Карта родины

Эта книга Вайля меня разочаровала. Слишком много в ней интеллектуального снобизма и великодержавного шовинизма по отношению ко всем нерусским народам, которые входили в состав СССР.
Каждая история похожа не предыдущую: умный автор, местные глупые-несчастные аборигены, разглагольствования философско-исторической направленности... Неприятный остался осадок.

Долго не хотелось писать рецензию - пыталась разобраться в своих чувствах. Я очень люблю Вайля: его мягкость, его юмор, его эрудицию и жизнелюбие (ведь не частое сочетание!). Уверена, что в тандеме Вайль-Генис - не в обиду Александру Генису будет сказано - за искрометность и шутки отвечал Вайль. Но эта книга подкосила: я читала - точнее, продиралась - и не узнавала любимого писателя.
Крайне неровное произведение: тут и эссе из самых разных журналов, вряд ли написанные под наплывом чувств - скорее, просто для заработка; и статьи о писателях, подверстанные (не всегда логично и оправданно) к определенным городам, как в "Гении места"; в конце вдруг обильные (и самые симпатичные) воспоминания из детства и юности, где проступает, наконец, "классический" Вайль.

С проявившейся рано методичностью я прочесывал собрания сочинений насквозь. Сбой случился лишь однажды, когда взялся за темно-зеленый тридцатитомник Диккенса: подкосил меня восьмой, толще всех, том с романом "Барнеби Радж", который читал, по-моему, только Диккенс и я.

Но тут же - убийственное для тех, кто сидит на этом сайте, для тех, кто наслаждался "Гением места" (и книгой, и передачей) - признание:

Очень долго полагал, что нет ничего важнее и увлекательнее книг, пока не осознал, что самая изощренная умозрительная коллизия меркнет рядом с событием пустяковой живой мимолетности...Показались неплепыми и стыдными умствования по поводу книжных реальностей. Стало неинтересно писать о книгах, даже думать о книгах, даже читать книги. Уж точно - беллетристику.

Обычно так выглядят посмертные сборники - когда все, что нашлось из неопубликованного, быстро выпускают, пока внимание публики подогрето. Но Вайль умер не так давно (и так рано :((, а книжке скоро десять лет.
В общем, будь это первое знакомство с писателем, не перерасти бы ему в ту теплоту и приязнь, что остаются во мне все равно - невзирая на "Карту родины". Я просто вынесу ее за скобки.

Н-наследничек... Этих, как их там... Радищева и Салтыкова-Щедрина. Родину ему, понимаешь, уважать не получается, а вот "любовь - другое дело". Любовь, перефразируя, в деталях. Вот, например, алкаши Нижнего Новгорода у горьковской ночлежки, Джон Григорьевич, кусочек Москвы - Питера, кстати, нету, сказано, что он "стильный город", и будет с него. Такое вот, бытописание проездом - из Нью-Йорка в когда-нибудь, в "настоящие мемуары". Ну-ну.

"Карта родины" произвела на меня огромное впечатление. Вайль, этот человек с дворовым прошлым, с вином в подворотнях, путешествует теперь, как европейский турист, "цивилом". Есть в этом некая попытка остранения. Он выступает, как западный гость-первопроходец в местах русской глубинки, таких, как, например, Вытегра. Но советская юность не прошла бесследно, и разнообразные бытовые мотивы родины отзываются в его душе переливом разнообразных гармоний, задевают такие струны и забираются в такие потаенные уголки сознания, что переоцениваешь всё вновь и вновь. Всё -- это начиная историей, продолжая эмоциями и суждениями и не заканчивая вообще.
Нелинейность -- вот что полностью характеризует всё творчество Вайля.

Первое впечатление от книги, ещё в процессе чтения - безумно импонирующий слог, ирония, богатство цитат, незаметно вплетающих частное во всемирное. Грешок, за который Вайль попрекает русскую культуру - вечное желание говорить с полётной высоты, за всех, - ему самому свойственен, но с этим ничего не стоит смириться.
И воспринимать эту книгу не как бесспорный документ, но как яркое, детальное видение (ударение куда пожелаете).

В чём суть: давно и плотно американский гражданин Вайль описывает свои путешествия по России, в том числе - по собственным молодым следам, по следам своей семьи.
Интереснее, правда, первые впечатления, элегантно-акынские рассказы: о крохотных местечках и о больших городах, от Калининграда до сахалинской Охи ("Оху ли я увижу возрожденной?"). Сладки и ярки картинки из южных земель (уже не российских) - Кахетии, Алма-Аты, Ташкента.

Вообще, когда читаешь эту книгу - в новеньком издании, с современной обложкой - создаётся обманчивое впечатление свежести текста, ан нет! Постепенно понимаешь, что многое написано ещё в 90-х, кое-что - на рубеже веков, а всей книге уж минул десяток лет.
И думаешь с надеждой и болью: а как там сейчас? Хуже ли (хотя кажется - где-то хуже точно некуда); лучше ли? Можно ли увидеть ещё то, о чём рассказывает Вайль, попробовать на вкус и плоды, и вино, и воздух?
Ведь вот он сам - собеседник, толстый и весёлый (почти видишь его и слышишь голос, гулко журчащий над горячей плитой, где что-то готовится) - оказывается, умер, пять лет назад почти умер, а ты, закрыв книжку, попрощался с ним как с живым.

И раскидистое пространство, воссозданное в книге, оказывается побеждено временем; оно отправляется вместе с автором в туманные и сомнительные субстанции - те, о которых нам ничего не известно.
Ибо от нас Родина страшно, немыслимо далека - не проехать её, не перейти, не понять и не пережить, только слиться с ней в крохотной точке на карте. Потому-то как раз книга Вайля - ценный опыт отстранения. Ровно до той границы, на которой живут интерес и нежность. Почти любовь.