Полюбить самого себя – вот начало романа, который продлится всю жизнь.
Религии умирают тогда, когда бывает доказано, что в них заключалась истина. Наука – это летопись умерших религий.
Правда в искусстве – это правда, противоположность которой тоже истинна. И так же как только в критике искусства и через нее мы можем постичь платоновскую теориюидей, так только в критике искусства, через критику искусства мы можем воплотить гегелевскую систему противоречий. Истины метафизики – это истины масок.
Все благонравные американские девушки получают в награду герцогскую корону.
Такое терпеть нельзя! История не знала примера, чтоб так обходились с приведением.
Наутро призрак чувствовал себя совсем разбитым. Начинали сказываться ужасные треволнения последних четырех недель. Целых пять дней не выходил он из комнаты и в конце концов принял решение больше не обновлять кровавого пятна на полу в библиотеке. Если оно Оутисам не нужно, значит, они его не заслуживают. Они явно из тех людей, которые довольствуются самым низким, а иначе говоря, материальным уровнем существования и совершенно не способны оценить символическое значение явлений чувственного характера.
Многие американки, покидая родину, напускают на себя вид хронических больных, считая это одним из признаков европейской утончённости...
— Далеко, далеко за сосновым бором есть маленький сад. Там густа и высока трава, там большие, белые звезды болиголова, и всю ночь поет соловей, а сверху глядит холодная хрустальная луна, и тисовое дерево простирает свои исполинские руки над спящими.
— Вы говорите о Саде Смерти?
— Да, Смерти. Смерть должна быть прекрасна. Лежать в мягкой темной земле, чтоб над головой качались травы, и слушать молчание! Не знать ни вчера, ни завтра. Забыть время, простить жизнь, познать покой.
– Сами вы противный, невоспитанный, гадкий и вульгарный, а что до честности, так вы сами знаете, кто таскал у меня из ящика краски, чтобы рисовать это дурацкое пятно. Сперва вы забрали все красные краски, даже киноварь, и я не могла больше рисовать закаты, потом взяли изумрудную зелень и желтый хром; и напоследок у меня остались только индиго и белила, и мне пришлось рисовать только лунные пейзажи, а это навевает тоску, да и рисовать очень трудно. Я никому не сказала, хоть и сердилась. И вообще все это просто смешно: ну где видали вы кровь изумрудного цвета?
Когда по воле девственницы юной Молитву вознесут уста Греха Когда миндаль засохший ночью лунной Цветеньем буйным проронит тихо слезы, Дабы они с души все скорби смыли, Тогда настанет мир, уйдут из замка грозы И снизойдет покой на Кентервиля.
Смерть должна быть прекрасна. Лежать в мягкой темной земле, чтоб над головой качались травы, и слушать молчание! Не знать ни вчера, ни завтра. Забыть время, простить жизнь, познать покой.
– Боюсь, мне не понравится ваша Америка. – Потому что там нет ничего допотопного или диковинного? – съязвила Вирджиния. – Ничего допотопного? А ваш флот? Ничего диковинного? А ваши нравы?
– Дорогой Хайрам, – сказала миссис Отис, – как быть, если она чуть что примется падать в обморок? – Удержи у нее разок из жалованья, как за битье посуды, – ответил посол, и ей больше не захочется.
Любовь ведь сильнее смерти.
Право, ее нелегко было отличить от настоящей англичанки, и ее пример лишний раз подтверждал, что между нами и Америкой удивительно много общего — практически все, кроме, разумеется, языка.
— А это правда, что вы убили свою жену? — Она была дурна собой и совершенно не умела готовить!
Добрая старая Англия до того перенаселена, что даже приличной погоды на всех не хватает.
Хорошо еще, что он выходил без головы, а то не обошлось бы без серьезных осложнений.