Автор книги – известный австрийский писатель – в популярной и доступной форме рассказывает о жизненном и творческом пути великого итальянского композитора, освещая факты биографии Верди, малоизвестные советскому читателю. В романе очень убедительно педставлено противостояние творчества Верди и Рихарда Вагнера. В музыке Верди Верфель видел высшее воплощение гуманистических идеалов. И чем больше вслушивался он в произведения великого итальянского мастера, тем больше ощущал их связь с народными истоками. Эту «антеевскую» силу вердиевской музыки Верфель особенно ярко передал в великолепной сцене венецианского карнавала, бесспорно принадлежащей к числу лучших страниц его романа.
Слабость гения — нужда в аудитории.
SH
«Verdi: Roman der Oper» Франца Верфеля рассказывает о соперничестве итальянца Джузеппе Верди и немца Рихарда Вагнера. Два гения родились в один год и оба работали в жанре оперы, поэтому их сравнивали на протяжении всего их творческого пути. Эти имена всегда шли бок о бок, как Бах и Гендель, как Моцарт и Сальери. Чтобы понять, сколь разными, но одинаково значимыми, это были личности, достаточно послушать их произведения. Кстати, перед прочтением можно этого и не делать, ведь книга даёт исчерпывающий материал по теме. Тем же, кто знаком с персонажами не по наслышке, она даёт возможность ещё лучше понять их.
Верди вдохнул в традиционную оперу новую жизнь, а Вагнер расширил её границы. Важно, что оба – новаторы, каждый в своей нише. Символично здесь то, что музыкой итальянца восхищается друг Верди, Сенатор, представитель «старой гвардии», а музыку Вагнера боготворит его сын Итало – представитель нового поколения. Тот настолько увлечён личностью немца, что любовница Итало ревнует его и закатывает по этому поводу сцены. Однако, что не мене важно, Верди не настолько традиционен, чтобы вместе с Россини и Доницетти пылиться в собрании маркиза Гритти – этой снобистской столетней мумии, по которому они прошлись как-то с Верди. Книга насыщена контрастами, как сама жизнь: старое противопоставляется новому, успех – кризису, старость – молодости, подлость – благородству, восхищение – презрению, бедность – богатству и, наконец, рождение – смерти.
Сюжетные перепетии происходят во время творческого кризиса Верди – в его жизни был десятилетний период, когда он практически ничего не сочинял. Маэстро считал, что он – только проводник, который слышит внутри себя музыку, а его задача – записывать её. Но ни в коем случае не вытаскивать её щипцами из собственной головы – это ложь по отношению к слушателям. Есть такая поговорка среди студентов, «сначала ты работаешь на зачётку, а потом она на тебя». Верди же опасался, что публика отнесётся снисходительно к его новым творениям только лишь из-за прошлых его заслуг. Для него это было бы унизительно. А тут ещё этот всеми превозносимый Вагнер. Но конфликты с публикой и критиками, конкурентами и завистниками – ничто, по сравнению с его разладом с самим собой. Так что Великие тоже люди. Но с каким бы явлением не сталкивался главный персонаж, его реакции и поступки помогают понять значение утраченного в настоящее время слова «благородство». С исчезновением явления исчезает и его наименование, как известно.
Отдельного внимания заслуживают женские персонажи Верфеля. Он отдаёт своего рода дань Верди, героини чьих опер всегда несли в себе большую драму. Также и Бьянка, и Маргерита Децорци. Они оказались соперницами и ни одна не обрела счастья. Причину, по которой в операх складывалось так, Верфель трактует следующим образом: в тяжелой женской доле виноваты мужчины. Ой, бросьте, женщины вполне себе самостоятельно способны настрадаться. Совершенно поразительное отношение мужа к Бьянке: во всём, что с ней случилось – он винит себя. Не верится, что муж способен простить измену и причиной таковой нарекать себя. Этакий АнтиОтелло.
Под пером автора персонажи обрели плоть и кровь. Их портреты написаны будто с натуры, характеры кажутся вполне реальными, а звуки музыки – осязаемыми. Во многом это заслуга и переводчика Надежды Вольпин (гражданской жены Сергея Есенина), которая смогла передать силу слова австрийского писателя, описавшего тончайшие оттенки чувств и эмоций. Вот уж действительно – прекрасный образчик экспрессионизма. Произведение вполне себе самодостаточное явление, можно даже забыть, что речь о тех самых Верди и Вагнере, оно всё равно не потеряет своей прелести. Книга ведь о творчестве и искусстве в целом, о музыке и её многообразии в частности, о жажде признания и тщеславии, о желании творца быть понятым. Верно ли то, что где кончается музыка – начинаются эксперименты? Нужен ли музыке слушатель вообще? Нужны ли ей школы, направления, должна ли она звучать в унисон с современностью? Музыкантам и advanced listeners книга даст пищу к размышлению. К общечеловеческому в романе относится одна простая мысль: пока человек жив – он может всё. Очень печально, что иногда, чтобы понять очевидное, нужно уехать в другой город, измучить себя и стать свидетелем чьих-то страданий.
не оторваться
познавательноСлабость гения — нужда в аудитории.
SH
«Verdi: Roman der Oper» Франца Верфеля рассказывает о соперничестве итальянца Джузеппе Верди и немца Рихарда Вагнера. Два гения родились в один год и оба работали в жанре оперы, поэтому их сравнивали на протяжении всего их творческого пути. Эти имена всегда шли бок о бок, как Бах и Гендель, как Моцарт и Сальери. Чтобы понять, сколь разными, но одинаково значимыми, это были личности, достаточно послушать их произведения. Кстати, перед прочтением можно этого и не делать, ведь книга даёт исчерпывающий материал по теме. Тем же, кто знаком с персонажами не по наслышке, она даёт возможность ещё лучше понять их.
Верди вдохнул в традиционную оперу новую жизнь, а Вагнер расширил её границы. Важно, что оба – новаторы, каждый в своей нише. Символично здесь то, что музыкой итальянца восхищается друг Верди, Сенатор, представитель «старой гвардии», а музыку Вагнера боготворит его сын Итало – представитель нового поколения. Тот настолько увлечён личностью немца, что любовница Итало ревнует его и закатывает по этому поводу сцены. Однако, что не мене важно, Верди не настолько традиционен, чтобы вместе с Россини и Доницетти пылиться в собрании маркиза Гритти – этой снобистской столетней мумии, по которому они прошлись как-то с Верди. Книга насыщена контрастами, как сама жизнь: старое противопоставляется новому, успех – кризису, старость – молодости, подлость – благородству, восхищение – презрению, бедность – богатству и, наконец, рождение – смерти.
Сюжетные перепетии происходят во время творческого кризиса Верди – в его жизни был десятилетний период, когда он практически ничего не сочинял. Маэстро считал, что он – только проводник, который слышит внутри себя музыку, а его задача – записывать её. Но ни в коем случае не вытаскивать её щипцами из собственной головы – это ложь по отношению к слушателям. Есть такая поговорка среди студентов, «сначала ты работаешь на зачётку, а потом она на тебя». Верди же опасался, что публика отнесётся снисходительно к его новым творениям только лишь из-за прошлых его заслуг. Для него это было бы унизительно. А тут ещё этот всеми превозносимый Вагнер. Но конфликты с публикой и критиками, конкурентами и завистниками – ничто, по сравнению с его разладом с самим собой. Так что Великие тоже люди. Но с каким бы явлением не сталкивался главный персонаж, его реакции и поступки помогают понять значение утраченного в настоящее время слова «благородство». С исчезновением явления исчезает и его наименование, как известно.
Отдельного внимания заслуживают женские персонажи Верфеля. Он отдаёт своего рода дань Верди, героини чьих опер всегда несли в себе большую драму. Также и Бьянка, и Маргерита Децорци. Они оказались соперницами и ни одна не обрела счастья. Причину, по которой в операх складывалось так, Верфель трактует следующим образом: в тяжелой женской доле виноваты мужчины. Ой, бросьте, женщины вполне себе самостоятельно способны настрадаться. Совершенно поразительное отношение мужа к Бьянке: во всём, что с ней случилось – он винит себя. Не верится, что муж способен простить измену и причиной таковой нарекать себя. Этакий АнтиОтелло.
Под пером автора персонажи обрели плоть и кровь. Их портреты написаны будто с натуры, характеры кажутся вполне реальными, а звуки музыки – осязаемыми. Во многом это заслуга и переводчика Надежды Вольпин (гражданской жены Сергея Есенина), которая смогла передать силу слова австрийского писателя, описавшего тончайшие оттенки чувств и эмоций. Вот уж действительно – прекрасный образчик экспрессионизма. Произведение вполне себе самодостаточное явление, можно даже забыть, что речь о тех самых Верди и Вагнере, оно всё равно не потеряет своей прелести. Книга ведь о творчестве и искусстве в целом, о музыке и её многообразии в частности, о жажде признания и тщеславии, о желании творца быть понятым. Верно ли то, что где кончается музыка – начинаются эксперименты? Нужен ли музыке слушатель вообще? Нужны ли ей школы, направления, должна ли она звучать в унисон с современностью? Музыкантам и advanced listeners книга даст пищу к размышлению. К общечеловеческому в романе относится одна простая мысль: пока человек жив – он может всё. Очень печально, что иногда, чтобы понять очевидное, нужно уехать в другой город, измучить себя и стать свидетелем чьих-то страданий.
Если вам вздумается написать художественное произведение, посвящённое жизни и творчеству, скажем, знаменитого (да чего уж там, легендарного) композитора, вы можете пойти двумя путями. Можно, пролистав несколько словарей и энциклопедий соответствующей тематики и запасшись необходимым количеством цветистых цитат на все случаи жизни (по возможности — почерпнутых из писем и мемуаров той самой великой личности, жизнеописание которой не даёт вам покоя), накропать несколько сотен страниц, расписав не поддающиеся проверке факты и подробности из жизни композитора, перемежая эти самые подробности сюжетными линиями всех тех, кого ваш маэстро встретил (или мог встретить в принципе, это неважно) на своём жизненном пути.
Или же вы можете искренне и самоотверженно любить творчество этого почему бы не итальянского композитора, с младых ногтей заслушиваясь его музыкальными шедеврами. Вы можете вполне недурно разбираться во всяких ариозо, кабалеттах, стреттах и прочем. Да, пусть вы точно знаете, что этот ваш композитор-вдохновитель не мог встречать тех или иных персонажей или быть в конкретном месте в конкретное время — так как точно был в это время в другом, неважно: все детали, в том числе выдуманные, подчиняются общей идее и создают в своём сплаве роман с большой буквы, Роман оперы.
Вы можете выбрать любой из этих двух путей. Вот только загвоздка в том, что если ваш читатель не разбирается в музыке так же, как вы, более того, если он знаком с биографией вашей жертвы-композитора лишь понаслышке, то кроме того, что ваше сочинение вряд ли исправит эту печальную ситуацию (окончательно запутав его в хитросплетениях биографий и терминов), он, этот злосчастный читатель, ни за что не разберёт, что же перед ним: литературная поделка или значительный биографический труд.
Остаётся лишь искренне надеяться, что “Верди: Роман оперы” Франца Верфеля является примером второго, а не первого.
Прочитан роман, на который я давно заглядывалась, и который, к счастью, выпал мне в «Дайте две!». Сложно сказать, чего я от него ждала. Наверное, все-таки большей биографичности, что ли. Ее-то, на мой взгляд, там почти и не оказалось. Собственно, начинала я читать, к стыду своему, совершенно не представляя себе, кто такой Верфель. А он сам по себе личность достаточно замечательная.
Ссылка на биографию
Для меня новостью было и то, что
Верфель за несколько лет между публикацией романа и пришествием нацистов к власти успел осуществить переводы либретто трёх опер Верди - "Силы судьбы" (1925), "Симона Бокканегры" (1929) и "Дона Карлоса" (1932, для новой постановки в Вене)
(цитата из разговора)
И только когда я залезла в послесловие к роману, и прочитала там, что
Благодаря поддержке своих состоятельных родителей юный Верфель выписывал специальную литературу из Вены, приобретая, в частности, труды создателя «аналитической психологии» швейцарца Карла Густава Юнга (1875–1961), внимательно следил за публикациями Альфреда Адлера (1870–1937) и других учеников Фрейда. Изучение психоаналитических концепций было не просто фактом биографии Франца Верфеля, но и сыграло заметную роль в его творчестве, – в известной степени это относится и к публикуемому роману.
стало понятно, что роман – еще одна цитата – «фанфик хорошего качества». То есть выражение-то некорректно, поскольку фанфик пишется по литературному произведению, а тут художественный вымысел на основе реальной биографии))) Но, но… Роман – почти целиком художественный вымысел, Верфель, как я понимаю, попытался создать психологический портрет Верди. И странное дело, можно сколько угодно спорить о том, был ли Верди в жизни тем романтиком, которым, отчасти, он предстает у Верфеля, но получившийся «в общем» образ лично мне очень импонирует. Если добавить к этому «внешний колорит» в виде венецианцев (чего стоит один Андреа Джеминиано Мария Арканджело Леоне Гритти!)и Венеции как таковой, понимание музыки обоих – и Вагнера, и Верди, то получаем чудесный роман. Который тем не менее привел меня в состояние некоей растерянности.
Он думает о загадке, скрытой в теле скрипки. Столь совершенным – или почти столь же совершенным – только бог создавал свое творение. ... Сколько элементов составляют человеческое существо? Никакая наука не дает на это непреложного ответа. Из восьмидесяти трех элементов состоит маленькое тело виолины, из коих каждый имеет свой смысл, как его имеет слово священного писания на том и на этом свете. Не Орфей ли, закланный в жертву и растерзанный на восьмидесят три куска, вновь возрождается здесь? Почему так сверхчеловечески пленяют эти чары – и в то же время так человечески? Широкая грудь, узкие бедра, длинная шея. Восхитительная сладость отдушин, этих иероглифов высшей мудрости, изящество тонкого ободка, изгибы дна, изгибы деки и самые бесплотные, самые чистые недра – резонатор и поперечник!
Пока народ еще видит в своих женщинах матерей, он не выродился!
Может быть, со временем, когда отомрут все лжеучения о нации, классе, государстве, народном хозяйстве, человечество созреет для единовластия не тех королей, что болтаются бездумно, как маятник, где-то наверху или, выбиваясь из подлесья, силятся подняться выше собственной головы, а тех, что остаются «снизу доверху» единым и цельным деревом.
Дамы ... прогуливались по площади с прелестной небрежностью, какой венецианка умеет вскружить голову мужчине. Этот полуденный час служил также соревнованию в модах той милой женственности, которая, еще не испорченная англосаксонским идеалом, не помышляла объявлять признаком благородства кичливую элегантность, чуждую прелести.
Чудо музыки в том, что она может говорить о многом сразу. Но главная цель все та же: чтобы из одновременного звучания многих голосов рождался единый новый голос, из разнородности – высшая гомофония, то есть мелодия. Не так ли полифония семи цветов дает гомофонию единого света?