— А вы слышали, как Георгий Николаевич поет? — вдруг спросила Мила. — Он замечательно поет. Гия, спой, пожалуйста!
— Здесь?
— Здесь. Только нужна гитара, — сказала Мила жене посла.
Я энергично отказывался, но кто-то принес гитару, кто-то поставил стул, а Мила объявила по-английски:
— Господа, идите сюда, для нас будет петь режиссер Данелия.
Кошмар! Голоса нет, играть не умею (три аккорда для своих). Куда деваться? Сел, взял гитару, она оказалась шестиструнной, и я, как утопающий за соломинку:
— Господа, это шестиструнная гитара, а я играю на семиструнной. Здесь другой строй.
— Ты настрой гитару, как тебе удобно, а мы подождем, — сказала Мила.
Пока я перестраивал гитару, вокруг меня собрались все: американский посол со своей женой, дипломаты из других посольств, наши чины, их шпионы, наши разведчики, прогрессивный поэт, модный художник, красавица актриса и мой старый приятель-актер Евгений Моргунов.
Я настроил гитару и запел слабым голосом: «Уткнув в стекло свой черный нос, все ждет и ждет кого-то пес…»
Когда я допел, раздались жидкие аплодисменты, а восторженная Мила воскликнула:
— Прелестно, правда!
— Энрико Карузо! — зычным голосом поддержал ее Моргунов.
Кто такой Карузо, не все дипломаты знали и на всякий случай согласились, но спеть еще меня никто не попросил. Я прислонил гитару к стулу и слинял. И больше на приемы в американское посольство не ходил
Из-за угла тюремной стены появилась женщина в темном платке и в длинной до пят коричневой рубахе, подошла к верблюду, взяла его под уздцы и повела. Израильская ассистентка Эсфирь побежала за ней и остановила. Женщина начала что-то громко выговаривать, размахивая руками.
— Чего она хочет? — по рации спросил Саша Кляйн.
— Не понимаю! — по рации сообщила Эсфирь.
— Зураб! Где Зураб?!
— Только что здесь был.
— Она говорит, что она жена хозяина верблюда, — перевел бедуин на ослике, — она деньги хочет.
Женщине заплатили. Она вернула верблюда на место. Пока торговались, солнце ушло.
— Можно и осла поставить рядом с верблюдом, — предложил бедуин. — Еще больше будет на Афганистан похоже.
— При чем тут Афганистан?
— Здесь всегда про войну в Афганистане снимают.
— Осел не нужен, — сказал Юсов. — И эта дама не нужна.
К верблюду шла другая женщина, в темно-красной до пят рубахе.
— Скажи ей, — обратился Саша Кляйн к бедуину, — чтобы шла быстрее. Она у нас в кадре.
Бедуин что-то крикнул, женщина пошла быстрее, подошла к верблюду, взяла его под уздцы и повела.
— Скажи ей, чтобы поставила верблюда на место. Бедуин что-то крикнул женщине. Она ответила.
— Говорит, верблюд устал. Пока не заплатите, не даст его снимать.
— Скажи, что мы за верблюда уже заплатили, если не вернет на место, я полицию вызову, — сказал Саша Кляйн.
— Вы заплатили третьей жене хозяина верблюда, а это первая.
— И сколько у него жен?
— Пять.
— И всем надо платить?
— Да, всем. А можно мне.
— А тебе за что?
— Я хозяин верблюда.
Я пил лимонад «Лагидзе». Остальные «Кахетинское № 8» тбилисского разлива. Мои друзья, когда узнали, что я не пью, очень огорчились. Гия Бадридзе объяснил Виктору Хомерики, что пьяный Данелия и трезвый Данелия — это два разных человека. Трезвый Данелия — это скучнейший зануда, вот он перед вами, сами можете убедиться. А пьяный — нормальный человек, пока не напьется до чертиков.
— Слушай, оставь его в покое, — сказала Манана. — Трезвый мне он больше нравится.
— Данн спросил, где мы собираемся снимать? Мы сказали, что в России и в Израиле.
— Очень заманчиво. Чернобыль, белые медведи, арабские террористы.
А потом с автором «Ну, погоди!» сфотографировались: официант, бармен, пожилой армянин, две украинские дивчины, американская супружеская пара, хозяин ресторана Иосиф, гардеробщик, повар с поварятами и толстый китаец-швейцар. А про меня забыли. Теперь и я понимал, ху из ху…
Костюм Гале понравился.
— Угадал! Молодец! — обрадовалась она и повесила его в шкаф.
И пока еще ни разу не надевала. «Простенький, со вкусом» костюм в полоску висит в шкафу двадцать семь лет и четыре месяца, ждет подходящего случая.
— У вас в фильме герой полтора часа изменяет жене. Были проблемы?
— Нет.
— Странно… вчера мне ваши коллеги жаловались, что в советском кино ничего показывать нельзя. Это не так?
— Кое-что показывать можно, но не все…
Через три недели во время съемок я потерял сознание. Отвезли меня в больницу, пять часов исследовали: кровь, давление, узи, томографию, еще что-то. Собрали консилиум. Посовещались и поставили диагноз:
— Тотальное переутомление. Надо отдохнуть. Хотя бы месяц.
— А я-то думал, что-то серьезное, — обрадовался Саша Кляйн. — Георгий Николаевич, сейчас в гостиницу и до трех отдыхаете. А в три едем проезды Сени снимать.
Кушнерев сказал, что Рая Каладжиева упоминала, где Константин остановился, но название отеля он не запомнил.
— Кажется, что-то связанное с обезьянами, — сказал Юра Кушнерев.
Подошли к такси-сервису Сказали диспетчеру:
— «Макака-отель». Есть такой?
— Нет.
— «Шимпанзе-отель»?
— Нет.
— «Павиан-отель»?
— Нет.
— «Горилла-отель»?
— Нет. Отошли к багажу.
— Георгий Николаевич, смотрите, Шкет прилетел! — сказал Кушнерев.
По залу шел худой серый кот, похожий на моего кота Шкета.
— Кысс, кысс, кысс, — позвал Кушнерев.
Кот взглянула на нас и, виляя попой, точно так же, как мой Шкет, не торопясь продолжил свой путь.
— Не обезьяны, а кошка, — сказал Кушнерев.
— Что кошка?
— Кажется, Рая сказала «Сиам-отель».
— А при чем кошка?
— Сиамская кошка.
— А если бы собака прошла, был бы «Пудель-отель»?
Вышли в море. Капитан раздал нам удочки, и мы наловили небольших рыбок. Жена капитана тут же с какими-то ароматными специями пожарила их. Было очень вкусно. А потом я решил поплавать. Вода была такая прозрачная, что казалось, дно совсем рядом. Были видны пестрые красивые рыбки. Отплыл от яхты метров сто. Лег на спину. Вдали какой-то остров с уютными горами, приветливое небо, прозрачная гладкая вода. Тишина. Помню, тогда подумал:
— Вот сейчас я, наверное, счастлив.
...объединением Кушнерев гордился, он там недавно сделал турецкий евроремонт.
Если бы кто-нибудь предложил мне:
— Если хочешь, можешь заново родиться и выбрать место рождения. Например, Сан-Франциско, Париж, Амстердам, Монако, выбирай любое, хоть острова Фиджи!
Я бы ответил:
— Хочу родиться в СССР, в Тбилиси, в 30-м году.
— Почему? Ведь за время твоей жизни в вашей стране столько было тягот и напастей! Бедность, концлагеря, расстрелы, война, голод, разруха…
— Ладно, ладно, хватит, сам знаю… Хочу родиться только там и тогда, где родился. Если я появлюсь на свет где-то в Голландии или Франции, я не встречу по дороге жизни своих близких и друзей. Будут попадаться другие. Может, даже хорошие. А на хрена мне хорошие голландцы или хорошие французы?!Мне нужны мои, какие они есть! И те, кто живы, и те, кто в памяти.
За обедом я рассказал Копполе о том, что произошло в Тбилиси, когда показывали в Доме кино его знаменитый фильм «Крестный отец». Попасть на этот просмотр мечтал весь город. Одному богатому человеку по почте прислали пять билетов, тот обрадовался. Пошли всей семьей: он, жена, сын, дочь и родственница из Дигоми. Когда они вернулись, квартира была пуста. Вынесли все, включая картины, антикварную мебель и даже чешский унитаз.
В Канаде на следующий день после показа фильма "Мимино" ко мне в гостиницу пришла журналистка. Она расспрашивала меня о кино и литературе, архитектуре и живописи, о любви и судьбе человечества. (Она говорила по-русски с приятным акцентом). Ей нравилось, как я отвечал, она смеялась над моими шутками. Меня трудно разговорить, но у неё, молодой и привлекательной, это получилось.
А на следующий день в газете, на последней странице, появилась моя маленькая фотография, под которой было написано: "...ни по одежде, ни по манере поведения советский режиссёр Георгий Данелия не похож на агента КГБ, каким он на самом деле является..."
Ты бы лучше бросил курить, а не пить, хер Данелия. И не обижайся, дорогой, «хер» по-немецки — господин, а не то, что ты думаешь.
в конце стали выбирать «Человека года». К каждому подходили с микрофоном и камерой. Гости называли разных людей, симпатичных мне, не симпатичных и даже отвратительных. Когда подошли ко мне, я рассказал эпизод, который видел по телевизору.
— Маленькая газель подошла к реке пить воду. Изводы выскочил огромный крокодил, схватил ее и потащил. Это заметил бегемот, который шел по берегу. И этот бегемот бросился на крокодила, дал ему пикулей, отнял газель и вытолкнул ее на берег. Вылези сам. Облизал бедненькую и легонько подтолкнул мордой в попу: «Иди, гуляй, дурашка!»
Кандидатуру этого бегемота я и предложил на «Человека года».
— Почему бегемота?
— Он даже знаком с этой газелью не был. Корысти никакой, а рисковал.
— Внимание! — призвал присутствующих защитник. — Сейчас он споет. (Мне.) Давайте, пойте!..
Я спел в трубку:
Людей теряют только раз,
И след, теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.(...)— Ну как, определили? — спросил защитник, когда я умолк.
— Голосок слабенький, — сказал кто-то.
— Да, не Шаляпин, — сказал другой.
— Ребята, мы не вокал оцениваем. У нас вопрос: режиссер Данелия это или кто-то еще! — сказал защитник.
КАРТЕР (сухо): Вам хорошо бесплатно кнопки нажимать, а у меня военный бюджет трещит! 2 миллиарда 787 миллионов псу под хвост! Что я Сенату скажу?!
БРЕЖНЕВ: Извини, Джимми, но деньги я тебе не верну, это не в наших традициях.
Ангелы в небе запели «Чито-грито» скорбными голосами.
Когда я представлял картину ("Орел и Решка") на «Кинотавре», на сцену вместе со мной попросил выйти и Юру Роста. Представил его и сказал, что Юра Рост снялся в этом фильме совершенно бесплатно. В зале раздались аплодисменты. А я добавил:
— А потом ему стало стыдно, и он заплатил. Юмор оценили. Юре такое представление понравилось, и он сказал:
— Так всегда и говори.
Меня иногда спрашивают:
— Неужели в жизни вы не встречали сволочей? Почему о них не пишете в своих книгах?
— Встречал сволочей и предателей. И немало. Но все они крепко-накрепко заперты в мусорном ящике моей памяти. И вход им в мои воспоминания строго запрещен.
Пожилой Алексей Яковлевич не понимает и не принимает перемен. Поскольку в магазине товаров нет и продавать нечего, он в своем кабинете с утра до вечера смотрит телевизор. А там на его глазах летит в пропасть страна. Падают самолеты, переворачиваются поезда, тонут корабли, закрываются заводы, институты, шахты, о мостовую стучат касками шахтеры, бастуют врачи и учителя. Льется кровь в Карабахе, в Приднестровье, в Абхазии, сотни тысяч беженцев. И все это перебивается рекламой американских шампуня, женских прокладок, памперсов и лака для ногтей. В итоге Алексей Яковлевич не смог сдержаться, схватил со стола гипсовый бюст Ленина, всю жизнь почитаемого им вождя мирового пролетариата, и запулил им в экран телевизора. Экран разбился, телевизор замолк. Когда сняли этот кадр, Женя сказал:
– Ты не представляешь, какое я получил наслаждение! Только теперь такая проблема. Сейчас приеду домой, а там по ящику та же реклама идет. А вот запулить в экран пепельницей побоюсь, Ванда ругаться будет (Ванда – жена Леонова).
– Знаю только один способ: не включай телевизор, – сказал я.