В годы Великой Отечественной войны в печати появлялись короткие сообщения о действиях воздушнодесантного отряда под командой известного мастера парашютного спорта Ивана Георгиевича Старчака. В то время нельзя было открыто писать ни о месте, где сражались десантники, ни о подробностях боев. И только теперь, более двадцати лет спустя, бывший начальник парашютно-десантной службы Западного фронта И. Г. Старчак рассказывает о людях, героически бившихся с врагом в его тылу.
«— Великое дело — правильно регулировать движение на шоссе. Наша задача какая? Чтоб на нем вовсе никакого движения не было. Тогда, значит, мы правильно работаем…»
«— И когда все это кончится!..
— Устал, что ли? — отозвался Балякин.
— Не о том я. Добра народного вон сколько гибнет. Одни мы на миллионы на воздух подняли…»
«В октябре 1941 года под Юхновом 430 человек, отобранных из батальона для подготовки десантников, под командованием майора Старчака в течение четырех дней сдерживали наступление немецких войск, рвавшихся к Москве. Из состава отряда погиб 401 человек. Но отряд не отступил и дал возможность подтянуть резервы и остановить наступление врага на юхновском направлении».
Иван Георгиевич Старчак, разведчик, десантник, один из руководителей обороны в районе Варшавского шоссе. Свой тысячный прыжок совершил как раз 21 июня 1941. Когда его диверсионные отряды сбрасывали в расположение немцев, то часто бывал перелет, или недолет в 30-50 км. Ведь самолеты тогда не были снабжены радионавигационными средствами. Одним из первых заданий Ивана Георгиевича стало уничтожение пятьдесят третьей авиаэскадрильи дальних бомбардировщиков «Легион Кондор», летающей на Москву. Во время десантирования Старчак предпочитает использовать пилотский, а не десантный парашют, чья площадь существенно меньше, а значит и скорость приземления выше. Для того, чтобы обнаруживать сброшенные с самолета грузы, в них встраивали обычные электрические звонки, подсоединяемые к батарейкам. Для того, чтобы взять побольше патронов с собой на задание, парашютисты отказывались от запасного парашюта. В мороз поджигать цистерны с бензином, керосином и дизельным топливом было очень трудно. Летом они вспыхивали от спичек, бронебойно-зажигательных пуль, а вот в холод это получалось редко. Приходилось пускать в ход факелы, термит, заряды осветительных и сигнальных ракет. За первые высадки десантники взорвали двадцать девять мостов, сожгли сорок восемь грузовиков, два танка, два штабных автомобиля, уничтожили и захватили много вооружения и боеприпасов, истребили более четырехсот вражеских солдат и офицеров. Там, где действовали парашютисты, движение по дорогам в ночное время было полностью парализовано. Даже днем гитлеровцы сопровождали свои колонны танками. Часто выбрасывали лишь небольшую часть десантников, при этом задание оставалось прежним. Особое внимание десантники уделяли уничтожению факельщиков. Фашистские войска стремились превратить оставляемую территорию в зону пустыни. Все, что могли, они жгли, разрушали. Специальные команды по десять — двадцать человек на автомашинах или санях въезжали в населенные пункты, выгоняли из домов жителей и при помощи ранцевых огнеметов, артиллерийского ленточного пороха, ампул с горючей жидкостью, бензина и факелов поджигали строения. В первую же ночь в восемнадцати местах они вырезали более пяти километров телефонного провода. Работа эта оказалась нелегкой. Засыпанные снегом провода и днем-то отыскать было трудно, а ночью тем более. Приходилось очень близко подбираться к местам расположения штабов. Путем экспериментов Старчак выясняет, что для хорошо подготовленных парашютистов прыжки со ста — двухсот пятидесяти метров вполне безопасны. Немцы, заметившие такое новшество, фантазировали потом в своих мемуарах, что кроме обычной выброски десантов русские в районе Ельни и Дорогобужа применили новый, типично русский метод: транспортные самолеты с бреющего полета высыпали пехотинцев с оружием прямо в сугробы без парашютов. Глубокие снега смягчали удар, и большинство солдат не получало никаких повреждений.
О союзниках
Удивительно, но союзники подобрались и к нашим парашютистам. Они вышли на Старчака, когда тот был в госпитале и отбивался от советских врачей, жаждущих ему поскорее ампутировать обмороженные ноги. Англичане были заинтересованы в том, чтобы изобразить отряд Старчака в качестве спасителей Москвы от немцев. «— О русских парашютистах мы самого высокого мнения. Некоторые наши обозреватели считают, что именно две тысячи парашютистов спасли Москву в октябре тысяча девятьсот сорок первого года. Когда благоразумие подсказывает, что сопротивление бесполезно, надо складывать оружие. А ваши солдаты и в этих случаях продолжают воевать. У нас это называют фанатизмом. — Я хотел, чтобы вы, — майор прищелкнул пальцами, припоминая нужное слово, — поменялись опытом. Как у вас используется трофейное оружие?
— Мне кажется, — сказал я, — этот вопрос не ко времени.
— Почему?
— Прежде чем говорить об использовании трофейного оружия, надо попытаться захватить его. А союзная армия до сих пор пришивает пуговицы.
— Зачем так? Мы пришли как друзья. У нас общие идеалы.
— Идеалы общие, враг общий. А бьемся с ним мы пока одни.»
После операции на ноги, после того, как врачи сказали, что ему нельзя больше прыгать с парашютом, Иван Георгиевич тем не менее совершает прыжок. Это был его тысяча сорок второй прыжок вообще и первый с того дня, когда врачи произнесли: «Ну, батенька, отпрыгался». И парашют он раскрыл так же, как всегда учил своих учеников и подчиненных: «когда начнет свистеть ветер в ушах»…
«— Великое дело — правильно регулировать движение на шоссе. Наша задача какая? Чтоб на нем вовсе никакого движения не было. Тогда, значит, мы правильно работаем…»
«— И когда все это кончится!..
— Устал, что ли? — отозвался Балякин.
— Не о том я. Добра народного вон сколько гибнет. Одни мы на миллионы на воздух подняли…»
«В октябре 1941 года под Юхновом 430 человек, отобранных из батальона для подготовки десантников, под командованием майора Старчака в течение четырех дней сдерживали наступление немецких войск, рвавшихся к Москве. Из состава отряда погиб 401 человек. Но отряд не отступил и дал возможность подтянуть резервы и остановить наступление врага на юхновском направлении».
Иван Георгиевич Старчак, разведчик, десантник, один из руководителей обороны в районе Варшавского шоссе. Свой тысячный прыжок совершил как раз 21 июня 1941. Когда его диверсионные отряды сбрасывали в расположение немцев, то часто бывал перелет, или недолет в 30-50 км. Ведь самолеты тогда не были снабжены радионавигационными средствами. Одним из первых заданий Ивана Георгиевича стало уничтожение пятьдесят третьей авиаэскадрильи дальних бомбардировщиков «Легион Кондор», летающей на Москву. Во время десантирования Старчак предпочитает использовать пилотский, а не десантный парашют, чья площадь существенно меньше, а значит и скорость приземления выше. Для того, чтобы обнаруживать сброшенные с самолета грузы, в них встраивали обычные электрические звонки, подсоединяемые к батарейкам. Для того, чтобы взять побольше патронов с собой на задание, парашютисты отказывались от запасного парашюта. В мороз поджигать цистерны с бензином, керосином и дизельным топливом было очень трудно. Летом они вспыхивали от спичек, бронебойно-зажигательных пуль, а вот в холод это получалось редко. Приходилось пускать в ход факелы, термит, заряды осветительных и сигнальных ракет. За первые высадки десантники взорвали двадцать девять мостов, сожгли сорок восемь грузовиков, два танка, два штабных автомобиля, уничтожили и захватили много вооружения и боеприпасов, истребили более четырехсот вражеских солдат и офицеров. Там, где действовали парашютисты, движение по дорогам в ночное время было полностью парализовано. Даже днем гитлеровцы сопровождали свои колонны танками. Часто выбрасывали лишь небольшую часть десантников, при этом задание оставалось прежним. Особое внимание десантники уделяли уничтожению факельщиков. Фашистские войска стремились превратить оставляемую территорию в зону пустыни. Все, что могли, они жгли, разрушали. Специальные команды по десять — двадцать человек на автомашинах или санях въезжали в населенные пункты, выгоняли из домов жителей и при помощи ранцевых огнеметов, артиллерийского ленточного пороха, ампул с горючей жидкостью, бензина и факелов поджигали строения. В первую же ночь в восемнадцати местах они вырезали более пяти километров телефонного провода. Работа эта оказалась нелегкой. Засыпанные снегом провода и днем-то отыскать было трудно, а ночью тем более. Приходилось очень близко подбираться к местам расположения штабов. Путем экспериментов Старчак выясняет, что для хорошо подготовленных парашютистов прыжки со ста — двухсот пятидесяти метров вполне безопасны. Немцы, заметившие такое новшество, фантазировали потом в своих мемуарах, что кроме обычной выброски десантов русские в районе Ельни и Дорогобужа применили новый, типично русский метод: транспортные самолеты с бреющего полета высыпали пехотинцев с оружием прямо в сугробы без парашютов. Глубокие снега смягчали удар, и большинство солдат не получало никаких повреждений.
О союзниках
Удивительно, но союзники подобрались и к нашим парашютистам. Они вышли на Старчака, когда тот был в госпитале и отбивался от советских врачей, жаждущих ему поскорее ампутировать обмороженные ноги. Англичане были заинтересованы в том, чтобы изобразить отряд Старчака в качестве спасителей Москвы от немцев. «— О русских парашютистах мы самого высокого мнения. Некоторые наши обозреватели считают, что именно две тысячи парашютистов спасли Москву в октябре тысяча девятьсот сорок первого года. Когда благоразумие подсказывает, что сопротивление бесполезно, надо складывать оружие. А ваши солдаты и в этих случаях продолжают воевать. У нас это называют фанатизмом. — Я хотел, чтобы вы, — майор прищелкнул пальцами, припоминая нужное слово, — поменялись опытом. Как у вас используется трофейное оружие?
— Мне кажется, — сказал я, — этот вопрос не ко времени.
— Почему?
— Прежде чем говорить об использовании трофейного оружия, надо попытаться захватить его. А союзная армия до сих пор пришивает пуговицы.
— Зачем так? Мы пришли как друзья. У нас общие идеалы.
— Идеалы общие, враг общий. А бьемся с ним мы пока одни.»
После операции на ноги, после того, как врачи сказали, что ему нельзя больше прыгать с парашютом, Иван Георгиевич тем не менее совершает прыжок. Это был его тысяча сорок второй прыжок вообще и первый с того дня, когда врачи произнесли: «Ну, батенька, отпрыгался». И парашют он раскрыл так же, как всегда учил своих учеников и подчиненных: «когда начнет свистеть ветер в ушах»…
Пожалуй, именно тогда я особенно остро ощутил, что война — это не только опасность, напряжение нервов, но и тяжелый, изнурительный труд…
Отделение от машины, разумеется, не представляло никаких трудностей. Главное было в другом: сумею ли по всем правилам приземлиться? Врач, например, был уверен, что нет.
— Сломаете ноги, на себя пеняйте, — сказал он.
Загудела сирена. Я вышел в общую кабину. Один из десантников, сидевших поближе к двери, вытащил из кармана носовой платок и, улыбаясь, протянул мне.
— Это зачем, — спросил я. — Слезы утирать?
— Нет, — ответил боец, — когда будете приземляться, подстелите.
Я принял шутку:
— Спасибо, на земле верну.