Прозаика и драматурга Сергея Носова не интересуют звоны военной меди, переселения народов и пышущие жаром преисподни трещины, раскалывающие тектонические плиты истории. Носов — писатель тихий. Предметом его интереса были и остаются «мелкие формы жизни» — частный человек со всеми его несуразностями: пустыми обидами, забавными фобиями и чепуховыми предрассудками. Таков и роман «Фигурные скобки», повествующий об учредительном съезде иллюзионистов, именующих себя микромагами. Каскад блистательной нелепицы, пронзительная экзистенциальная грусть, столкновение пустейших амбиций и внезапная немота смерти — смешанные в идеальной пропорции, ингредиенты эти дают точнейший слепок действительности. Волшебная фармакопея: не фотография — живое, дышащее полотно. Воистину Носов умеет рассмешить так, что начинаешь пугаться своего смеха.
Носов – ну а что Носов.
Или вот я вспомнила вдруг, что действительно в детстве – ну, в отрочестве, конечно, – ведь нет понятия абстрактной ценности жизни, его просто нет. Ты не знаешь, что жизнь ценна своей данностью — и вопрос о самоубийстве не вызывает какого-то ужаса.
Или вот, к примеру, всё остальное.
Невозможно понять то, что понять невозможно, но у нас всегда есть запасной ключ: всё можно почувствовать. Не знаю, как читают Носова все остальные, потому что забываясь в писке и аплодисментах, никто не желает рассказывать, что он испытал (конечно, сейчас вообще это не желают – но тогда становится бессмысленным и беспощадным всё помешательство – что, собственно, такого в этом вашем Носове?? – спросила бы вот я, если бы сама не мякла, листая шершавые страницы, испещренные тоже шершавым, но покладистым текстом). Я была бы готова даже провести революцию по этому вопросу, если бы не надо было для этого вещать с броневичка и давать свои суждения на растление.
Однако же, что чувствую: самая избитая, но самая честная, мне кажется, история в том, что его проза либо нравится – либо нет. Не потому, что оригинальный сюжет, или тончайшая поэтика, или изумительный язык. А как взбитая пенка капучино, многим нравится – а я терпеть не могу. Или синий цвет, кто-то не любит, а я люблю. И ничего не могу с собой тут поделать, хотя пыталась, тут какая-то биология. Совместимость. Зов предков.
Или – вообще-то – хотелось написать изобличительное письмо обо всей хурме, сияющем Граалем которого стал недавно Сергей Анатольевич, умудрившись, конечно, остаться вполне простым, классным и тёплым (потому что это же Носов, вы его видели? это же мурмурмур и сердечки в глазах! но оставим девочку).
Во-первых, что касается книг. Собираясь в очередной раз озвучить гениальную в банальности новость, что «Фигурные скобки» не хуже и не лучше, например, «Региной», а просто это иная книга, я неожиданно наткнулась на давно уже, наверное, пульсирующую в голове мысль, что это просто каждая книга — просто иная. Боже мой, ведь книги как люди, и только сейчас я начинаю понимать, что это значит: как люди, они абсолютно разные в себе, и монады они со всеми из этого вытекающими коннотациями – но, как люди, они, помимо характера и личных качеств, имеют общие надстройки, типовые элементы, модели поведения. И, если пораскинуть лаптями, всё поддаётся первичной систематизации: такие люди и тексты мне понятны и иногда интересны, такие чужды в корне и параллельны, такие толкают на великие безумства, такие вынимают слишком много души, с такими удобно путешествовать, а с этими нужно встречаться не чаще раза в год. Ну как же это теперь понятно и ясно мне!
И как тогда можно говорить, что одна книга лучше другой? Как их можно пихать в одну когорту и сравнивать – как говорить, что яблоко из всех самое крутое, когда боролись за это звание еще груша, киви, помидор и свёкла. Для каждого, и еще в каждый следующий жизненный момент, для КАЖДОГО вкусно яблоко, или свёкла, а потом лучше грушу, изредка хочется экзотического зеленого зверя, но вообще всю жизнь без перерыва ты ешь помидоры. Или сравните стул и кресло, или джинсы с платьем: удобно в джинсах валяться в кресле, красиво в платье сидеть на стуле, приятно в платье утопать в кресле, модно в джинсах забираться на стул с коленками; а кто-то, да, одна из сотни, наденет скинни, поверх сарафан, и уляжется на пол.
Ну что за дичь – выигрывает в общем жизненном счете статистическое большинство, которое даже не всегда оно, потому что нерепрезентативна выборка. И если не предполагать, что все эти люди глупы и ограничены (а я их люблю и знаю, что это не так), то остается только прозреть, что это спектакль ради спектакля. Пещное действо, совместный груминг оригинального образца; в конце концов, социальная игра, которое имеет мало общего с реальными людьми, как я имею мало общего с девочкой в окошке на почте, или с девочкой в очереди за автографом, или с пьяной девочкой в воскресенье с утра в шаверме «У Джамала» - социальная игра, требующая выполнения хоть какого-то плана, чтобы в следующем квартале тебе дали хоть минимум социальных кредитов, чтобы утолить необходимости и первичные потребности. Это не плохо, но не имеет никакого отношения к настоящему, и хорошо было бы это осознавать.
И тогда это немножко подрывает всю теорию литературной критики в моей голове, потому что я всё-таки, значит, не понимаю, как она работает – то есть понимаю, как должна, но пока не вижу, что работает. Потому что, значит, единственная возможность говорить о книгах и обо всём – это делиться пережитыми чувствами, сомнениями и впечатлениями и мыслями, чтобы (для себя) высказаться и (для читателя) обозначить вероятные позиции. И единственный смысл читать о книгах и обо всём – это находить людей, высказывающих максимально похожие на твои позиции, и держаться их выборки, зная, что можешь им доверять. Но только что-то в этой системе, кажется, недонастроено, и работает она, кажется, только в моей голове.
А Носов – ну а что Носов.
Носов – ну а что Носов.
Или вот я вспомнила вдруг, что действительно в детстве – ну, в отрочестве, конечно, – ведь нет понятия абстрактной ценности жизни, его просто нет. Ты не знаешь, что жизнь ценна своей данностью — и вопрос о самоубийстве не вызывает какого-то ужаса.
Или вот, к примеру, всё остальное.
Невозможно понять то, что понять невозможно, но у нас всегда есть запасной ключ: всё можно почувствовать. Не знаю, как читают Носова все остальные, потому что забываясь в писке и аплодисментах, никто не желает рассказывать, что он испытал (конечно, сейчас вообще это не желают – но тогда становится бессмысленным и беспощадным всё помешательство – что, собственно, такого в этом вашем Носове?? – спросила бы вот я, если бы сама не мякла, листая шершавые страницы, испещренные тоже шершавым, но покладистым текстом). Я была бы готова даже провести революцию по этому вопросу, если бы не надо было для этого вещать с броневичка и давать свои суждения на растление.
Однако же, что чувствую: самая избитая, но самая честная, мне кажется, история в том, что его проза либо нравится – либо нет. Не потому, что оригинальный сюжет, или тончайшая поэтика, или изумительный язык. А как взбитая пенка капучино, многим нравится – а я терпеть не могу. Или синий цвет, кто-то не любит, а я люблю. И ничего не могу с собой тут поделать, хотя пыталась, тут какая-то биология. Совместимость. Зов предков.
Или – вообще-то – хотелось написать изобличительное письмо обо всей хурме, сияющем Граалем которого стал недавно Сергей Анатольевич, умудрившись, конечно, остаться вполне простым, классным и тёплым (потому что это же Носов, вы его видели? это же мурмурмур и сердечки в глазах! но оставим девочку).
Во-первых, что касается книг. Собираясь в очередной раз озвучить гениальную в банальности новость, что «Фигурные скобки» не хуже и не лучше, например, «Региной», а просто это иная книга, я неожиданно наткнулась на давно уже, наверное, пульсирующую в голове мысль, что это просто каждая книга — просто иная. Боже мой, ведь книги как люди, и только сейчас я начинаю понимать, что это значит: как люди, они абсолютно разные в себе, и монады они со всеми из этого вытекающими коннотациями – но, как люди, они, помимо характера и личных качеств, имеют общие надстройки, типовые элементы, модели поведения. И, если пораскинуть лаптями, всё поддаётся первичной систематизации: такие люди и тексты мне понятны и иногда интересны, такие чужды в корне и параллельны, такие толкают на великие безумства, такие вынимают слишком много души, с такими удобно путешествовать, а с этими нужно встречаться не чаще раза в год. Ну как же это теперь понятно и ясно мне!
И как тогда можно говорить, что одна книга лучше другой? Как их можно пихать в одну когорту и сравнивать – как говорить, что яблоко из всех самое крутое, когда боролись за это звание еще груша, киви, помидор и свёкла. Для каждого, и еще в каждый следующий жизненный момент, для КАЖДОГО вкусно яблоко, или свёкла, а потом лучше грушу, изредка хочется экзотического зеленого зверя, но вообще всю жизнь без перерыва ты ешь помидоры. Или сравните стул и кресло, или джинсы с платьем: удобно в джинсах валяться в кресле, красиво в платье сидеть на стуле, приятно в платье утопать в кресле, модно в джинсах забираться на стул с коленками; а кто-то, да, одна из сотни, наденет скинни, поверх сарафан, и уляжется на пол.
Ну что за дичь – выигрывает в общем жизненном счете статистическое большинство, которое даже не всегда оно, потому что нерепрезентативна выборка. И если не предполагать, что все эти люди глупы и ограничены (а я их люблю и знаю, что это не так), то остается только прозреть, что это спектакль ради спектакля. Пещное действо, совместный груминг оригинального образца; в конце концов, социальная игра, которое имеет мало общего с реальными людьми, как я имею мало общего с девочкой в окошке на почте, или с девочкой в очереди за автографом, или с пьяной девочкой в воскресенье с утра в шаверме «У Джамала» - социальная игра, требующая выполнения хоть какого-то плана, чтобы в следующем квартале тебе дали хоть минимум социальных кредитов, чтобы утолить необходимости и первичные потребности. Это не плохо, но не имеет никакого отношения к настоящему, и хорошо было бы это осознавать.
И тогда это немножко подрывает всю теорию литературной критики в моей голове, потому что я всё-таки, значит, не понимаю, как она работает – то есть понимаю, как должна, но пока не вижу, что работает. Потому что, значит, единственная возможность говорить о книгах и обо всём – это делиться пережитыми чувствами, сомнениями и впечатлениями и мыслями, чтобы (для себя) высказаться и (для читателя) обозначить вероятные позиции. И единственный смысл читать о книгах и обо всём – это находить людей, высказывающих максимально похожие на твои позиции, и держаться их выборки, зная, что можешь им доверять. Но только что-то в этой системе, кажется, недонастроено, и работает она, кажется, только в моей голове.
А Носов – ну а что Носов.
В современной литературе открытый или неясный конец стал чуть ли не обязательным атрибутом хорошего (?) произведения. Лично меня частенько удивляло, раздражало, а то и вовсе гневало резко оборванное повествование. Вот ты уже и "вжился" в сюжет, и выбрал любимых персонажей, за которых радеешь всей душой, и прикидываешь возможную концовку, как вдруг бац... и всё. И после только пустая, бесполезная белизна, упирающуюся в самую корку. Пропасть. Иногда в таких случаях даже жалеешь, что начал читать подобную книгу. Размызганный конец напрочь убивает достойное повествование.
"Фигурные Скобки" Сергея Носова с первого взгляда может показаться именно таким романом. Но нет: это скорее книга-исключение. Один из тех редких случаев, когда этот пресловутый open ending не то что не умаляет общее впечатление от прочитанного, но и странным, почти волшебным образом служит идеальным заключением непростой истории, рассказанной в романе. Да, осталось много загадок; да, на многие вопросы не нашлось ответа; и да, можно даже сказать, что повествование оборвалось там же, откуда и началось. Но каким-то чудесным способом Сергей Носов вызывает у читателя чувство глубокого удовлетворения, душевной теплоты. Большая картинка катастрофы словно нивелируется красотой одной маленькой детали. Мне кажется, что книга Носова как раз об этом и была: о том, что в окутывающей нас кутерьме загадок, неудач и предательств нужно уметь находить крошечные островки счастья. И цепляться за них, и ими жить.
В случае главного героя книги, Евгения Капитонова, этим островком счастья стали отношения с дочерью. Но они - вовсе не главная тема романа. Сюжет вертится, я бы даже сказал лениво ворочается, досконально освещая каждую деталь, вокруг таинственного конгресса магов, шулеров, фокусников и прочих людей, чья профессия так или иначе связана с волшебством. При чём тут фигурные скобки? Дело в том, что Капитонов, который вот уже несколько лет живёт в Москве, приезжает на свою "малую Родину", в Санкт-Петербург (скрупулёзными описаниями которого, кстати, изобилует роман, явственно свидетельствуя о неподдельной любви автора к городу белых ночей и разводных мостов), и встречается там со старой подругой, женой его бывшего коллеги, который пару лет назад якобы совершил самоубийство. Она передаёт Капитонову тетрадь, в которой несчастный довольно необычным образом рассказывает о своей "подмене" "другим собой" и прочих подозрительных вещах. И свои записи он заключает в эти самые фигурные скобки, которые защищают его от всевидящего ока некоего высшего наблюдателя.
Несмотря на всё это, фантастикой роман не назовёшь. Это даже не магический реализм... Здесь реальность и фантастика как будто сосуществуют отдельно друг от друга, порознь, периодически меняясь местами и теряясь между строк, но неизменно вплетаясь в интересную и захватывающую сюжетную канву. Структура романа стандартная, единственно могу выделить отсутствие глав. Вместо них автор сообщает нам время, в которое разворачиваются события (время московское, если что).
Пишет Сергей Носов очень экономно, минималистично, и эта его словесная скупость, как мне кажется, навредила роману. Многие потенциально прекрасные описания заменены чередой холодных слов, вроде "Ковёр. Стол. Стул. Потолок." Примитивизм языка действительно слегка расстроил, хотя читалось всё легко и на одном дыхании.
Снимаю звезду исключительно за скудную прозу. А так всё отлично. "Нацбест" Фигурные Скобки заслуживают безоговорочно.
Очень странный роман с фантастическими элементами и неразрешенными загадками. Главный герой - математик, который приезжает не на научную конференцию, а на конгресс микромагов: то ли фокусников, то ли колдунов. Они все по большой части просто шулеры и темные личности (среди них есть Некромант и Пожиратель времени), а вот герой - совсем не просто математик. Он отгадывает двухзначные числа, задуманные разными людьми, не подозревая, что способен на большее...
Приятная книга, которую было легко и интересно читать.
Есть на свете книги, после прочтения которых вопросов по итогу больше, чем полученных ответов. Роман Сергея Носова "Фигурные скобки", получивший премию "Национальный бестселлер" - 2015, на мой взгляд, относится к таким.
Сюжет романа нетривиален: Капитонов, главный герой, умеет безошибочно отгадывать любые загаданные двухзначные числа. Впрочем, накладки порой случаются, но, как правило, не по его вине.
- А вы точно задумали?
- Ну, конечно!
- Именно двухзначное число?
- Разумеется. Вы же просили.
- Не получилось. Увы.
- Жаль, - она говорит. - Только не расстраивайтесь, в другой раз повезет. Не всегда ж получается.
- Если не секрет, какое число вы задумали?
- 222.
- Но это же трехзначное!
- Нет, что вы! Трехзначное - 333.
По специальному приглашению Капитонов едет из Москвы в Санкт-Петербург, на конгресс микромагов. Среди них встречаются такие колоритные персонажи, как Пожиратель Времени, которого вечно мучают тошнота и несварение ("Да, меня постоянно тошнит. Раньше этого не было. Но разве я виноват, что время такое? Это ужасно. Время испортилось. Это не время. Это черт знает что"), Архитектор Событий, отказывающийся называть кому бы то ни было свое имя в миру, Некромант и даже некий лауреат почетной премии "Золотая Воронка"...
В этой иронической фантасмагории нашлось место всему - и загадочному дневнику умершего друга Капитонова - Мухина, в котором тот утверждает, будто бы его "подменили" другим Мухиным, и что всю информацию, которую он излагает в этом дневнике, ему приходится заключать в тройные фигурные скобки (чтобы ее не прочитал некий Высший Наблюдатель), и непростым отношениям с дочерью (эта линия не является главенствующей, но тем не менее, она важна), и нелепой смерти после отгадывания числа, и даже пропавшим капустным котлеткам... Поэтому однозначно сформулировать сверхзадачу произведения сложно.
"Фигурные скобки" - роман-метафора. По словам самого Сергея Носова, скобки в его произведении - символ мнимого укрытия от современности и тревог мира: «... роман о жизни. Об ускользающем времени. О нас... Роман можно воспринимать по-разному — можно в магическом измерении, да еще с элементами мистики, а можно — в бытовом. Кому что ближе. Мне сейчас кажется, что и сам роман похож на непреднамеренный фокус."
Вечером дня, когда дочитала, на улице в толпе поняла, что очень хочется заключиться в тройные фигурные скобки :) Мысленно проделала данную операцию, и сразу стало как-то спокойнее... Что это было???????
Обед как таковой.
А что такое сам по себе обед? Нет, что такое обед, это понятно, непонятно, что делается с обедом — какому действию он сам себя подвергает?
Обед съедается, — и так сказать об обеде будет точнее всего, но все-таки, выражаясь более отвлеченно, что происходит с обедом, если понимать под обедом продолжительное мероприятие за столом с обязательным потреблением пищи?
Обед длится? Обед происходит? Обед имеет место быть?
В общем, обед, в котором участвует Капитонов, имеет место, несомненно, быть, длится, происходит, свершается — в дружеской и непринужденной атмосфере товарищеского обеда.
Обедается хорошо.
Капитонов вспомнил, как говорят об обеде: обед проходит.
В этом смысле обед напоминает жизнь.
Или жизнь напоминает обед.
— А тебе никогда не кажется, что действительно кто-то его съедает или, не знаю, объедает, что ли?
— Ты о времени?
— Да, о личном времени, которое отпущено каждому из нас. Кто-то объедает всю его мякоть, всю самую сочную плоть, а остается какая-то шелуха. Одна шелуха, шелуха событий. И только.
— Я работаю только с покойниками и мертвецами, причем русскоговорящими, но никак не с трупами. — Что вы городите? — возмущается Нинель. — Какие русскоговорящие? Чем трупы отличаются от покойников и мертвецов? — Именно в русском языке покойники и мертвецы — существа одушевленные, тогда как труп — неодушевленный предмет.— Что за бред! — А вот и не бред. Слова мужского рода, оканчивающиеся на согласную, в винительном падеже обретают окончание — а, если они одушевленные, и не имеют окончания, если они неодушевленные… Например, самец, крот, пилот, субъект. Одушевленные. Вижу кого? Вижу самц-а, крот-а, пилот-а, субъект-а. А вот: столб, гриб, дырокол, объект. Неодушевленные. Вижу что? Вижу столб, гриб, дырокол, объект. Нет окончаний. — Вы не видите, Капитонову и без вас плохо? К чему это? — А к тому. Вижу что? Вижу труп. Но нельзя сказать «вижу трупа». Значит, неодушевленный. С другой стороны: вижу кого? Вижу мертвеца, покойника. Но нельзя сказать «вижу мертвец», «вижу покойник». Значит, одушевленные существа. Улавливаете? Труп — как стол и кирпич, неодушевленный предмет. А покойник и мертвец — как плотник и орел, одушевленные существа. С покойником и мертвецом еще можно работать. — Какая разница между покойником и мертвецом? — Есть нюансы. Но важнее то, что их объединяет. Одушевленность. Да, они все не живые — и труп, и покойник, и мертвец, но покойник и мертвец при этом одушевленные. Труп — неодушевлен. Труп не может быть субъектом, он только объект. Субъект одушевлен, объект неодушевлен. А покойник и мертвец в отличие от трупа остаются субъектами. И вот главное. Неодушевленное оживить нельзя, ибо оно фатально не живое. А не живое, если оно одушевленное, оживить можно. Труп — нельзя, а мертвеца и покойника — можно. — Бред. — Заметьте, это следует из самой природы русского языка, именно поэтому я работаю исключительно с русскоязычными… Только поэтому, а вовсе не из чувства патриотизма, как это кто-нибудь может подумать.http://detectivebooks.ru/book/36949598/?page=28
- Кто-нибудь умеет делать массаж сердца? - Позовите Некроманта! - Он Некромант, а не реаниматор!
“Глубина, на какую погружает его эскалатор [метро], это синус тридцати на длину эскалатора, то есть длина пополам, о чем и думать не надо: понятно и так. Взгляд привычно цепляет во встречном восходящем потоке лица, ну если не точно красавиц, то хотя бы претенденток на звание мисс эскалатора”