Лёля и Минька

Думаю, каждый читал в детстве историю про масло, упавшее в чай. Да-да, она принадлежала перу небезызвестного Михаила Зощенко и, как выяснилось, входила в целый цикл автобиографических рассказов о детстве писателя и его совместных приключениях с сестрой Лёлей.
У меня порвало шаблон, честно. Это не тот Зощенко. Точнее, это тот Зощенко, но с ним явно что-то не то. Веселые анекдоты про масло и новогоднюю ёлку, которые я видела в разных антологиях детского чтива - это безжалостно зацензуренная версия наиболее нейтральных и увлекательных рассказов цикла. В полном виде это оказалась вереница практически однотипных эпизодов, в которых дети играют в на редкость глупые игры, а их за это неоправданно жестоко наказывают. Либо восхваления родственниками Миньки и унижения Лёли. Всё это перемежается запретами, нотациями, лишениями еды и одежды в качестве наказания и таким менторским тоном, вкупе с пренебрежительно-снисходительным отношением к собственной сестре, что я удивляюсь, как она вообще выжила в этой семье. Неужели у Зощенко отец реально был таким домашним тираном в тапочках, чуть что читающим нотации и даже к жене относящимся как к существу низшего сорта?
Сцены глуповатых игр были интересными и даже иногда смешными, а вот отношения детей со старшими родственниками... Ужас, жуть и мрак беспросветный. Счастье, что я этого в детстве не читала.

В последнее время мне интересно перечитывать книги для детей, сравнивая описанные там подходы к воспитанию, взаимоотношения в семье с прочитанными статьями по психологии. Эта книжка, считаю, может послужить хорошим антипримером воспитательных приемов.

Лёлька и Минька — достаточно хулиганистые дети. Они продают чужие калоши, чтобы купить себе мороженое, разыгрывают прохожих, подбрасывая им коробку от конфет с лягушкой внутри, Минька прячет дневник с единицей, Лёлька притворяется, что проглотила бильярдный шарик... Но их родители вместо того, чтобы просто отшлепать и разъяснить проступки, достаточно неадекватно реагируют на такие "милые шалости":

Услышав, что калоши проданы тряпичнику, тётя Оля побледнела и зашаталась. И дядя Коля тоже зашатался и схватился рукой за сердце. Но папа им сказал:
— Не волнуйтесь, тётя Оля и дядя Коля, я знаю, как нам надо поступить, чтобы вы не остались без калош. Я возьму все Лелины и Минькины игрушки, продам их тряпичнику, и на вырученные деньги мы приобретём вам новые калоши.
Мы с Лелей заревели, услышав этот приговор. Но папа сказал:
— Это ещё не всё. В течение двух лет я запрещаю Леле и Миньке кушать мороженое. А спустя два года они могут его кушать, но всякий раз, кушая мороженое, пусть они вспоминают эту печальную историю.

Когда я читала эти строчки, будучи ребенком, то не могла представить себе "два года". Мне это казалось похожим на ситуацию, когда мама говорит ребенку, что никогда больше не будет с ним разговаривать, а через час они уже помирились и играют вместе. Сейчас же я очень хорошо представляю себе "два года", и удивляюсь, как Лёльке и Миньке потом вообще мороженое полезло в горло (я бы точно никогда больше его не ела). А ещё интересно: неужели калоши были так дороги, что нужно было продавать все игрушки? Или это игрушки были такие дешевые?

Причем за сознательное, злонамеренное (скажем так) хулиганство брата и сестру не наказывают вообще никак:

Моя мама хотела позвать дворника, чтобы с дворником догнать прохожего [который проучил Миньку за то, что тот вместе с сестрой подбросил ему лягушку в красивой конфетной коробке] и арестовать его.
И Леля уже было кинулась за дворником. Но папа остановил её. И сказал ей и маме:
— Не зовите дворника. И не надо арестовывать прохожего. Конечно, это не дело, что он отодрал Миньку за уши, но на месте прохожего я, пожалуй, сделал бы то же самое.
Услышав эти слова, мама рассердилась на папу и сказала ему:
— Ты ужасный эгоист!
И мы с Лелей тоже рассердились на папу и ничего ему не сказали. Только я потёр своё ухо и заплакал. И Лелька тоже захныкала. И тогда моя мама, взяв меня на руки, сказала папе:
— Вместо того, чтобы заступаться за прохожего и этим доводить детей до слёз, ты бы лучше объяснил им, что есть плохого в том, что они сделали. Лично я этого не вижу и всё расцениваю как невинную детскую забаву.
И папа не нашёлся, что ответить. Он только сказал:
— Вот дети вырастут большими и когда-нибудь сами узнают, почему это плохо.

Или вот реакция папы когда он узнаёт, что Минька нарочно "потерял" два дневника и заклеил страницы третьего, чтобы родители не узнали об единице по русскому языку и подарили обещанный фотоаппаратик (Минька сознался под давлением неопровержимых обстоятельств в том, что нарочно забросил второй дневник за шкаф в классе):

Вместо того чтоб на меня рассердиться ещё больше, папа улыбнулся и просиял. Он схватил меня на руки и стал меня целовать.
Он сказал:
— То, что ты в этом сознался, меня исключительно обрадовало. Ты сознался в том, что могло долгое время остаться неизвестным. И это мне даёт надежду, что ты больше не будешь врать. И вот за это я тебе подарю фотоаппаратик.

Замечательно, правда? Сын не выучил урока, получил плохую отметку, врал, сознался только тогда, когда уже не имело смысла запираться — и вместо наказания получает награду! Я не против того, чтобы Минька получил этот злосчастный фотоаппарат (раз уж было ему обещано, то нужно сдержать слово), но как-то наказать его всё-таки стоило бы, нет?
Лёля причем огребает по полной:

Когда Леля услышала эти слова, она подумала, что папа свихнулся в своём уме и теперь всем дарит подарки не за пятёрки, а за единицы.
И тогда Леля подошла к папе и сказала:
— Папочка, я тоже сегодня получила двойку по физике, потому что не выучила урока.
Но ожидания Лели не оправдались. Папа рассердился на неё, выгнал её из своей комнаты и велел ей немедленно сесть за книги.

Вообще к Лёле очевидно предвзятое отношение — и такая она, и сякая, немазаная-сухая. Родственники обожают Миньку, особенно усердствует бабушка, а родители практически полностью поддерживают её. Самый же душераздирающий для меня эпизод описан в рассказе "Тридцать лет спустя". Лёлька притворилась больной, чтобы родители хоть как-то обратили на неё "положительное" внимание (т.е. хотя бы подарков дали) — причем этот мотив был весьма понятен. И вот так любящие папа и мама оценили её поступок:

Мама сказала:
— Это ненормальная и даже сумасшедшая девочка. Иначе я не могу ничем объяснить её поступок.
Папа никогда нас не бил, но тут он дёрнул Лелю за косичку и сказал:
— Объясни, что это значит?
Леля захныкала и не нашлась, что ответить.
Папа сказал:
— Она хотела над нами пошутить. Но с нами шутки плохи! Целый год она от меня ничего не получит. И целый год она будет ходить в старых башмаках и в старом синеньком платье, которое она так не любит!

Не получишь ты, девочка, ни любви, ни понимания, ни нового платья, а дорогой братец ещё и посмеется над тобой... Впрочем, через тридцать лет до него дойдет, что к чему:

— Леля, помнишь ли ты этот случай с бильярдным шариком? Зачем ты это сделала?
И Леля, у которой было трое детей, покраснела и сказала:
— Когда ты был маленький, ты был славненький, как кукла. И тебя все любили. А я уже тогда выросла и была нескладная девочка. И вот почему я тогда соврала, что проглотила бильярдный шарик,— я хотела, чтобы и меня так же, как тебя, все любили и жалели, хотя бы как больную.
...И я поцеловал её и крепко обнял. И дал ей тысячу рублей.
И она заплакала от счастья, потому что она поняла мои чувства и оценила мою любовь.

Это только меня царапает "тысяча рублей"? Не потому, что сумма мала или велика, но причем здесь вообще деньги? Речь же идет о любви...

Я-то думала, что прочитаю этот небольшой рассказ и возжелаю прочесть весь сборник про брата и сестру – как они проказничали, как играли. Надеялась, что это будет весело и задорно.

Но нет, этак история оказалась совсем не такой. Все, что о ней можно сказать – она Поучительная с большой буквы П. И все. Это как раз тот тип детской литературы, которую я не люблю. Весело ли? Совсем нет. Трогательно? Нет. Зато мораль такого размера, что в бумажном издании, наверное, аж обложка топорщится. Особенно финальная фраза: «Тысячи людей и даже миллионы кушают мороженое, и я бы, дети, очень хотел, чтобы все люди, кушая мороженое, думали бы о том, о чем я думаю, когда ем это сладкое».
Вот спасибо большое, вы наломали дров, а миллионы должны за это терзаться совестью?

Кроме того, история, которую можно пересказать в двух словах, рассказана дотошно и даже как-то занудно. Без забавных деталей и так подробно – ну скука же смертная.
Подливает масла в огонь и тот факт, что я сейчас читаю «Манюню», и Маня с Наринэ проказничают куда сильнее, чем Леля с Минькой. И как-то обходится дело и без МОРАЛИ, и без наказаний длиной в два года, и тем не менее, все равно понятно, что хорошо, а что плохо.
Может быть, просто неудачный рассказ и сборника попался, но что-то я расстроена.

– Если ты, Лелища, съела вторую пастилку, то я ещё раз откушу это яблоко. Как здорово иногда вернуться в беззаботное детство! Туда, где Леля и Минька съедают конфеты с елки и обижают гостей, пришедших на Новый год; туда, где они совершают (ну, или почти совершают) кругосветное путешествие; туда, где они продают старьевщику калоши, чтобы хватило на мороженое; туда, где мудрый папа учит своих детей добру и честности. На 20 минут обратно в детство-это ли не замечательно!

Помню, обожала эти рассказы в начальной школе. Почему? Наверное, как раз потому, что в отличие от большинства историй, собранных в "Живом слове" и других детских хрестоматиях, эта книга и не думает "учить малышей быть добрыми и честными, сильными и храбрыми, уважать старших и т.д.", а совсем наоборот - эти самые Лёлька и Минька, как нормальные, не образцовые, живые дети, страдали ерундой и не понимали, что на них смотрят российско-советские дети, в которых они должны сеять разумное, доброе, вечное... Слава Богу, сейчас такой проблемы нет, и, возможно, для нынешних первоклассников ценность этой книги будет не столь велика, но для меня это была настоящая отдушина, за что большое спасибо Зощенко