Я сижу на берегу

Эта книга о том, что когда я стану президентом, я увеличу финансирование интернатов, приютов для престарелых и психушек раз в двадцать как минимум. Выгоню оттуда абсолютно весь персонал, а половину работников пересажаю по тюрьмам. А потом наберу новых, молодых специалистов на хорошие зарплаты. Может быть тогда этим несчастным людям станет чуточку легче.

Знаете, я раньше совсем не рвалась в президенты. А вот теперь чего-то замуляло. И у каждого, кто прочитает эту книгу, замуляет. И в голове, и в сердце, и в пятой точке – чтобы пойти и самому лично что-то сделать для этих людей.

Потому что это чудовищно. Дети-сироты, к тому же больные тяжелейшими болезнями, сначала оказываются брошенными любящими мамочками и папочками, а потом подвергаются постоянным издевательствам со стороны добросердечных воспитателей и нянечек. По окончанию интерната их засовывают в дом престарелых – медленно и мучительно умирать. Но вы думаете, это самое страшное? Нет! Это ещё за счастье. Тех детишек, которых посчитали непослушными отправляют прямиком в дурдом, где их колют такими замечательными препаратами, по сравнению с которыми похмелье после Нового Года покажется сказочкой.

– Дай определение инвалида.
– Инвалид – это тот, кто не может за собой ухаживать и приносить пользу.
– Дай определение доброго и злого человека.
– Добрый – тот, от которого всем хорошо, злой – от которого плохо.
– Тогда мы с тобой злые люди. – Миша не улыбается, он серьезен. – Мы едим чужую еду, заставляем других людей нам помогать. И я более злой, чем ты, потому что моя инвалидность тяжелее.

На самом деле эта книга о том, что такое настоящая дружба. Двое ребят, один с ДЦП, другой с миопатией – мышечной дистрофией. И больше никого у них нет на свете. Вот у вас есть друг, за которым вы готовы постоянно выносить утку, поминутно передвигать атрофированные ноги, кормить с ложечки и все время прислушиваться к его вздорному характеру? Это притом, что вы сами – еле передвигающийся инвалид в коляске.

– В этом твоя проблема. Ты можешь двигать руками, но не можешь думать.
– Но думаю я так же плохо, как и двигаю руками.
– Тогда ты, в отличие от меня, – гармонично развитый организм.

Невозможно себе представить, как человек с уникальной памятью и колоссальными умственными способностями может жить, прикованный к постели. Грязной, вонючей постели, которую нянечки неделями не меняли. Человек, который мог вслепую играть на пяти шахматных досках одновременно, но не мог самостоятельно поесть.

– Чего бы ты хотел? – спрашиваю я Мишу.
– Сдохнуть.
– Я серьезно.
– Сдохнуть быстро и безболезненно.
– А если чуть менее серьезно? – не сдаюсь я.
– Если чуть менее серьезно, включи музыку.

Даже животные ведут себя правильнее и честнее. Но мы же люди, мы - гуманные высокоразвитые существа. За попытку суицида - сразу в дурдом. А чего это ты вздумал умирать? Живи и терпи. А мы клятву Гиппократа давали, нам статистику портить никчему.

Если копнуть совсем глубоко, глубже, чем сможем понять мы с тобой, то все люди на свете добрые. Там, внутри, все добрые: и ты, и я, и нянечки, и врачи, и психохроники. Но нам от этого никакого проку нет.

Весь роман состоит в основном из диалогов. События, конечно, присутствуют и далеко не приятные. Но разве, скажите на милость, может в жизни двух инвалидов твориться бешенный экшн? Тем не менее, читать совершенно не скучно. Как оказалось, разговор двух умных, необычных людей может не меньше захватывать, чем погони, драки и волшебные превращения.

– Я купил чайник, – говорит Миша.
– Зачем?
– Это сложный философский вопрос. Ты, Рубен, никогда не сможешь ответить на него самостоятельно. Зачем люди покупают чайники? Не знаю. Почитай Шекспира.

Дочитав поздней ночью, я начала рыться в интернете. Мне было интересно, как он смог написать книгу? Или, может, в интернате ему выдали пишущую машинку или ноутбук? Как оказалось, Рубен Гальего жив-почтиздоров. И самое главное – он умудрился дважды быть женатым, иметь двоих дочерей, да ещё и разыскал родную мать! Это в таком-то состоянии!

А Миша Гонцов… тот самый уникальный мальчик… он действительно был. Был, а не есть. Так что в книге описана чистая правда.

Вот вам ещё не захотелось стать президентом?

...
Так и хочется оставить в рецензии только многоточие и цитаты, фразы, ремарки из книги. Перепечатать их сюда. А лучше всю книгу. Чтобы вы прочли, чтобы мы с вами вместе поставили многоточие, много-много раз многоточие... И помянули... Мишу, бабушку из шкафа, других... Помянули светло и без слез. Помянули как поминают тех, кому сейчас, вероятно, лучше, чем было среди нас с вами. Там у них есть все, что они хотели бы иметь.

Когда я был маленьким, мне не повезло очень сильно. Церебральный паралич помешал мне стать таким же, как все. Мои ноги совсем не шевелятся. И все же мне повезло. Руками я могу делать почти все. Я могу перелистывать книги, подносить ложку ко рту. Умение подносить ложку ко рту ценится в моем мире гораздо больше, чем способность читать. Если говорить совсем искренне, умение читать мне совсем ник чему. Я знаю, что Земля круглая, о чем писали Ньютон и Шекспир, но все это также никчемный груз лишних сведений. Счастлив я не поэтому. Я счастлив потому, что могу самостоятельно снять штаны и крутить колеса моей коляски.

А если ни руки, ни ноги уже не слушаются, то лучшим даром жизни становится... смерть. Где, почему, как?! Если эти вопросы возникают, то лучше начать с этой книги, а потом прочесть "Я сижу на берегу".
Я так и сделала, потому слов у меня уже практически нет. Что можно сказать, выставив такой эпиграф?! Да и нужно ли что-то говорить?!
Два друга живут, общаются, думают, точнее, один учит думать другого, еще точнее, другой думает, что он учится думать. На самом деле вся книга одна большая шахматная партия. Проигравший получает жизнь, выигравший - смерть. Ничья? Ничья только с Дьяволом. И то только потому, что так и не ясно, кто же проиграл, а кто выиграл. И где настоящая жизнь и настоящая смерть.

Если бы. Если бы я знал заранее, я бы остался рядом с ним. Я бы пил вместе с ним таблетки. Но сейчас уже поздно. В шахматах не бывает сослагательного наклонения. Флажок упал. Партия.

С первой страницы книги понимаешь, что роман автобиографический. Оксюморон. Но продолжаешь читать, чтобы понять, почему автор и герой книги – одно лицо. И, в конце концов, принимаешь право Рубена Гальего на свободу самовыражения. Если свободы нет в теле, и человек вынужден подчиняться правилам, которые установила для него мать-природа, то пусть свобода здравствует на бумаге. Шах и мат, старушка Судьба!

Способность дотянуться до колес инвалидного кресла переоценить невозможно. Иногда, когда я просыпаюсь утром, мне совсем не хочется жить. Мне плохо, очень плохо. В такие дни я повторяю себе одно и то же. Я – счастливый человек, я могу сам сходить в туалет.

Роман «Я сижу на берегу» представляет собой череду эпизодов из жизни двух друзей сначала в детском доме, потом в доме престарелых. Но дружба их необычна. Это, скорее, даже не совсем дружба в привычном для нас смысле слова. Между Рубеном и Мишей возникает крепкий и достаточно эффективный симбиоз: один получает возможность интеллектуального общения, другой – непрерывный уход.

– Миша.
– Что?
– Я боюсь.
Почти всегда я знаю, что Миша скажет. Чаще всего Миша начинает фразу с утверждения, что я дурак. На этот раз все происходит хуже, гораздо хуже.
– Правильно делаешь, что боишься. Я тоже боюсь.

Как и подобает мемуарной литературе, почти все рассказы-главы сюжетно автономны. В основном автор описывает события, пережитые в интернатах, а также людей, с ними связанных. Я понимаю: читателю позволено увидеть лишь верхушку айсберга. Почему? В одном из своих интервью Рубен Гальего поведал историю о том, что однажды он дал почитать одну из версий своего романа альпинисту – человеку сильному физически и морально. Знакомый Гальего альпинист осилил не более 10 страниц книги, а дальше отказался читать (слишком велик оказался ужас от понимания происходящего в местах для детей с ограниченными возможностями здоровья). Тогда в очередной раз Гальего понял, что нельзя обрушивать на неподготовленного читателя ПРАВДУ о том, что значит быть не таким, как большинство.

– Вот ты посмотри, Маня. Посмотри на него. – Она кивает в мою сторону. – Ты посмотри на него внимательно. Ни рук, ни ног. И не человек вовсе, даже не полчеловека, а видишь, тоже друг у него есть. Понимать надо. Друг!

Как измерить силу воли человека? Мы жалеем людей, имеющих справки об инвалидности. Но если серьёзно задуматься на эту тему, выяснится, что люди с ограниченными возможностями передвижения гораздо сильнее большинства из нас. И сила эта проявляется ежедневно, ежечасно в непрекращающейся борьбе над собственной физикой тела. Говорят, суицид – удел людей слабовольных. Не в данном случае. Едва ли не самым часто повторяющимся мотивом романа становится потенциальное самоубийство и способы удачно его совершить при парализованных конечностях. Отвоевать себе право на смерть – ещё одно проявление силы воли.

Самое сильное преступление в интернате – попытка суицида. Кончать с собой – запрещено.

Что есть человек? Обязательно ли иметь движимые руки и ноги, чтобы им считаться? Где спрятана суть человека? Для меня быть человеком – значит уметь размышлять и выражать свои мысли осознанно и свободно. Исходя из этого достаточно грубого, но отражающего суть моих соображений, определения, не каждого здорового человека можно называть полноценным.

Умение подносить ложку ко рту ценится в моем мире гораздо больше, чем способность читать.

Закончить отзыв на эту книгу я хочу отрывком из интервью 2013 г. Рубено Гальего газете «Совершенно секретно»:

– Кто подтолкнул к тому, что надо учиться?
– Пацаны, десять человек в палате для доходяг. Трубчевский детдом, Брянская область. Лес, глухая провинция. Я попал на кровать, где до меня жил мальчик Марат. Он умер, потому что окна не были заклеены и из них дуло. Так что нянечки называли меня Маратом в первые дни – пока не привыкли. Эти мальчики-переростки, которых директор детдома держал у себя лишних два года – за что и огреб по полной программе, – были блестящи: читали наизусть, учили языки, заставляли меня учиться. Умерли они в течение месяца в доме престарелых – и это стало одним из важнейших событий моей жизни: всех моих сокамерников по факту увезли на казнь.

На фотографии: Рубен Гонзалес-Гальего (источник фото здесь)

Понадобились силы, чтобы выдержать, перетерпеть, справиться. Ведь как обычно бывает: «Всех жалко, но себя жальче всех». А может быть, все познается в сравнении? Наши неприятности, проблемы, слезы, истерики, депрессии, что это? А не слабоволие души все это?

Да, Гальего как и первой своей книге «Белое на черном», пишет о закрытом для здоровых людей мире - мире учреждений для инвалидов с рождения, мире жестоком и беспощадном, мире где выживают сильные духом, умом и еще очень внимательные. Ведь качество жизни инвалида полностью зависит от настроения персонала этих учреждений. Жизнь заставит и больной, беспомощный человек, который слаб физически, но при этом достаточно умен – запомнит все: и дни рождения, и памятные даты, заметит любое изменение настроения. А вдруг получится уговорить вынести вовремя судно, передвинуть атрофированные ноги, накормят вовремя с ложечки ?

Миша – миопатия (прогрессирующая мышечная дистрофия). К 20 годам его тело полностью парализовано. Рубен - детский церебральный паралич. Руки работают очень плохо, но локти и плечи помогают ползать. Умение ползать — это очень важно. Можно самостоятельно переползти с коляски на кровать и из кровати в коляску.
Два друга. Новочеркасский дом для престарелых и инвалидов. Жизнь инвалидов – как есть, без прикрас, без желания вызвать жалость, а зачем? Что от этого изменится, здоровее станут - вряд ли?
В этой книге не про жалость - про силу духа, про умение видеть в жизни жизнь. А вдруг окружающие здоровые люди увидят в инвалиде человека? А вдруг?

Меня, признаться, книга эта так разозлила, что прямо не могу - всем и каждому ходила и рассказывала, как она меня злит.

Потому что есть некоторые вещи, которых делать нельзя. Не в том смысле, что это не принято, а вот просто их нельзя делать.
В частности это грубое ломание четвертой стены.

Четвертая стена - это что вообще такое. Это когда в конца мультика Луни Тьюнс один из мультяшек высовывается и говорит зрителям: "А это все!" То есть, до этого у них была своя реальность,а у нас своя. А тут, в конце, они обе объединяются.

Так вот я твердо убеждена, что включать читателей в такой мир - глубоко неправильно.
Я ведь всю книгу, понимаете, держалась, и говорила себе: ну и что, что автора и героя зовут одинаково? Автофикциональность. Что, Амели Нотомб вон тоже так делает, почему Галего нельзя? Галего тоже можно.
Ну, то есть, можно было до тех пор, пока он во второй части этой ужасной пьесы ни о чем прямым текстом не написал, что нет, это не совпадение, герой и автор - суть одно и то же.

И все.

Я то ведь худлит читать хотела. Для нонфикшна у меня другие требования.
Как нонфикшн это ни черта не нонфикшн. Ангелы и невесть как оказавшийся там Сент-Экс подтвердят это.