ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ

откуда у Холокоста ноги растут

В пьесе есть персонаж, которого называют жидом Шейлоком. Сюжет построен на том, как за его счет всё замечательно устроилось. Всё и все. Вы думаете кто нибудь сказал жиду Шейлоку спасибо? Нет, никто не сказал. Пустили по миру, запугав и ободрав до нитки. Спасибо, что не сожгли в печи.

Вообще, слово «жид» на польском языке означает «еврей». Без каких бы то ни было унизительных смыслов. Если что, «итальянец» на польском звучит как «лох». Тоже без унизительных смыслов. Но жид мы знаем, про лохов, как правило, не слышали.

Часто, ужасаясь статистике слаженной работы концентрационных лагерей приводят такой аргумент - как? Немецкий народ, говорящий на языке Гете и Шиллера, слушающий музыку Бетховена и Баха… Как он это все придумал и организовал? Откуда такое противоречие ценностей? Нет никакого противоречия, мы просто не исследовали их творчество, восхитившись верхушечкой айсберга, прочитав про Вертера или послушав «к Луизе», мы уже записали себе на ладошке, что все остальное у них только прекрасно, только возвышенно, без жидов и резни.

Еще, в пьесе есть главная героиня Порция. Которая обладает ясным умом, быстротой реакции и головоломкой-ключем к ее руке, сердцу и приданному. Папенька, придумав головоломку, неспроста заложил смысловую отгадку в свинцовый ларец. Ему не нужно было амбициозного зятя, привычного к роскоши, выбравшего золотой ларец. Не нужен был мудрый зять, увидевший сдержанность призывов знаков серебряного ларца. Ему абсолютно точно нужен был зять мазохист-реалист, который с первой минуты не будет питать никаких иллюзий в отношении своей семейной жизни. Который выбирая себе невесту, выберет свинец и череп. По идее, дальше его уже ничто не должно удивлять в этой жизни с такой женушкой. Ни ее адская сметка, ни склонность вовлекать того же мужа в чувство вины, ни ее способность манипулировать людьми, в том числе высокопоставленными.

Как юриста, меня поразил до глубины души «протокол» судебного заседания в дворце дожей, в Венеции. Пластилиновость дожа (судьи) , игнорирование очевидности ничтожности сделки, приравнивание покушения на противоправное действие к свершенному противоправному действию, а самое главное вынесение несправедливого вердикта. Согласно принципам классического гражданского права, сделка должна была быть признана ничтожной, нотариус или стряпчий, кто заверял ее, должен был быть привлечен к отвественности, не говоря уже о выходе суда, в своем рассмотрении, за пределы исковых требований.

На этот раз Шекспир меня разочаровал. Уж не знаю, для какого плебса он это писал, и кому это могло понравиться. Хотя, многим нравится сочувствовать мошенникам, грабителям банков, более того, многих идеализируют. Но тут не просто робингудство, тут идеализация рейдерского захвата и глумление над потерпевшим.

Это, наверное, самая спорная и противоречивая пьеса Шекспира. Вот, например, "Укрощение строптивой" изо всех сил поливают грязью за прославление идеалов гендерного неравенства, но как можно разойтись в "Венецианском купце" - это уж просто всем раздольям раздолье!

Итак, сюжет мы имеем следующий (спойлеры): есть два венецианских купца, Бассанио и Антонио, в жопе крайне сложном финансовом положении. Бассанио, как выход из сложившейся ситуации, решает поехать свататься с богатой наследнице Порции, но у него нет на это денег. У Антонио тоже денег нет, но он занимает большую сумму у еврея Шейлока под "свое честное имя". И как занимает? Стоит, смотрит на Шейлока, обзывает его гнусной собакой, обзывает его ремесло бесчеловечным, и занимает денег. Шейлок говорит, ладно, давай без процентов, но с неустойкой в виде фунта твоего мяса. Далее Бассанио едет к Порции, у них все хорошо. Корабли Антонио терпят крушение и у него все плохо, потому что Шейлок жаждет мести. Чего жаждет? Его дочь сбежала с христианином, другом Бассанио и Антонио, да не просто сбежала, а прихватила с собой довольно значительную часть капитала Шейлока. Порция дает денег на компенсацию долга, сама переодевается юристом, едет на суд к Антонио и Шейлоку, и там все разруливает таким способом, что у Шейлока забирают все его деньги, отдают их государству и Антонио, а Шейлока заставляют перейти в христианство. Но это не финал. Финал дальше в доме Порции, где все молодые парочки игриво перебрасываются репликами о верности, перстеньках, и прочей дребедени.

Так вот зачем я сюжет-то излагала? Затем, что меня больше всего поразило то, что это комедия! Ну, может, не такая "юмористическая", как то же "Укрощение строптивой", но комедия. Это комедия о том, как благородные итальянские мужи и девы надурили еврея, а потом подшучивают друг над другом. И Шейлок, хоть и самый яркий и сильный персонаж, но технически он не есть центр пьесы. Он главный побочный злодей (как Яго, например). То есть в финальных сценах пьесы предполагается, что аудитория забыла про Шейлока, обрадовалась такой развязке и была в самом соку, чтобы внимать слегка пошловатым шуткам финальных сцен. Я не буду кричать, что это антигуманистическая пьеса, и еще лучше "как они могли?!". Вполне себе могли, другие времена - другие нравы, и нечего мерить своей шапкой. Но хоть эта пьеса не говорит ни о чем новом, но она очень мощно показывает, что такое расизм в Европе эпохи Возрождения.

И еще хочу сказать о позиции автора. Вот есть шикарнейший монолог Шейлока. И он настолько глубок, настолько ярок, что лично я не могу сказать, что человек, написавший его, искренне считал евреев "гнусными собаками". А упоминание того, что дочь Шейлока выменяла кольцо своей матери на обезьянку? Развитие событий в пьесе - дань реализму и дань времени. Шескпир должен был писать пьесы, на которые бы люди ходили и платили деньги. Он не рыцарь на белом коне. Но все же... Послушайте Шейлока и задумайтесь!

Он меня опозорил, помешал мне заработать по крайней мере полмиллиона, насмехался над моими убытками, издевался над моими барышами, поносил мой народ, препятствовал моим делам, охлаждал моих друзей, разгорячал моих врагов; а какая у него для этого была причина? Та, что я жид. Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве не те же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето и зима, как и христианина? Если нас уколоть - разве у нас не идет кровь? Если нас пощекотать - разве мы не смеемся? Если нас отравить - разве мы не умираем?

8 / 10

На классику, как мне кажется, писать развернутые отзывы проще всего. Классика, в понимании лучшего из лучшего, не оставляет места для возмущений по поводу пустоты текста и несовершенности образов. Тут можно лишь придраться к сюжету - понравился или нет.
"Венецианский купец" объединил в себе и юмор, и романтику, и приключенческую линию. Тут и "еврейский вопрос" даже прозвучал, причем громко так. Вряд ли можно упустить его в сюжете.
Из того что понравилось, конечно же помимо таланта автора создавать интересную картинку, которая увлекает читателя даже спустя несколько веков, то, насколько серьезно, но в тоже время с легкостью обсуждаются очень острые моменты отношений внутри общества.
Не понравился - суд и какой-то слишком уж "ванильный" финал.

Интим "Венецианского купца"

Можно ли написать отзыв на книгу, из которой помнишь лишь одно имя? Правда – какое! Вошедшее в века. Но тем не менее.
Разумеется, можно. Можно написать рецензию вообще не читая книгу. От слова «совсем».

А может ли при этом отзыв быть интересным? Позвольте промолчать. От скромности. Хи-хи-хи… Может! М о ж е т, мои дорогие проказники и проказницы! Мои дорогие и любимые! Проказники и проказницы!

Если ваши глазки дошли до этого места текста, значит, вы уже поняли, что Шейлока, единственное запомнившееся имя пьесы, можно послать:
- на…
- в…да-да, именно туда, мои проказники и проказницы! Именно туда!

Разумеется, не в качестве лица еврейской национальности. И даже не в качестве «грязного ростовщика», дерзнувшего оценить время – исключительную «собственность» Господа нашего!

Просто «Венецианский купец» - это не о евреях и еврействе. С разными там эпитетами. Совсем не об этом. Ну, может быть, лишь в какой-то малой степени, где-то, что-то, как-то, чего-то, зачем-то.
Вот весь этот списочек неопределенностей, наряду с национальностью сеньора Шейлока – обманка, мои дорогие и любимые проказники и проказницы! Такой вот костюмированный, декоративный антуражик.
Вокруг да около главной шекспировской темы.

Вокруг любви.

Как вы уже догадались, наверное.
Ой, ну, наверное, уже совсем-совсем догадались! Сонеты, сонеты господина Шекспира! К смуглой незнакомке. Или к смуглому? Незнакомцу? То есть к какому-то шифрованному персонажу. Для посторонних шифрованному.
Не нужно гадать, совсем не нужно. А что нужно? Разумеется, читать «Венецианского купца»! Оставьте «Сонеты» и сонетики, не ломайте голову. Если хотите, давайте пройдемся вместе. По Венеции, по Италии. Но главное – по закоулкам человеческих душ. Благо одна из них слишком известна в широких кругах.

Декорации, антураж, маски, - для чего всё это? Разумеется, для сокрытия той самой истины. Для отвода глаз. Для «напущения туману». Для инициации процесса «пыль в глаза». В чем же истина? Что есть Правда «Венецианского купца»?

Любовь мужчины к мужчине.

Вот и всё. Ничего иного, сущностно иного, в пьесе нет. Совсем нет. Всё остальное –гениальная игра мастера Слова. Господина Шекспира. Браво, Мастер!
Согласитесь: главная мысль произведения должна быть ясной и четкой. Даже если в произведении несколько мыслей. Ясность. Пусть и завуалированной слоями смыслов, ловушек и обманок. Но главная мысль – вспомните «Гамлета». Вспомните «Макбет», - что там не ясно?
А теперь вернемся к Шейлоку. И еврейской, так сказать теме. «Еврейская» - она по той причине еврейская, что связана не с личностью, этносом или социальной функцией, она… вернемся к ней позже. Смысл спора о еврействе Шейлока и всем тем этическом, вытекающем из "случайного" факта его еврейства, обладает одним коренным свойством. Он – бессмыслен. Спор бессмыслен. По причине бесконечности приводимых аргументов pro&contra. Послушаем некоторые.

Имел ли право, или тварь дрожащая, этот Шейлок? Имел или нет – послушайте Шейлока! Услышьте его доводы – понятные и логичные: я и моё человеческое достоинство (а он – не маргинал, он – гражданин Венеции!), - сколько раз вы унижали его? По поводу и без оного?
Ударив меня по одной, вы предлагаете мне подставить другую? О, разумеется, апеллируя к человечности, - к чему же ещё??? И какой хороший совет – чистый, искренний, мудрый: подставь другую щеку. Тебе же не привыкать! Одной больше, одной меньше – какая разница?!
Только вот вы сами, господа советники, по какому канону живете вы? Не обижай слабого, например? Скажите, как интересно! Ну, и так далее.

Что мы услышим от коллективного сознательно-бессознательного венецианского (одна из реплик, приведенных выше)? Да то же, что и на страницах Шекспира – почти что «кровь младенца», безжалостная алчность и проч., и проч., и проч.
Куда приведут эти аргументы, если воспринимать их серьезно? В тупик.

Освенцимский, например.

Потому что Правда, разделенная на «свою» и «чужую» - верный путь в тот самый тупик, верный путь! Жизнь и История подтвердили это. Но сколько потребовалось человечеству времени для осознания. И по сей день не ставшего этическим императивом. Для миллиардов и миллиардов.
Вернемся к каннибализму Шейлока. Взалкавшему крови и плоти. В буквальном смысле.

В чем символизм шейлоковского каннибализма?

Не в еврействе, ростовщичестве и правовом венецианском государстве. Эти внешние атрибуты слишком далеки от интимности шекспировского замысла, предельно откровенного. Настолько, что, испугавшись, Вильям наш Шекспир, по ходу пьесы столько наворотил достойного, что до сих пор разбором полетов занимаются интересующиеся.

Кровь. Скажите, что она делает в тексте пьесы? Кровь и плоть, которые один мужчина готов пожертвовать во имя и во благо другого?

Плоть и кровь – разъединяют или..?

Что там с символом целостности и нерушимости брака? Между мужчиной и женщиной? Ну, по крайней мере, 1500 лет так считалось – символ брака и его нерушимости. Вот оно-то, кольцо, как раз и разъединяет в контексте пьесы. И потому, несмотря ни на какие клятвы, принесенные молодым «влюбленным» в женщину – прекрасную, одну из лучших персонажей Шекспира – будущую супругу, так вот, несмотря на все клятвы, что с ним произошло? Ничего особенного: отдают его. Этот символ единства. Идут на клятвоотступничество. Если говорить по-простому. По-простецкому.

Мало того: кольцо отдается травести – адвокату. Женщине, переодетой мужчиной. И в этом свой смысл, чуть позже о нём. А кровь и плоть объединяют тех, чьё единство – тайно, а явное единство представить миру в этом самом явном виде невозможно.
Кольцо же разъединяет, именно поэтому от него и избавляются при первом более - менее приличном случае. И клятва о нерушимости союза мужчины и женщины нарушается. Несмотря на божий гнев, по причине совершения браков на небесах. Потому что действительно: одним грехом больше, одним – меньше, какая разница? Потому как небесный адрес пребывания уже известен.

С кем же «изменяют» наши друзья-герои, жертвующие во имя друг друга всем, чем можно? С кем отступают от клятвы? С мужчиной, разумеется! Правда, не настоящим, но и в не придуманной жизни столько путаницы, что переодевание со сменой гендера в пьесе – так, штрих, мазок на палитре запрещенной судьбы.

Прочтите сцены взаимолобзаний двух друзей, слов нет – действительно готовых пожертвовать всем ради друг друга. Сколько там чувства и чувственности! Сколько там человеческой преданности и верности! Сколько там всего такого, далекого от платонизма мужской дружбы! Как много того, что вызывает ревность и недоумение у той, что переворачивает всё с головы на ноги.
Что так? А разве такая уж редкая ситуация, когда самый мужественный, самый решительный мужчина – женщина?! Разве редко?

Соглашаясь принять помощь женщины, Шекспиру, кем бы и каким бы он ни был, почти невыносимо принимать помощь от существа, чья функция – это как бы быть слабой и оберегаемой. Именно поэтому невротизм положения Шекспир «снимает» хотя бы иллюзией помощи как бы от «мужчины».

Но откуда же сама ситуация: два любящих друг друга мужчин и женщина, какой бы прекрасной она ни была, но стоящая между ними? Какой бы прекрасной она ни была бы, она – между, она – разлучница, вольная или нет. Откуда? Конечно, из жизни, конечно, из жизни Шекспира! Кем и чьим прототипом служила? Кто ж теперь скажет! С самим-то Шекспиром разобраться не могут.

Ну вот. Причем же здесь персонаж, чьё имя – единственное из запомнившихся?
Для чего Шекспиру нужен был Шейлок?

Еврей нужен, и еврей явился.

Отвратительный, как неизбежно и необходимо выполняемый долг. С которым невозможно договориться. Ведь невозможно договориться с совестью. Ни при каких обстоятельствах.
Невозможно также, как с евреем-ростовщиком. И именно в этом мерзость судьбы для Шекспира: невозможность договора с теми и по поводу того, чему в 17 веке санкция одна. Смерть. Казнь.

Гомосексуализм. Однополая любовь. С чем и сегодня всё не просто.

Поэтому чем бы ты ни жертвовал, итог один: невозможность, непреодолимость судьбы.
Да, её ни обойти, ни избежать. Можно попробовать обмануть казуистикой в судебном процессе. Можно. Иногда получается. Как получилось у героини и супруги (в одном лице) одного из man-in-love.
Но целую, огромную и большую жизнь не построить на мелком обмане, а потому и победа в суде приводит к воссоединению вовсе не любящих, а тех, приговоренных к любви обществом, обычаем и, разумеется, евреями.
Куда ж без заговора-то?!

Обратили ли вы внимание, мой читатель на то, как к Шейлоку=неизбежности, Шейлоку=судьбе и фатуму, относится собственная дочь? Она пытается сбежать от судьбы в буквальном смысле. Считая её, судьбу, отвратительной в той реальности неизбежного гетто, где придется жить ещё столетия и где впереди ещё такое, что не приведи Господь. Ни христианский, ни еврейский!

Так что вовсе не от еврея-упыря-отца сбегает дочь Шейлока. От судьбы, имеющей одну непонятную «черту характера»: есть ли у неё национальность? Так что Шекспир вовсе не антисемит, он – фаталист, где олицетворение фатума – еврей. Просто потому, что так случилось у европейцев. С этими самыми евреями. Та самая национальность, что когда-нибудь может превратиться в судьбу, а когда-то – нет.

Так что, мои дорогие проказники и проказницы, игривость тональности пьесы (то ли драма, то ли трагедия) идет от сакрального знания скрытых смыслов и истин, что доступны лишь посвященным. К коим автор сего текста себя не относит.
Знающим, как скрывать эти смыслы и как «заметать следы». А оттого столь уверенные в собственных способностях и в себе, разумеется! Настолько вверенных в себе, что можно позволить себе пройти по лезвию: сначала приоткрыть драму жизни, показать эти кровные клятвы плоти, а затем всё свести к шутке-компенсации своего ущербного навеки социального статуса.

Шейлок? А что – Шейлок? Утрется. И дальше пойдет. Евреи всегда куда-то идут.

P.S. Прочитано в рамках "Читаем классику". Правда, не знаю, нужно ли специально этот текст размещать куда нужно. Так и евреям (даже им!!!) сколько времени понадобилось для того, чтобы перестать утираться и прощать вселенской мерзости её мерзость. А уж нам и подавно. В смысле - простительно. Не знать куда вставлять.

Каждое произведение Шекспира - как очередная грань бриллианта – позволяет вновь и вновь наслаждаться талантом автора. В этом произведении общий сюжет состоит из нескольких линий, которые хитро сплетены в одну, как в жизни. Герои представлены читателю со всеми своими достоинствами и недостатками с изрядным чувством юмора и здоровой долей иронии.

Можно воспринимать его трагикомедии как сказки для взрослых. Герои для современности уже практически сказочные, сам конкретный сюжет – уже тоже таким воспринимается, а вот мораль – актуальная на все времена.

Слушала аудиовариант в исполнении Романа Приходько. Сознательно вновь выбрала данного чтеца для произведения Шекспира. Качественно, четко, эмоции – в меру. Повеселил один курьезный момент исправленной оговорки, которая оказалась не вырезанной.