Между двух стульев

Очень хотелось бы ограничиться двумя-тремя словами - мол, книжка супер, всем читать!
Но положение обвязывает сесть и написать что-нибудь эдакое, дабы чтобы хоть что-то. А это трудно. Препарировать сказку, которая учит отказаться от обеденности и стать чуточку счастливее, практически так же можно, как и разбить деду и бабе золотое яичко - нужно всего лишь превратиться в мышку и махнуть хвостом. Дело плёвое для любого Ваще Бессмертного, но совершенно невозможное для зашторенного жизнью Марфика или Светы.

Никто ведь ничего не понимает, но каждый делает вид, что понимает все.

Вот и взяла наша Марфета книжку Клюева, и пропала. Сразу возникают вопросы. Почему "наша"? Кто такие "мы" и вообще по какому праву повествователь дал нам в собственность совершенно неизвестную и, возможно, и даже - скорее всего, неприятную Марфету? Вопрос, конечно, мелочный, потому что Марфета, как мы знаем, сразу пропала, но ложечки-то нашлись! И вообще!

Как бы там ни было, ты все равно не имеешь права вынимать мое Азовское море из моей системы представлений, помещать в твою и там понимать.

Попав в повествование Марфета ошалела. Шаль была причудливая, остроумная и невероятно развлекательная. Она приятно ласкала плечи безудержным весельем и ежеминутными поворотами сюжета. И всего бы ничего, если бы ничего не случилось и ткань шального повествования струилась по немолодым плечам Марфеты бесконечно, уча радости вне жизни и многообразию словоигр с припрятанными смыслами. Но, видимо, гробы у автора закончились, и свою улетную книжку он, раздразнив, закончил возмутительно малым числом катастрофически микроскопических страниц.

Книжка пробирает до самых нутрёнок! Устраивается там со всеми неудобствами и самозабвенно орет дикие песни.
Вы ещё здесь, Лайвлибовское Безмозглое? Руки в ноги и быстро в ЧАЩУ ВСЕГО!
P.S.

Оценки Ваши ничего не меняют в мире: он существует независимо от них.

Как бы выглядел мир, в котором старушка учит плясать лягушонка, старичок, распахивая окно, громко кричит для поднятия настроения местных жителей: «Трумбаду, трумбада!», а другой, неудачно упавший с кобылы, был склеен крепким клеем и стал в двойном количестве? Все это и пытается представить в своей повести «Между двух стульев» (всего-то 60 с небольшим страниц) Евгений Клюев, призвав на помощь пятистишия Эдварда Лира.
Справедливости ради, надо отметить, что на страницах повествования все-таки присутствует и крупица здравого смысла в виде молодого человека, которого зовут не то Петр, не то Павел, в общем, Петропавел.
***
Если вы отобьетесь от Шармен и увяжитесь за Бон Жуаном, который удалился в направлении ускакавшего Всадника-с-Двумя-Головами, то, возможно, попадете в странную местность.
Нет не так. Вначале вы попадете на паркетный пол, плавно переходящий в поляну, за которой находится ЧАЩА ВСЕГО, и проживает (иногда) засекреченный старик Ой ли-Лукой ли, распевающий странную песню:
Двенадцать человек на сундук холодца –
Йо-хо-хо! – и ботинки гнома.
Думаю, уже стало ясно, чем занимается на страницах своей повести г-н Клюев – всячески издевается над Здравым Смыслом (именно так, с большой буквы). Тем Здравым Смыслом, который «…деловитый и трезвый хозяин. В гости к нему не приходят ни в два часа ночи, ни в семь часов утра – приходят либо к обеду, либо к ужину. Не надевают канареечные шорты, полосатые гетры или купальник – надевают строгое платье или костюм тройку. В гости к Здравому Смыслу не приносят попугая на плече или жабу на ладони – приносят букет цветов и торт».
***
Спрашивается, как же происходит процесс этого издевательства?
Отвечаю, всеми возможными способами. Например, коверканьем известных слов и переиначиванием устоявшихся понятий. Помещением носителя Здравого Смысла – Петропавла, в нелепейшие положения. Сталкиванием бедного молодого человека с совершенно невозможными персонажами.
Как вам, например, такое Белое Безмозглое, рассуждающее об асимметричном дуализме языкового знака или о природе имен.

Если название не раскрывает сущности предмета… бессмысленно пытаться объяснять что бы то ни было с помощью названий… Имена условны… Они не воссоздают предметного мира… Они создают свой мир… это мир имен… мир слов… Их придумали, чтобы обмениваться словами, а не предметами… предметы бывают тяжелыми… они не всегда под рукой… ногой… головой… – и Белое Безмозглое прикинулось уснувшим.

Или Пластилин Мира. Мало того, что ему надо 126 раз позвонить в придверный колокольчик, так он еще и не имеет постоянного вида. Не говоря уже о Воще Бессмертном, проживающем в ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ, или Смежной Королеве.
Вот, например, описание последнего персонажа.

Петропавел очнулся, но, увидев хозяйку, чуть было снова не лишился чувств. Она состояла из двух четко отграниченных друг от друга половин левой и правой, причем, по всей вероятности, половины эти принадлежали раньше разным людям. Левая сторона была несомненно заимствована у красавицы: золотые кудряшки, трогательный серый глазок с длинными пушистыми ресницами, половинка изящного носика и пунцовых губок безупречного рисунка, половина подбородка с половинкой ямочки, половинка точеной шеи, обольстительное плечико, прекрасные линии руки, талии, бедра, стройная ножка – во все это можно было бы без памяти влюбиться, если бы не правая сторона. Всклокоченные белобрысые патлы нависали над косеньким глазом, дальше следовали половина приплюснутого и, видимо, перебитого носа, уголок толстых брюзгливых губ, шея в складках, свисавших с подбородка, могучее мужское плечо… ну, и так далее, до земли. Вертикальный шов на ее платье соединял кружевной сарафанчик с грубошерстным салопом, левая ножка была обута в серебряную туфельку, правая нога – в черный резиновый ботик. Обувь обнаруживала отчетливое несоответствие размеров…
Увидев Петропавла, хозяйка тоже сильно удивилась и тотчас принесла странные извинения:
– Простите великодушно: я думала, это Тупой Рыцарь, от которого я уже припухла!

От такого вида можно запросто потерять последние мозги, оставшиеся после соударения с дверью Королевы.
***
Г-н Клюев порой просто невыносим. От него достается буквально всем. И Канту, и Гегелю, и Фердинанду де Соссюру – отцу-основателю лингвистического структурализма. Особенно последнему.
И спрашивается – за что? Ну, подумаешь, разделил человек язык, как систему, и речь, как реализацию этой системы, и доформализовался до синтагматической и парадигматической осей. Так ведь, заметьте, не сам. Это же все бесстыжие ученики, составившие из его лекций, записей и конспектов посмертный «Курс общей лингвистики».
Но нет пощады от бездушного автора. И гонит он своего здравомыслящего героя (нас с вами) через АССОЦИАТИВНОЕ ПОЛЕ, на поиски Слономоськи, чтобы тот указал путь к Спящей Уродине, поцеловав которую только и можно вырваться из этого безумного мира.

Но почему же тогда Петропавел, возвратившись в такой привычный и почти уже не замечаемый обыденный мир нашей действительности, вдруг устремляется назад, чтобы навсегда остаться в том не поддающемся никакому Здравому Смыслу безумстве? :)

Это имеет место быть. И не быть тоже... имеет... место...

«Милый мой, все мы просто играем словами! Но всем нам кажется, будто словами своими мы способны придавить к земле то, что существует вокруг нас. Мы уверенно говорим о чем-то: «Это имеет место быть!» А откуда у нас такая уверенность?»

Это, конечно, жёстко, писать рецензию на такую книгу. Тем более, что прошло уже больше месяца, как прочитала.
Попытаюсь всё же уложить свои разбегающиеся мысли в слова.

«Между двух стульев»- это такая невероятная игра слов, что диву даёшься, но если это Ежу понятно, то мне и подавно должно быть, хотя более забавного брэда я не читала со времён Алисы.
Только вот у Клюева не Алиса, боже не надо никого спасать, а Петропавел. Ага, мужик, неудачно позавтракавший пирогом с миной.
И чего только с ним не приключилось в Чаще всего. И кого только он не повстречал на пути своём странном.
Шармен, ускакавшая куда-то с Всадником-с-Двумя-Головами, Бон Жуан, морочащий ему голову разными нелепостями, Ой ли-Лукой ли, Белое Безмозглое, Пластилин Мира, Старик-без-Глаза, Гуллипут, Тридевятая Цаца, Смежная Королева, Тупой Рыцарь, Воще Бессмертный, Летучий Нидерландец...  Да разве всех перечислишь?
И у них у всех одна беда- Муравей Разбойник, которого боятся они гуще всего на свете.
Так может задача Петропавла избавить их всех от этого наказания? Вот и не угадали. Его призвание- поцеловать Спящую Уродину. И, поверьте, это не наказание, а награда. «Спасибо нашей родине за Спящую Уродину!..»

Вот только как это сделать, хром небесный знает. Впрочем, Слономоська тоже в курсе, но к ней ведь надо дойти. То есть опять трупик, тупик в смысле. Одно ясно- в Хамской обители, её нет, как и в Таинственном Остове, впрочем, а Таинственный Остов даже вовсе не Населённый пунктик.
Точно! Эвридика! Уродина живёт возле Гаперболота Инженера Гарина! Как можно было такое забыть?! Или там СолоВий поёт? Вот ведь путаница какая!

А тут ещё Тётя Капитана-Франта объявилась, и тоже поучать Петрапавла надумала. Кажется все здесь хотят проехатся по его Катке сознания, в общем Дохлый помер, не зря же вон Волка Семеро Казнят. И никакая лужёная глотка не поможет, кричи не кричи.
А Дама-с-каменьями вообще строгая. Любит загадки и любит убивать. Об этом любезно сообщил Шпрот-в-сапогах, улыбаясь при этом по-чеширски.

Короче, всё у них там мимо-реальное, что музеи, что события, что сама местность.
И всё же Петрупавлу его миссия удалась. Впрочем,даже это теперь не главное. Главное то! Что они до него достучались, как это странно не звучит. Он ведь понял жизнь, понял Жук Привозной её правду!:«В таких ситуациях можно понять Жизнь: ей с собой немножко скучновато, хочется чего-нибудь на стороне, чего-нибудь эдакого. И она обращается к Литературе с просьбой о зеленой орхидее в петлицу. А Литература щедра: в ней сколько угодно зеленых орхидей, целый сад зеленых орхидей!»

Если вы поняли что-то из того, что я написала, то вы либо гений, либо честно признайтесь в содеянном, а именно, что сидели таки Меж двух стульев. Как вам это удалось- теперь и я знаю. Не так уж это и сложно.
«Так рыбак подолгу сидит с удочкой у реки, вылавливая крохотного карасика, в то время как дома ждет его суп из судака. Так мальчишка взбирается на самую верхушку дерева за маленьким кислым яблочком, не обращая внимания на спелые плоды, упавшие на землю. И так бродим мы по дальним дорогам мира, чтобы в конце жизни понять, что значит родина, и вернуться к ней, -кружными путями все бродим и бродим по дальним дорогам…»

Лампомоб 2017
11/15

Вместо Алисы в стране чудес Клюев подсовывает нам Петропавла незнамо где, и, очевидно, что скорее всего у тебя на бороде. Петропавел весь такой из себя здравый и рациональный, аж в носу свербит, и с чего бы это его занесло в бредляндию, это тоже вопрос на сто миллионов рахат-лукумов, как если бы в бредляндии именно лукумы были главной валютой. Сглазили, наверно, когда он утром на завтра яичницу-глазунью ел. Бывает.
Так вот, попал Петропавед как гуру во щи и стали его местные гопники - несуразицы и языковые прибабахи на ножках - теснить и чмырить. Учат, значит, Петропавла уму-неразуму и жизни-нежизни, а также шивороту-навывороту и прочим коучинговым штукам. Мол, борись и валяй, сказал а - скажи и сидели на трубе, а если назвался груздём - извинись и ни в коем случае не лезь в кузов, а то грузовик обидится. Ну вы поняли, да? Этот паноптикум, состоящий из Смежной королевы, Пластилина мира, Гнома небесного, Летучего нидерландца, Белого безмозглого, Таинственного остова и и прочего сброда ставит нашего Петропавла с миног на булаву. Чужую, между прочим, не на свою же, свою ни шатко, ни валко. Того, мол, нет, сего нет, так не относись, сяк не воспринимай, да что ты такой тупой и не понимаешь, что просто relax, take it easy, dude!
Тут-то сказочке конец, а кто слушал - гигагерц.
Сообщу по крикету, что Петропавел оказался изрядным мазохистом и, вероятно, в нормальном мире уже не удержится, снова его понесёт в страну бредляндию, потому что у него теперь туда бессрочная штангенциркульная шиза.

Открываю я, значит, книжку и понимаю, что ничего не понимаю.
Представьте, что к вам подошел абсолютно незнакомый человек и с места в карьер начал обсуждать с вами нечто, из чего вы не понимаете ни слова, а тон такой, будто вы с ним ежедневно по два раза так беседуете. Вот примерно оно.
Через пару страниц я стала понемногу вникать, о чем мне рассказывают, и стало немного обидно. За "Алису в Стране Чудес". Потому что книжка оказалась очень на нее похожей, а "Алиса" же неповторимая. Вернее, я с детства так о ней привыкла думать. Особенно обидела комната, переходящая в лес - это уж совсем Алисье.
Меж тем повествование продолжалось, и я чувствовала себя примерно так же, как и герой - ничего не понимающей. И также пыталась отыскать хоть какую-то логику. Хоть где-нибудь.

Потом лед тронулся, хотя грозила тронуться моя крыша. Я начала примерно вникать, чего окружающий мир от несчастного Петропавла хочет, а также чем остальные герои, кроме внешности и звучных имен, отличаются друг от друга. И даже вошла во вкус.
Автор тонко подловил этот момент и вдруг взял и все перемешал.
Мы с Петропавлом опять начисто перестали что-то понимать. Хотя он-то в этот момент как раз стал Ежом, которому все понятно. А я как?
Наверное, автор тоже любил в детстве такую игру - составлять существ из кусочков. Неважно, как это выражено, компьютерной программой или детскими кубиками, главное - суть. Берем руки-ноги, тело и голову разных существ и смотрим, что получится.
Я опять вошла во вкус, а автор опять все смешал. Уж совсем смешал, так, что даже Ежа, которому все понятно, не осталось. У этого месива оставалось все меньше жизни: поначалу мир был непонятным, но каким-то осязаемым, что ли, и оттого в нем было приятно запутаться. А теперь стало совсем не за что уцепиться, какой-то кисель.

Я забеспокоилась. Очень переживала за концовку, от нее многое, многое зависело.
Автор не подвел, тонко очень пошутил, а главное - вернул свободу наконец. Только читая последние строки, я осознала, что всю книжку мы с Петропавлом были бессильные жертвы обстоятельств, и они нас с ним старательно ломали, а мы не могли сопротивляться.
А тут доломали, вместе с дурацкими барьерами в головах, и мы с ним стали сильнее обстоятельств и вообще сильнее всего на свете. Он-то точно. А я - пока была им.
Вот так.

В эти строки как-то не поместилось, что книжка очень смешная и очень про русский язык. Хорошая. Не представляю теперь, как после такого вернуться к классике - в ней же нет Ежа.