Министерство магии терпит поражение за поражением в битвах с Волан-де-Мортом. Даже маглы страдают от второй войны — каждый день происходят катастрофы, причины которых никому не ведомы. Орден Феникса теряет в сражениях с Пожирателями смерти своих лучших волшебников. Но и на войне жизнь продолжается. Гарри, Рон и Гермиона, как и все шестнадцатилетние, учатся, ходят на вечеринки и влюбляются. Однако опасность всё ближе и ближе. Несмотря на все усилия Дамблдора по защите школы, в Хогвартсе...
Сталкиваясь со смертью и темнотой, мы страшимся лишь неизвестности и не более того.
И все же он наконец понял, что пытается втолковать ему Дамблдор. "Разницу, - думал Гарри, - между тем, что тебя выволакивают на арену, где ты должен лицом к лицу сразиться со смертью, и тем, что ты сам, с высоко поднятой головой, выходишь на эту арену. Кое-кто, возможно, сказал бы, что выбор тут не велик, но Дамблдор знал, а теперь... знаю и я: в этой разнице вся суть и состоит"
Люди легче прощают чужую неправоту, чем правоту.
— Слушай, я сбегаю, дам Перси по морде!
— Нет, — твердо ответила она и ухватила его за руку.
— А мне бы так полегчало!
«Главное — сражаться, — сказал тогда Дамблдор, — снова и снова, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до конца никогда не удастся...»
Сталкиваясь со смертью и темнотой, мы страшимся лишь неизвестности и не более того.
— Да быть того не может. Как грубо.
— Что такое, профессор?
— Похоже, — сказал Дамблдор, сунув здоровую руку под мантию и вытащив наружу короткий серебряный нож вроде того, каким Гарри резал ингредиенты для зелий, — нам придется заплатить за право прохода.
— Заплатить? — переспросил Гарри. — Вы должны что-то отдать этой двери?
— Да, — ответил Дамблдор. — Кровь, если я не слишком сильно ошибся.
— Кровь?
— Я же говорю — грубо, — с пренебрежением и даже разочарованием, словно Волан-де-Морт не дотянул до ожидаемого им уровня, сказал Дамблдор. — Идея, как ты уже, наверное, догадался, состоит в том, чтобы враг, проходя здесь, становился слабее. Лорд Волан-де-Морт в который раз оказался не способным понять, что существуют вещи и пострашнее физического увечья.
Душа мыслится как нечто неповрежденное, целостное. Расколоть ее — значит совершить противное природе насилие.
— Довольно! — воскликнул вдруг Слизнорт, поднимая перед собой трясущуюся ладонь. — Право же, дорогой мой мальчик, довольно. Я старый человек... я не хочу слышать... не хочу слышать...
— Я и забыл, — солгал Гарри, которого вел за собой «Феликс Фелицис». — Вы ведь любили ее, верно?
— Любил? — переспросил Слизнорт, и глаза его до краев наполнились слезами. — Я и вообразить себе не могу человека, который знал бы ее и не любил. Такая храбрая, такая веселая... Ничего ужаснее...
— И тем не менее сыну ее вы не помогли, — сказал Гарри. — Она отдала мне свою жизнь, а вы не хотите отдать даже воспоминание.
Лицо Волан-де-Морта оставалось бесстрастным.
— Величие пробуждает зависть, — сказал он, — зависть рождает злобу, а злоба плодит ложь. Вы должны это знать, Дамблдор.
— Да не хочу я торчать здесь всю ночь, — сердито заявил Гарри, садясь и отбрасывая одеяло. — Мне нужно найти Маклаггена и отправить его на тот свет.
— Боюсь, как раз это и означает «перенапрягаться», — сообщила мадам Помфри, твердой на сей раз рукой возвращая Гарри в постель и угрожающе взмахивая волшебной палочкой. — Вы останетесь здесь, Поттер, пока я вас не выпишу, в противном случае, я вызову сюда директора школы.
Гермиона со страшной скоростью затараторила:
— Третий-закон-Голпалотта-гласит-что-противоядие-от-составного-зелья-не-сводится-к-набору-про-дивоядий-для-отдельных-его-компонентов.
— Точно! — просиял Слизнорт. — Десять очков гриффиндору! Итак, если мы примем третий закон Голпалотта за истину...
Принять третий закон Голпалотта за истину Гарри пришлось, поверив Слизнорту на слово, поскольку в самом законе он ровным счетом ничего не понял. Да и никто, кроме Гермионы, не уяснил, похоже, дальнейших слов Слизнорта.
— То отсюда следует, что при условии правильно проведенной идентификации ингредиентов зелья с помощью Чароискателя Эскарпина первая наша задача состоит не в относительно простом выборе противоядий для этих ингредиентов, а в поиске той добавочной составляющей, которая алхимическим путем преобразует эти элементы...
— Понятно. Вы предпочитаете, как и ваш кумир, Дамблдор, держаться от Министерства подальше?
— Я не хочу, чтобы меня использовали, — ответил Гарри.
— Найдется немало людей, которые скажут, что приносить Министерству пользу — это ваш долг!
— Э-э... пошли, Джинни, — пробормотал Дин, — давай вернемся в гостиную...
— Ты иди, — ответила Джинни. — А я скажу пару ласковых слов моему дорогому братцу!
Дин ушел, явно радуясь возможности уклониться от скандала.
— Так, — сказала Джинни, отбросив с лица длинные рыжие волосы и гневно глядя на Рона, — давай-ка, Рон, договоримся раз и навсегда: тебя не касается, с кем я встречаюсь и чем я с ними занимаюсь...
— Темные искусства, — говорил Снегг, — многочисленны, разнообразны, изменчивы и вечны. Бороться с ними — все равно что сражаться с многоголовым чудовищем. Отрубишь одну голову — на ее месте тут же вырастает новая, еще более свирепая и коварная, чем прежде. Это битва с противником, непостоянным, неуловимым, вечно меняющим обличья, и уничтожить его невозможно.
— Хмф, — фыркнула профессор МакГонагалл. — Пора бы уже вашей бабушке начать гордиться своим внуком, какой он есть, а не тем, каким он, по ее мнению, должен быть — особенно после того, что произошло в Министерстве.
— А теперь, Гарри, выйдем в ночь и пустимся в погоню за коварной обольстительницей, имя которой — приключение!
— Я тебе не слуга! — пропищал он, стараясь не смотреть Снеггу в глаза.
— Разве? А мне казалось, Темный Лорд поместил тебя сюда, чтобы помогать мне.
— Да, помогать, а не подавать напитки и... и убирать за тобой!
— А я и не подозревал, что ты жаждешь более опасных заданий, Хвост, — ласково проговорил Снегг. — Это легко устроить. Я поговорю с Темным Лордом...
— Я сам могу с ним поговорить, если захочу!
— Разумеется, — осклабился Снегг. — А пока принеси-ка нам выпить. Скажем, того вина эльфовского производства.
Зрелость становится глупой и забывчивой, когда начинает недооценивать юность.
Каждый из нас уверен, будто может сказать что-то гораздо важное, чем все, о чем думает другой.
Гораздо легче простить людей за то, что они не правы, чем за правоту.
Гермиона отработанным движением подняла руку раньше всех
Сталкиваясь со смертью и темнотой, мы страшимся лишь неизвестности и не более того.
Иногда мой мозг удивляет меня самого.
Видишь ли, мам, — грациозно поведя рукой по воздуху, сказал Джордж, — теперь, когда нам приходится собственноручно стирать носки, мы начинаем ценить тебя все больше и больше.