– Настоящая вещь отличается от своей тени, как жизнь – от сна.
«Я ведь искал Таш во все дни мои». – «Возлюбленный сын мой, – сказал мне Славный, – если б не ко мне ты стремился, то не искал бы так долго и верно. Каждый находит то, что ищет на самом деле».
«Владыка, правду ли говорила обезьяна, что ты и Таш – одно?» Лев зарычал так, что земля содрогнулась, но гневался он не на меня. «Это ложь. И не потому я принял твоё служение, что мы одно, а потому, что мы противоположны; я и она столь различны, что, если служение мерзко, оно не может быть мне, а если служение не мерзко – не может быть ей. Итак, если кто-то клянётся именем Таш и держит клятву правды ради, мной он клянётся не ведая, и я вознагражу его. Если же кто совершит злое во имя моё, пусть и говорит он: «Аслан», – Таш он служит, и Таш примет его служение».
– Сударь, я не знаю, друг вы мне или враг, но и то и другое – честь для меня. Разве не сказал поэт, что доблестный друг – величайший дар, а доблестный враг – дар не меньший?
– Итак, – сказал Питер, – ночь пала на Нарнию. Люси, ты плачешь? Когда мы все здесь и Аслан ведёт нас?
– Не останавливай меня, Питер, – ответила Люси. – Аслан не стал бы. Я знаю, я уверена, тут нет ничего дурного – оплакивать Нарнию. Подумай обо всех, кто остался – мёртвый, замёрзший – там, за этой дверью.
– Я надеялась всей душой, – сказала Джил, – что она будет всегда. Наш мир не может. Я думала, Нарния может.
– Я видел её рождение, – промолвил лорд Дигори. – Не думал, что доживу и увижу её смерть.
– Они не желают принимать помощь. Они выбрали выдумку вместо веры. Их тюрьма – в их воображении, но они – в тюрьме. Я не могу вывести их наружу, потому что они слишком много думают о том, чтоб не дать себя провести.
– Ох уж эта Сьюзен! – воскликнула Люси. – Её ничто не интересует, кроме нейлона, губной помады и приглашений на вечеринки. Она всегда была такая смешная, так старалась поскорей вырасти.
– Если бы вырасти! – заметила леди Полли. – Хотела бы я, чтобы она действительно выросла. Все школьные годы она мечтала стать такой, как сейчас, а всю остальную жизнь будет делать всё, чтобы такой и остаться. Она хотела как можно быстрее достичь самого глупого возраста и оставаться в нём как можно дольше.
– Я хотела сказать, что лучше бы мы не пошли. Но нет, нет. Даже если нас убьют. Лучше погибнуть, сражаясь за Нарнию, чем стать старой и скучной, и, может, ездить в инвалидном кресле, и в конце концов всё равно умереть.
– Наш мир должен когда-то кончиться, а этот, может, и нет. О Алмаз, если бы в Нарнии никогда ничего не случалось! – воскликнула в порыве чувств Джил.
– Увы, сестра, к концу подходят все миры, кроме страны Аслана.
– Ну что ж, – вздохнула Джил, – остаётся надеяться, что этот мир, прежде чем исчезнуть, просуществует ещё миллионы и миллионы лет…
В любом случае, когда примешь решение, на душе становится легче.
– Мы хотим быть свободными. И хотим, чтобы Аслан сам говорил с нами.
– Немедленно прекрати спорить! – повысил голос Хитр. – Это невыносимо! Я человек, а ты – толстый глупый старый медведь. Что ты понимаешь в свободе? Вы все думаете, свобода – это делать что заблагорассудится. Нет. Это не настоящая свобода. Настоящая свобода – делать то, что вам велят.
– Государь, даже в гневе не следует терять осторожность.