Ритуалы

Нет-нет-нет, не хочу думать о том, что со мной будет в двадцать. Двадцать - это взрослость; это - быть ответственным за своё будущее, и становиться кем-то, и уверенно комкать своё счастье. А лучше - сидеть в конторке на несуществующей должности, отсылать приятно бессмысленную корреспонденцию, вертеть в руках вещи, читать факультативные книжки, быть тощим, быть юным, быть одиноким. Соблюдать ритуалы необременённости, влюбляться и не думать. Не думать вообще.

Нет-нет-нет, не хочу думать о том, что со мной будет в тридцать. Тридцать - это зрелость; это - наконец-то понять, что твои поступки есть ты. Потерять любовницу, стать усталым. Понести заслуженное наказание без возможности топать ножками, принять своё вынужденное уединение как очевидную амальгаму: детка, ты ничего не сделал для того, чтобы тебя любили. Тебя не простят. Вещи не откроют своего скрытого смысла, страницы не исписаны лимонным соком - не жги книги, они не виноваты в твоём одиночестве. Не вей верёвку, не трожь табуретку, соблюдая ритуал самости. Не выходи из комнаты, не совершай ошибку - так, да?

Нет-нет-нет, не хочу думать о том, что со мной будет в сорок. Сорок - это ветхость нелюбившей души; это заплаты, швы, шероховатости, шрамы, неровности как логически выверенная неизбежность. Сладкая возможность отвести душу, наблюдая чужую смерть. Витийствовать, быть инертным. Тёрпкий вкус тысячной рюмки виски, которая никогда не сравнится с той, первой, вкуса дыма и лесного ореха. Ведь сколько бы ты не пил, не читал, не зарабатывал, не тратил, не трахал, не говорил, не оставлял следов - двери останутся закрытыми, все шифры, коды и пароли - неразгаданными. И - только горечь о прожитой начерно жизни. В которой ни один ритуал так ничего и не исправил.

Одинокие люди во власти ритуала

Первый опыт прочтения книги голландского писателя Сейса Нотебоома определенно могу назвать положительным. В романе «Ритуалы» наличествуют многие компоненты, которые должны были меня заинтересовать: это – темы экзистенциализма, религии, одиночества, столкновения философий Запада и Востока, своеобразие формы произведения.
Роман состоит из трех частей – событийно не связанных друг с другом: «Интермеццо. 1963», «Арнолд Таадс. 1953», «Филип Таадс. 1973». Во всех трех частях книги рассказывается о трех эпизодах из жизни главного героя – Инни Винтропа. В первой части романа Инни – личность не могущая найти себя в жизни. У него нет конкретных занятий, и живет он на то, что составляет гороскопы, играет на бирже и приторговывает предметами искусства. Его брак с фотомоделью распадается, что наталкивает его на попытку совершить самоубийство. Инни можно назвать неудачником…
Действие второй части романа (эта часть мне больше всего понравилась) происходит на 10 лет раньше, в 1953 году. Здесь Инни Винтропу чуть больше двадцати лет. Центральное место во второй части занимает знакомство Инни со стариком Арнолдом Таадсом, – начитанным поклонником экзистенциалистской философии Сартра, который вычеркнул внешний мир из круга своего бытия, и ограничил свой мир любимой собакой. В лице этого человека Инни находит единомышленника, который влияет на его сознание. Атеистическая экзистенциальная философия оказывается близкой для главного героя, поскольку еще в интернате он разочаровался в сакральной сущности церковных таинств и отпал от веры в Бога. С тех пор, как он знакомится с Таадсом, он познает плотские наслаждения. С этого момента он строит для себя новый храм и новую религию – это женщины.
В третьей части мы узнаем о сыне Арнолда Таадса, – Филипе, который выстраивает собственную жизненную модель, подчиняясь японским ритуальным традициям. Он, как и его отец, ведет такой же отшельнический образ жизни. В этой части обнаруживаются японские мотивы, связанные с ритуальной чайной церемонией.

В целом о книге можно сказать следующее: эта книга об одиночестве, где каждый герой в той или иной мере одинок и чувствует свою потерянность. Одиночество диктует им увлечения и образ жизни, в частности приводит к ритуализации своего жизненного пространства. Можно сказать и о символичности «Ритуалов». Например, можно увидеть символические отсылки к античным мифам и христианству.
Нотебоом, по всей видимости, интересный писатель, с книгами которого я продолжу в дальнейшем свое знакомство.

Подумать только, сколько полезных вещей принесла нам цивилизация. Теперь, вместо того, чтобы гоняться за мамонтами или часами выпиливать скребок, можно просто сходить в ближайший гиппермаркет. Час-полтора - и вот вы счастливый обладатель недельного запаса продуктов, какого-нибудь супер-мега-навороченного кухонного комбайна, ну и двух-трех новеньких кофточек. Однако у всей этой прелести есть один существенный недостаток. И я сейчас не об экологии, "спасем планету" и так далее, а о гораздо более.. личном, близком и понятном каждому отдельному человеку. Своя рубашка ближе к телу, так ведь? И пока у тебя ноет зуб, тебе абсолютно не важно, что и где творится. Недостаток в том, что цивилизация высвобождает время. Кучу свободного времени. Тонны и тонны секунд, которые надо чем-то занимать. А свободное время есть зло. Потому что человек начинает задумываться о разном. И черт его знает, до чего он может в конце концов додуматься.

"Ритуалы" - это одно сплошное беспросветное одиночество. Тягостное, тоскливое, немного разбавленное отдельными ироничными замечаниями и красивым слогом. Но, бог мой, оно обрушивается на тебя, как каменная плита, и во время чтения возникает только одна мысль - как из-под нее выбраться. Потому что воздуха не хватает.

Вообще, современная западная литература - это практически сплошной поток самоедства, самокопания, саморефлексии. Мы настолько увязли в болоте наших внутренних тараканов, что и книги пишем/читаем соответствующие. Современный герой интеллектуальной прозы все реже действует и все чаще - размышляет, созерцает и еще больше замыкается в самом себе, в своем собственном мире, в своем собственном одиночестве. Джон Донн (и десятки вслед за ним) зря твердил о том, что "ни один человек - не остров" . Мы ничему не учимся и по-прежнему убегаем в себя, и с треском закрываем на все засовы двери, изредка выглядывая, чтобы узнать, по ком звонит колокол?..

— И другого выхода нет?
— Мне недостает любви.

Ага, зато всего остального в избытке. Избыточный мир, переполненный трогательными мелочами, не дающими разглядеть жизнь. Поэтому они движутся из пункта А в пункт Б точно по часам (и не дай бог вам ошибиться на две минуты – вселенская катастрофа, пулю в лоб!); они говорят цитатами и сердито спорят с кем-то несуществующим (потому и спорят, что тот не существует, а претендует на главенство в универсуме); они чертят пунктирную линию от женщины к женщине (полная грудь, упавшие волосы и сперма на языке); они считают пункты акций и курсы валют и торгуют антиквариатом (и не могут удержать то неизменно ускользающее, что не помещается в столбцы цифр); не успев распроститься с католическими ритуалами, они хватаются за восточные, и часы высиживают в медитации (но все равно не могут хоть чуть-чуть полюбить этот мир); они даже умереть не могут, не проделав бессмысленный ритуал и не излив перед этим свое бессилие перед тем, что не нуждается в этих излияниях, потому что это жизнь, данная однажды (а они отказываются от нее, как от ненужного и чем-то оскорбительного дара). Ироничные, утонченные, умные и совершенно бессмысленные люди. Но постойте, они были такими всегда или это так называемый «закат Европы», когда все рассыпается на куски и разлетается ржавыми осенними осколками старой чашки? Чаша с кровью и вином, японская чашка акараку, мутная вода канала, кто-то замерз в горах, ударившийся о витрину голубь, чей след отпечатался на пыльном стекле, уезжающая с другим женщина – и вся эта мозаика складывается в одно слово: смерть. И все лишь потому, что «мне недостает любви».

Странно, все рецензии наперебой твердят, что это безысходная и депрессивная книга, и это верно, но я завершила ее читать, и мне весело. Все это кажется какой-то игрой, затеянной с целью довести сюжет до абсурда. Герой, который не любил задумываться и усердно мимикрировал, но вечно оказывался соучастником чужих трагических историй; мизантроп со стеклянным глазом, любящий порядок и собак; полуиндонезиец-полуголландец в японском кимоно с маской отвращения на лице, отвращения к самому себе; чудаковатые коллекционеры и совершенно безбашенные девицы, у которых всегда где-то есть парень, но нашлась и минуточка для минета – достойное сборище фриков для безумного чаепития. Они умирают как-то ненатурально, я не могу всерьез им сопереживать, но нужно отдать должное, что Нотебоом – мастер образа и создания настроения, кроме этого человеческого бестиария я получила еще чудные улочки осеннего Амстердама, его лестницы и мансарды, витрины и его великолепное равнодушие к этой недостойной внимания суете.

«Что-то в этой крохотной смерти сроднило их – то ли сама смерть, то ли её краткий ритуал».
В литературе абсурда можно выделить два направления: искусственный или театральный абсурд, больше напоминающий комедию положений, чем жизненную драму, и абсурд естественный или фундаментальный, наиболее ярко описанный в «Приговоре» Достоевского. Роман Сэйса Нотебоома, безусловно, относится ко второму направлению, и посвящен решению центральной проблемы философии абсурда - проблемы самоубийства.

Инни Винтроп осознал неизбежность самоубийства, когда от него ушла жена. Нельзя сказать, что её уход стал для Инни неожиданностью, но и готов к такому развитию событий герой не был. Потрясение оказалось слишком сильным, чтобы продолжать жить «как ни в чем не бывало». Инни в достаточной степени католик, чтобы любить жизнь, но одновременно он слишком скептик, чтобы бояться смерти. Герой понимает, что как философская проблема самоубийство не решается действием и нет необходимости выбирать между жизнью и смертью, нужно всего лишь ответить на вопрос «почему».

Что удерживает человека от «последнего шага»? Стандартные ответы, предлагаемые литературой и жизнью, выглядят следующим образом: любовь, искусство (или красота) и долг (или вера, например, в то, что суицид – неконструктивный способ разрешения духовного кризиса). Как показывает Нотебоом, все перечисленные причины - относительны, произвольны и применимы лишь в частных случаях. Инни Винтроп потерял любовь, разочаровался в искусстве и ни во что не верит. Он - представитель исчезающего вида староевропейцев, духовный наследник Рембрандта, Ван Эйка и Вермеера, обречённый в современной Голландии на «бесконечное одиночество». Конечно, он мог бы приспособиться к изменившимся условиям, но разве это не самоубийство своего рода? Отсюда и вопрос – что делать: испить чашу жизни до дна, выбирая между страданием и ничем, или навсегда разбить эту чашу, «оскверненную губами злосчастья». Не только смерть, но и жизнь, как свидетельствует история человечества, всего лишь «краткий ритуал».

Volans , спасибо огромное за прекрасный совет!