дорогого стоит. Так, читатель не устаёт восхищаться храбрости, силе духа и новаторским идеям Константина Дмитриевича. Благодаря ему институтки стали иметь право задавать вопросы учителю, заинтересовались чтением книг на родном языке, подтянули грамматику и многое, многое другое... Кроме того, Ушинский ввёл в образовательный план новые предметы — физику и естествознание.
Теперь наше отношение к Ушинскому не было похоже на прежнее «обожание». Вместо него у нас явилось глубокое дружеское чувство к учителям, уважение и благодарность. Теперь мы часто разговаривали с ними, что было строго запрещено раньше.
Неудивительно, что Константин Дмитриевич недолго продержался в Смольном институте (всего три года) — его педагогические идеи намного опередили своё время. Как бы там ни было, но именно благодаря Ушинскому Елизавета Николаевна Водовозова стала детской писательницей, педагогом и мемуаристкой.
Флэшмоб 2015 - 5/15
Я вообще люблю этот жанр - воспоминания о детстве, в том числе о детстве девочек XIX века. Девочки-переднички-нянюшки-классные дамочки. Так что я рассчитывала, что книга эта мне вполне понравится, по крайней мере почитать будет любопытно.
Какая же это оказалась обманчивая мысль! То есть книга-то мне понравилась и даже очень - но совершенно не тем и не так, как я рассчитывала.
Нет, я всегда знала, что Чарская со своими институтками - это розовые сопли, имеющие мало общего с реальностью. Но всё же жизнь помещичьих дочерей мне представлялась несколько в ином свете. Прямо скажем, куда более оптимистично.
Мы же как себе это обычно представляем? Милые изящные платья, пяльца с вышиваньем, альбомы со стихами, веера, шляпки, перчатки...
А восемь похорон в семье за несколько недель? Было у матери с отцом двенадцать детей - и вот осталось только пять. У одной только матери. Холера. Которая в наши дни - если вовремя распознать - кстати, элементарно лечится.
А прокисшее варенье как вожделенное лакомство? А сидение в четырёх стенах неделями и месяцами - а кто сказал, что детям нужно гулять? А обучение грамоте посредством чтения бессмысленных буквосочетаний вроде мгрве, бфзсы и тому подобного?
И это помещичьи дети - и даже не мелкопоместных помещиков. Те, оказывается, вообще "голытьба" и люди совершенно неуважаемые. То есть эти дети так называемых "сливок", которых 2-3% на всю страну. Крестьянский быт себе лучше вообще не представлять.
А институт? По произведениям Чарской выходит, что девочки в институтах были сплошь милые и примерные, учили уроки усердно да любили друг дружку и своих милых родителей. Водовозова безжалостно развенчивает все эти мифы, обнажая истинную сущность всех этих институтских явлений. И нет никакого повода ей не верить - повесть автобиографическая, и на её страницах не книжные герои - реальные персонажи, среди которых Константин Дмитриевич Ушинский, оказавший огромное влияние на пятнадцатилетнюю тогда Елизавету. Именно он смог расшевелить то "сонное болото", каким был Смольный институт до его появления, сумел вернуть хотя бы некоторых институток к желанию учиться и жить настоящей жизнью.
Отдельной и очень важной темой в книге является тема женской судьбы. Мальчикам и мужчинам тоже жилось не сладко в те времена, но это ни в какое сравнение не идёт с тем, как страдали женщины и, главное, девочки. Полное бесправие, абсолютная зависимость от родных или мужа, невозможность получить хорошее образование - и даже презрение к тем редким девушкам, которые вдруг сами захотели этого.
Недаром, выйдя из Смольного института, 19-летняя Елизавета первую свою статью посвящает теме самостоятельности женщин.
Книга оказала на меня очень мощное впечатление, я даже не думала, что так будет, когда бралась за неё.
С благодарностью за совет во флэшмобе-2015, budva !
Как говориться " на безрыбье и рак - рыба". Так подумал я, когда у меня не оказалось ни одной книги для чтения, кроме "Истории моего детства", которую очень любила моя сестра и даже перечитывала, а я просто игнорировал в силу своего мальчишеского самолюбия. И взялся за нее. Не скажу, что она потрясла меня, но определенное впечатление произвела, конечно, не такое, как "Детство Никиты" или "Детство Темы", но достаточно сильное, позволившее с нарастающим интересом дочитать книгу до конца, да еще задуматься над тем, что я из нее узнал. Мне стало более понятно, что помимо внешнего различия, мальчишки и девчонки различны и внутренне, что они более ранимы и больше нуждаются в защите. И не только понятно, я стал более внимательнее и заботливее относиться к окружающим меня девочкам, да и что греха таить, больше интересоваться ими. Вот тебе и "рак - рыба".
За душевные минуты, проведенные в компании с взрослеющей девочкой мои благодарности Omiana Что мы знаем о жизни помещиков 19 века, нет не зажиточных богатеев, а тех, у кого хозяйство помельче, несколько душ крестьян и немного земли. «Варенье, вечный разговор, Про дождь, про лен, про скотный двор…» Да, они не устраивают балы, не носят платье по моде, и чтобы дать детям образование и обучить французскому языку приходится изворачиваться из последних сил. Да и заниматься детьми некогда, надо хозяйство налаживать, поэтому и растут барышни сами по себе, а ласку, любовь и заботу получают от нянюшки, смерть которой становится самой большой трагедией – ведь тебя больше некому любить. Куда же отправить взрослеющую девочку, чтобы она получила образование? Смольный институт – благородное заведение. Но так ли все прилично в этом месте с безупречной репутацией? Чему учат девочек строгие классные дамы? Холод, голод, наушничание, подавление личности и лишь скупые зачатки образования – как выжить человеку с горячим, независимым и мятущимся сердцем? Возможно, только дождавшись своего преподавателя, который разрушит систему и привьет любовь к учению. Глотком свежего воздуха стал приход в институт Ушинского. Неимоверных усилий стоило провести даже незначительные изменения, но и они оказались способны изменить отношение девочек к образованию. Замечательная книга о русской жизни, о проблемах женского образования, о становлении характера.
Флэшмоб 2013, с благодарностью Omiana
На того, кто должен был стать рекрутом, сразу надевали ручные и ножные кандалы и сажали его в особую избу, чтобы помешать ему наложить на себя руки или бежать. Несколько человек крестьян проводили с ним всю ночь, а на другой день, ранним утром, его отвозили в городское присутствие.
Жена несчастного, "солдатка" (так тотчас начинали звать ее), знала, что с этих пор жизнь ее станет невыносимой. Так как ей некуда было деться, она волей-неволей оставалась в семье мужа. За кусок хлеба в доме свекра бедная солдатка платила своим трудом. На нее наваливали самую тяжелую работу, она терпела брань и упреки золовок, а часто и побои свекрови и свекра. Лишившись своего единственного защитника, она изнывала от горя и тоски или становилась горькой пьяницей…
- Ничего не делала, - отвечала я резко. Ушинский покачал головой: - Как это можно сидеть, ничего не делая? Человек, собирающийся серьёзно работать, должен давать себе отчёт в каждом проведённом часе.
В помещичьих семьях вообще довольно мало думали о детях. Близости между детьми и родителями почти не бывало. Поутру дети подходили «к ручке» родителей и желали доброго утра, после еды опять целовали ручку и благодарили за обед или ужин. Прощаясь перед сном, желали друг другу спокойной ночи. Вот и все, чем обменивались за день родители и дети, гувернантки и няньки должны были строго следить за тем, чтобы дети не докучали старшим. За каждый пустячный проступок детей награждали подзатыльниками, стегали плеткой, секли розгами.Неудивительно, что детей всегда тянуло в людскую: в ней было веселей, чем в детской; тут горничные, лакеи и кучера, обедая, сообщали разные новости, рассказывали о происшествиях в семьях других помещиков, тут валялись обычно остатки брюквы, репы, кочерыжки от капусты, и можно было втихомолку лакомиться ими.Детям выделялось все, что было похуже и не могло использоваться взрослыми «господами». Даже в богатых помещичьих домах под спальни детей отводились самые темные и невзрачные комнаты. Форточек в комнатах не было. Спертый воздух очищался только топкой печей. Духота в детских стояла ужасная: всех маленьких детей старались поместить в одной-двух комнатках, и тут же, вместе с ними, на лежанках, сундуках или просто на полу, подостлав себе что попало из хлама, пристраивались на ночь мамки, няньки и горничные. Дети спали на высоко взбитых перинах. Перины эти никогда не сушились и не проветривались. Зимой по месяцам детей не выводили на улицу, никто не имел понятия о том, что свежий воздух необходим для здоровья.
Ушинский заговорил. Начал он с того, что в ярких и живых словах обрисовал нам картину жизни помещиков во время крепостного права. Он рассказал нам, как забавлялись помещики, сменяя пиры охотами и другими барскими затеями, указал и на жестокость помещиков к своим крепостным.
— Считая позором трудиться, — говорил он, — помещики сами или через своих управляющих обременяли своих крестьян непосильным трудом, заставляя их влачить жалкую жизнь, полную жестоких лишений.
Боясь пропустить хоть единое слово, слушала я с напряженным вниманием Ушинского. Я вспоминала свои прогулки с няней по деревне, тесные, нищенские избы наших крестьян. Я вспоминала их жалобы, которые лишь сейчас впервые понимала по-настоящему. Я вспоминала управляющего Карлу, тиранившего крепостных моего знатного дядюшки, которым я до сих пор так гордилась в институте. Вспомнила самодурство Макрины, барскую спесь мелкопоместных дворянчиков, презиравших труд и стыдившихся бедности, крики и стоны, раздававшиеся в поместье Воиновых, когда по приказанию "рукодельного барина" становой порол его крепостных.
— За беспросветный мрак невежества и унизительное рабство, — продолжал между тем свою речь Ушинский, — мы обязаны теперь заплатить хоть ничтожную часть своего долга. Мы должны отдать все свои силы на просвещение народа. И каждый, у кого в груди не камень, а сердце, способное любить не только самого себя, откликнется на этот призыв.
По словам Ушинского, с этого момента все обязаны нести в народ свой труд, знания и таланты. Для русских женщин настало время и самим раскрепоститься от предрассудков. Еще недавно у нас не находили нужным учить женщину даже грамоте, но и теперь в семьях людей образованных, там, где считают необходимым дать высшее образование сыну, дочь учат как попало и кое-чему.
— Быть наставницей молодого поколения, — говорил Ушинский, — великая и благородная задача, но в то же время очень трудная и сложная. Следовательно, женщины, так же как и мужчины, должны получать высшее образование. Вы обязаны, — настаивал он, — стремиться к высшему образованию, добиваться права на него, сделав это целью своей жизни, и бороться за это до тех пор, пока двери университетов, академий и высших школ не откроются перед вами так же гостеприимно, как перед мужчинами.