Книга непокоя

Еще ни одну книгу я не читал так долго – более полугода. Причина, однако, не в том, что она скучна (хотя наверняка может многим таковой показаться), и не в том, что она сложна (хотя она действительно непроста), и даже не в том, что она велика (при всем ее объеме). Нет, причина в другом. Во-первых, это одна из необычных книг, чтение которых требует точнейшего совпадения внутреннего состояния с внешними условиями. Ее нельзя читать в пути, где слишком много отвлекающих раздражителей, нельзя читать усталым и сонным, ибо могут ускользать тончайшие оттенки смыслов и чувств, в нее заложенных, нельзя читать торопливо и нетерпеливо, стремясь поскорей добраться до финала. Лучше всего для нее подходят тихие предрассветные часы, когда мир еще спит, разум спокоен, и ясному голосу автора ничего не мешает. Вторая причина, по которой вряд ли получится прочитать эту книгу запоем, кроется в личности самого поэта, но об этом чуть ниже.

Да, Фернандо Пессоа - прежде всего поэт, причем крупнейшего масштаба. Создатель современной лингвистической модели португальского языка, так сказать, португальский Пушкин ХХ века, обладатель уникального поэтического дара, который даже в переводе оказывает глубочайшее воздействие и не вызывает ничего, кроме восхищения, блестящий модернист и человек, открыто называвший себя декадентом, Пессоа, помимо изумительной поэзии, прославился своими гетеронимами – многочисленными творческими «альтер эго», каждый из которых писал под отдельным именем и отличался собственным, уникальным стилем и содержанием стихов. В искусстве создания гетеронимов он достиг такого совершенства, что любой из них не воспринимается иначе, чем как отдельный, полноценный поэт.

Livro do Desassossego, или "Книга неуспокоенности", написана еще одним гетеронимом Пессоа, - Бернардо Соаресом, помощником бухгалтера в торговой фирме, ведущим неприметную одинокую жизнь простого лиссабонца. Днем он заполняет бесконечные гроссбухи, а в свободное время пишет на разрозненных листах то, что сам называет "биографией без фактов" - то ли дневник, то ли сборник психологических наблюдений, то ли книгу философских максим. После смерти Пессоа исследователи так и не пришли к общему мнению о том, какие именно записи следует включить в единое издание, поэтому версий "Книги неуспокоенности" существует несколько, и одна из них - вот эта, составленная и переведенная на английский Ричардом Зенитом.

Самое сложное - это рассказать о содержании книги. Она действительно представляет собой "биографию", но только в том смысле, в котором это касается описания внутренней жизни человека, протекающей в его душе, куда нет и не может быть доступа другим людям. Выразить то, что не передать словами - исключительно трудно, практически невозможно, и Пессоа-Соарес сам это признавал и сам факт своего писательства приписывал собственной слабости. Впрочем, за эту "слабость" его можно только благословить, ибо благодаря ей мы имеем уникальнейший пример действительно прекрасной, тонкой, психологичной, философской и по-настоящему поэтичной прозы. Это, конечно, слишком общие и поверхностные эпитеты, неспособные в полной мере отразить всю глубину погружения в личность и мироощущение Пессоа. Прежде всего он пишет о себе, собственные ощущения, мысли, воспоминания для него стоят на первом месте. Концентрация личных местоимений первого лица на страницу текста настолько велика, что может создать впечатление бесконечного самокопания и даже некоторого эгоцентризма, если бы не потрясающая, не устану повторять, поэтичность текста, если бы не неповторимые метафоры и точнейшие наблюдения за окружающей действительностью, если бы, наконец, не ясная, зрелая и красивая философия личного отношения к жизни, пусть даже облаченная в непреходящее чувство печали, меланхолии и бесцельности существования. За всем этим кроется личная внутренняя свобода высшей пробы, свобода человека, сознательно порвавшего психологические связи с внешним миром, человека, утверждавшего, что единственная стоящая реальность - это воображение, что настоящая жизнь осуществляется во внутренних ощущениях, человека, сравнивавшего себя в этом мире то с ребенком, бредущем ночью по дому со свечою в руке, то с пустотой, вокруг которой вращаются люди и события... Я знаю, сколь неприемлемы для многих такие взгляды на мир, мне и самому порой было очень непросто в обществе этого печального, благородного, невыносимого человека. Но я также знаю, что он жил, он творил, он был и остался гением.

Хотел было написать, что о Livro do Desassossego следует писать не рецензии, а целые диссертации и исследования, но вовремя себя одернул. Ее прежде всего нужно читать, ибо иначе тайну личности Фернандо Пессоа не разгадать. В ней содержатся пути к пониманию к его поэзии, в ней заключена всю мощь и глубина его таланта, в ней выражена вся многогранность его жизни и творчества. "Книга неуспокоенности не зря входит в самые разные перечни лучших книг - это бесценный памятник европейской модернистской литературы.

Nothing else… A little sunlight, a slight breeze, a few trees framing the distance, the desire to be happy, regret over time’s passing, our always doubtful science, and the always undiscovered truth… That’s all, nothing else… No, nothing else…

Множественные умы Фернандо Пессоа

Поэт – притворщик по роли,
Легко ему сделать вид,
Придумать саднящей боли
Подделку, что не болит.
Но боли его минуя, —
Читатель стихов – изволь —
Почует сполна иную
Свою, небывшую боль.

Автор «Книги непокоя» Фернандо Пессоа (1888-1935 гг) считается величайшим поэтом Португалии ХХ века, паладином литературы, посвятившим ей всю свою жизнь, поэтом, жившим в трудное время, о котором он говорил: "Усилиями предыдущих поколений мир, в котором мы родились, был лишен безопасности, даваемой религиозной дисциплиной, опоры, обеспечиваемой нравственной дисциплиной, спокойствия, приносимого дисциплиной политической. Мы родились уже среди метафизической тоски, среди тоски нравственной, среди политического непокоя", - что не могло не сказаться на тональности его творчества.

Оригинальным вкладом Пессоа в мировую литературу стало создание его гетеронимов, своеобразных альтер-эго писателя, или «псевдонимов, используемых автором, чтобы подписывать часть своих произведений, сгруппированных по тому или иному признаку.» Основных гетеронимов у Рессоа было три, но в общей сложности исследователи его творчества насчитывают их до двадцати штук персон. Гетеронимы у писателя имели не только имена – Алберто Каэйро, доктор Рикарду Рейш и Алвару де Кампуш и собственные публикации, каждый из них имел свою литературную индивидуальность, биографию, описание внешности, годы рождения и смерти и даже гороскоп, а сам Пессоа являлся по отношению к ним "ортонимом". Рано потеряв отца, в новой семье матери он бывал подолгу предоставлен самому себе, и, как писал он сам, … с детства я стремился творить вокруг себя вымышленный мир, окружая себя друзьями и знакомыми, никогда не существовавшими. Поэтому, несмотря на трепетное отношение к классику в современной Португалии, поэт сделался объектом литературной шутки: «Назовите четырех величайших португальских поэтов XX века? – Фернандо А. Пессоа.»
Такое расщепление личности помогало автору раскрыть свой глубокий и многогранный литературный дар – поэта, философа, публициста, писателя, драматурга и лидера португальского авангарда.

Также, как его знаменитый литературный предшественник Луис де Камоэнс, Фернандо Пессоа не был широко известен при жизни, признание пришло к нему после довольно ранней смерти. Пессоа как самостоятельный поэт - великий поэт ХХ века, символист и модернист, а его поэтическое наследие является золотым фондом португальской литературы. Те немногие стихи, с которыми я успела ознакомиться, чудесны.
Но лишь в середине ХХ века к нему пришла широкая известность и как к прозаику, благодаря активной работе португальских филологов над его творческим наследием из «бабушкиного сундука». В который Пессоа всю жизнь складывал отрывки своей прозы, лишь частично опубликованные при жизни. Зачастую это были лишь короткие заметки, написанные на листочках, подвернувшихся писателю под руку. Полвека спустя энтузиасты его творчества, как пазл, собрали разрозненные отрывки в «Книгу непокоя». Автор называл ее своей «беспричинной автобиографией», и к сожалению, не только не успел ее завершить, но и, хотя бы первично, структурировать. Говорят, ошибся на два года с датой смерти, составляя свой гороскоп. Поэтому его интерпретаторы уже не первый раз собирают эти фрагменты, как индейское веревочное письмо, в последовательности, подсказанной им глубиной изучения творчества автора и собственным восприятием. И мнения у всех у них разнятся.

Книга считается написанной полугетеронимами автора Висенте Гедешем и Бернардо Суарешем, и имеет предисловие их ортонима Фернандо Пессоа. О существовании Гедеша читателю сообщается далеко не сразу, но, как пишет в послесловии автор русского перевода Ирина Фещенко-Скворцова:

… Висенте Гедеш, который прежде считался автором «Книги непокоя», просто исчез. Бернарду Суареш унаследовал не только его книгу, но и многие черты его биографии, он живет также в Лиссабоне, также в его центральном районе – Байша, но только на улице Золотильщиков, к нему перешли некоторые воспоминания детства Гедеша, например дом его старых тетушек. Некоторые критики утверждают, что Гедеш (писавший книгу до 1920 года) более холодно-рассудочен и несколько более отстранен от невзгод собственной жизни, тогда как Суареш (писавший ее между 1929 и 1934 годами) несколько более эмоционален и не способен избавиться от своей постоянной и глубокой печали. Вернее всего, что эти различия объясняются изменениями на протяжении этих лет в личности самого их создателя – Фернандо Пессоа.

Это объясняет попадающиеся в тексте повторы, противоречия и заметно меняющийся тон второй части. Имей автор такую возможность, он, несомненно, доработал бы труд всей своей жизни, а так, остается только цитировать его редакторов:

"Книга непокоя" - это разные книги (но в конечном счете одна книга), с разными авторами (но в конечном счете один автор), и даже слово «непокой» меняет смысл с течением времени

Как любитель поэзии Серебряного века, я с энтузиазмом взялась за чтение, ведь это то же самое время и литературное направление. Но, оказалось, то же, да не совсем. Для того, чтобы оценить творение Пессоа по достоинству, мне явно не хватало опыта чтения литературы такого рода, как-то не слишком привлекавшей меня ранее. И хотя эта книга в немалой своей части является стихами в прозе и, если поймать эту внутреннюю музыку, чтение становится значительно проще, чтение требует сосредоточенности и определенного настроя. Там, где книга оборачивается сборником афоризмов и философских коротких эссе, чувствуется, что читать их желательно также, как они писались, не по страничке даже, а по абзацу за раз, иначе метафорам становится тесно. При чтении возникает образ калейдоскопа – будто бы существовала прекрасная ваза, ее разбили на множество кусочков, стеклышки сложили в калейдоскоп, и вот крутятся перед нами складывающиеся из этих осколков красивые, тонкие узоры. Наверное, ваза была во сто крат прекрасней, но увидеть ее нам не дано.

«Мадонна тишины» поэтичностью и отрешенностью от плотского аспекта любви перекликается с Прекрасной Дамой Блока, темы бездомности и непокоя встречаются в цветаевском творчестве. Но в целом оказывается, что несмотря на сходство новых форм и образов, в творчестве русских символистов и футуристов того времени было больше страстности и жизни.
И даже не забывая, что это проза эпохи, которая отделена от нас, без малого, целым веком, она кажется тяжелой и депрессивной и наполнена таким пронзительным одиночеством! Трудно сказать, что стало причиной этой невыносимо грустной и жалующейся интонации – отзвуки ли Первой Мировой и её потерянного поколения с его пессимизмом и депрессией, сложная политическая обстановка в Португалии в те годы или же личность автора, которая, уж простите, у современных психиатров вызвала бы бурный интерес количеством фобий на одно (а одно ли?) лицо. Или это поет в крови у всех португальцев знаменитое национальное фаду, которое не столько песенный жанр, сколько характерный эмоциональный настрой произведений португальской культуры, с его тоской и принятием горькой судьбы. Но эмоциональный «непокой» во время чтения эта книга точно обеспечивает.

И все-таки мне кажется, что лирического героя «Книги непокоя» не следует отождествлять с ее автором. Сам он в своем письме к другу и редактору Адолфу Монтейру пишет, что Бернарду Суареш возникает в нем только в те моменты, когда он устал, находится в инертном состоянии, словно для этого необходимо некоторое затемнение разума и ослабление процессов торможения. Проза, которую он пишет, – это непрерывный процесс мечтания. По мнению Пессоа, Суареш – это он сам, но с меньшей живостью и несколько менее ясным разумом.
Хотя, конечно, исповедальные мотивы здесь, несомненно, присутствуют.

не воплощает ли мой голос, кажущийся таким слабым и ничтожным, субстанцию тысяч голосов, неудержимую жажду высказать себя тысяч жизней, терпение миллионов душ, покорных, как и моя, этой повседневной участи, этому бесполезному мечтанию, этой безнадежной надежде…

Если я пишу о том, что чувствую, то только потому, что таким образом ослабляю лихорадочное желание чувствовать. То, в чем я исповедуюсь, не имеет значения, поскольку ничего не имеет значения.

Перед простором звездного неба и перед загадкой многих душ человеческих, перед ночью безвестной бездны и хаосом непонимания, – перед всем этим то, что я пишу в кассовой книге, и то, что пишу на этом листе моей души, одинаково ограничено улицей Золотильщиков, ничто для Вселенной, для ее грандиозных пространств

Но нет покоя – ох, нет и не будет никогда! – в глубине моего сердца, только старый колодец в глубине давно проданного сада, только память детства в пыли, оставленная на чердаке чужого дома. Нет покоя – и горе мне! – даже нет желания его иметь…

Не все, о чем пишет автор, способно вызвать сопереживание, но эти осколки чужой души бередят душу, порождая собственный каскад мыслей, образов, чувств, лишают покоя. Наверное, в этом ее основная ценность.
Критики сравнивают прозу Пессоа с творчеством Поля Валери, Музиля и Кафки, но ее особенность в том, что в каком-то смысле она никогда не застынет в определенной форме и эта изменчивость делает ее всегда современной.

Записки сумасшедшего...

Январь, 4-е, 23.00
В предвкушении открыла книгу, настоятельно рекомендованную моими новыми друзьями. Открыла, потому что не могла не открыть - обещанные гипноз, транс и ощущение непокоя в поисках тоски пугали, но неотвратимо манили к себе, как бездна глубокого моря...
Что же меня ожидало на первых страницах этой книги?

Жизнь представляется мне неким постоялым двором, где приходится ждать прибытия дилижанса, отвозящего всех в небытие. Я не знаю, куда меня отвезет дилижанс, не знаю ничего. /.../
Для всех нас когда-нибудь опустится ночь, и придет дилижанс. Я наслаждаюсь данным мне легким бризом и душой, которая дана, чтобы я мог наслаждаться им, и ни о чем не спрашиваю, и ничего не ищу. Если то, что я оставляю в книге путешественников, прочитанное однажды другими людьми, развлечет их или поддержит в пути, это будет хорошо. Если же они не прочтут эту книгу или она не задержит их внимания, будет хорошо и это.

Перечитываю эту фразу, наверное, в сотый раз. Она действительно завораживает. Ловлю себя на мысли, что впереди я надеюсь на ожидающее меня настоящее волшебство.
Немного настораживают отсутствие сюжета как такового и откровенная депрессивность книги, но за красоту авторской речи почти готова закрыть глаза на некоторый дискомфорт от погружения в мир Суареша.

…где, съежившись на скамье ожидания на полустанке, мое презрение спит под плащом моего уныния…

Как же образно пишет автор! Читаю и впитываю каждую строчку, стараясь отгородиться от жуткой, давящей тоски, пронизывающей насквозь.
Продолжаю читать в предвкушении... В предвкушении чего? Не знаю, но мне кажется, что вот-вот откроется что-то, ранее совершенно недоступное моему пониманию...

Январь, 5-е, 2.30

Завидую всем людям, кто не является мною.

Зачем?! Почему ты, Бернарду Суареш, помощник бухгалтера, все видишь в столь мрачных тонах? Что должно окружать человека, чтобы он в расцвете лет ощущал себя ничем?! Расскажи мне, открой свою тайну!
Мне снова и снова хочется приводить здесь цитаты, эта книга действительно афористична, но почему же депрессия и безысходность забивают красоту слова? Почему возникает желание отгородиться от читаемого надежной бетонной стеной? Почему я не сочувствую автору? Почему мне его не жаль? Злюсь...
Хочу спать и не могу уснуть. Что со мной?..

Январь, 6-е
Целый день меня постоянно отвлекают, книгу в руки взять некогда, но вот она, лежит рядом и манит, манит к себе... Мне страшно ее читать, мне не хочется вновь окунаться в то разочарование, что испытал человек, написавший ее, но я о ней думаю, думаю без конца... Уже не жду откровения, но все еще продолжаю надеяться на то, что вот-вот пойму причину этой боли, суть этой книги, ее смысл.

Январь, 7-е, поздний вечер
Несколько раз сегодня мне удавалось найти укромный уголок в доме и вновь погрузиться в мир Фернанду Пессоа. Или Бернарду Суареша... Или не мне... Не знаю, кажется, я запуталась.
Появилось ощущение некоторой зацикленности авторской мысли. Я уже на середине книги, но мне кажется, что я читаю об одном и том же. Как же много букв! Они по-прежнему складываются в прекрасные, волшебные фразы, но уже не трогают, не цепляют...

Перечитываю? Я солгал. Не осмеливаюсь перечесть. Зачем мне перечитывать? То, что там есть, – это другое. Я уже ничего не понимаю…

Подленькое, неприятное ощущение обманутости засело где-то глубоко внутри - а что, если нет никакого тайного смысла? А что, если это всего лишь бред больного или нетрезвого человека?

Январь, 8-е
Почти до утра вместе с автором пела гимн депрессивному одиночеству... Весь день я думала только о том, что было прочитано ночью. Как странно - вроде бы ничего вокруг не изменилось, а мир поблек. В голове каша, вокруг листочки-стикеры с цитатами из книги:

Жить - это быть другим...

Мечтать - это забывать...

Действовать - это отдыхать...

Мы - смерть...

Мне кажется, я как и Бернарду, превращаюсь в ничто...

Меня одолевает сон, огромный сон, весь сон!

Январь, 9-е
Все читаемое уже воспринимается исключительно как хаотичный поток сознания. Или даже чего-то бессознательного. Открывая книгу, снова и снова я вижу бурлящий водоворот, утягивающий меня на дно. Тону в непроглядной тьме множества букв и слов, напрочь теряя их смысл. Мне видятся противоречия между тем, что автор писал в самом начале книги и тем, что он пишет ближе к концу. Он запутался в своих же сетях сам, он тянет меня за собой. Я хочу уже либо вырваться, либо утонуть вместе с ним. Я мечтаю прекратить эту пытку изящной словесностью!

Пытка судьбы! Кто знает, не умру ли я завтра! Кто знает, не случится ли со мной сегодня что-то страшное для моей души!..

Январь, 10-е. Ночь.
Воронка водоворота все ближе... У меня нет сил противиться ей.

Надеяться? На что я могу надеяться? День обещает мне всего лишь день, и я знаю, что он имеет свое течение и свой конец. Свет оживляет меня, но мне не становится лучше, потому что я выйду таким, каким пришел – состарившись на несколько часов, с более радостным ощущением, с более печальными мыслями. Мы можем радоваться тому, что родилось, одновременно думая, что оно должно умереть.

Это самая депрессивная книга, что я читала... Понятно, что огромная доля биографичности в ней есть, вопрос только в том, что именно здесь от Фернандо Пессоа, а что от Бернарду Суареша? Текст выглядит так, как будто его пишут два разных человека, буквально толкаясь локтями и вырывая ручку друг у друга из рук.
Чувствую, как закипает мозг, и остатки разума испаряются... Мне был обещан непокой? Получила сполна!

Январь, 11-е.
Прочитана последняя страница. Осталось сделать лишь маленький шаг, и больше не станет... непокоя.
______________________________________________________________________________________
P.S. Очень неоднозначная книга. И все же беда Суареша (или Пессоа?) в том, что он слишком долго ее писал. Он забыл свои ощущения в начале, он изменил свои мысли в конце, он неоднократно повторялся и противоречил сам себе. Единственное, что осталось неизменным на протяжении всего текста - это его депрессивность и давящий, буквально расплющивающий, пессимизм.
Кроме того, я очень не люблю книги, написанные авторами в состоянии измененного сознания, ибо чтобы их принять, нужно или приблизиться к этому состоянию, или ощутить острую потребность именно в таком чтиве. У меня имеется почти 100%-ная уверенность том, что эта книга написана под определенным воздействием некоего таинственного психоделика - огромное количество противоречивых высказываний невольно подтверждают эту мысль.
Читая "по необходимости", понять и принять написанное совершенно нереально. Должно совпасть множество факторов, влияющих на наше восприятие читаемого, главным из которых является внутренняя готовность к усвоению подобной информации. Я же с такой литературой пока не совпала ни разу в своей жизни...
Да, не оценить мастерство владения словом невозможно, но и проигнорировать излишнее нагромождение взаимоисключающих псевдофилософских постулатов я не могу. Эту книгу имеет смысл рассматривать не как цельное произведение, а как сборник афоризмов, но лично я предпочла бы видеть у себя на столе цитаты из Омара Хайяма или Фаины Раневской )

Мое любимое чтение – это обычные книги, спящие у моего изголовья.

P.P.S. При чтении книги ни читатель, ни его мозг не пострадали. По крайней мере, в это очень хочется верить. Все цитаты взяты из Книги непокоя.

Воображаемые фигуры более выразительны и правдивы, чем реальные

Воистину. Аминь.

Жил да был (якобы) Бернарду Суареш, помощник бухгалтера, чья жизнь заперлась где-то на улице Золотильщиков, а душа и разум, разделившись, блуждали где-то каждый по своим делам, возвращаясь только затем, чтобы населить своего хозяина гнилой романтикой и болезненной неопределенностью, которые выплеснулись в то, что в конце концов назвалось «Книгой непокоя» – бесконечную череду отрывков и фрагментов, объединенных в основном разве что настроениями, преимущественно унылыми. Редкие взлеты и порывы романтики лишь подчеркивают общую меланхолию. Это рождает вполне понятную сложность при чтении: если вы не разделяете настроя автора, в котором он плывет, почитай, все время, то переварить его затруднительно. Но даже при этом оторваться сложно: красота строк и образов завораживает и компенсирует несогласие по некоторым жизненным представлениям. Мне, в общем, с Пессоа-Суарешем было по пути, хотя и меня он умудрился утомить.

Возможно ли принять его в неразбавленном виде тому, кто не испытывал схожих чувств – сказать затрудняюсь. С другой стороны, книга выдержала столько изданий в стольких разных странах, что, наверное, каким-то боком все равно находит отклик у читателя. Может, кто-то умеет сосредотачиваться на красоте строк, а кто-то потребляет дозировано, по абзацу, мотая на ус изящно выраженные истины. Бесспорно одно – книга, несмотря на всю свою фрагментарность, образец красоты и образности, с приятной приправой в виде легкого абсурда и романтики, тронутой плесенью меланхолии. В мире Суареша дверь конторы становится пределом мечтаний, смерть – будничным событием, имеющим хорошие стороны, а вселенная сворачивается на ладони, вытекая прямо из мозга. Так что тем, кого иногда выбивает в другие миры, эта мешанина чувств, ощущений и представлений будет особенно близка.

Есть здесь и философские размышления, но они незатейливые, тянущиеся к приставке псевдо- , так, набор жизненных представлений мечтателя, загнанного в угол собственного разума. Суареш цепляется за те же темы, порой наворачивает одни и те же круги, но приходит к разным ответам и слегка себе противоречит. Тягучий поток сознания человека, который большей частью в себе, и значительно меньшей – вовне, но не в мире, а где-то там сверху, далековато от бренной реальности.

Кое-как оторвавшись от этой меланхоличной и полной неопределенности клейкой ленты, замечаешь, что, скажем так, в супе слишком много воды, и перцу не хватает. Но когда узнаешь историю книги, создается впечатление, что она сама и есть перец, коварно подброшенный Пессоа миру, чтобы тем, кто компоновал его записочки в «Книгу непокоя», жизнь медом не казалась. А потом и читателю тоже. Понравится чтение (а оно почти наверняка понравится) – заберет авторская тоска, не понравится – будет еще хуже. И лишь малый процент, думается мне, полностью всосется в сознание Суареша и мирно пробудет с ним от первой до последней страницы, наслаждаясь и внешностью, и внутренностью каждой брошенной фразы.

Афоризмы эстетика 2, или Кьеркегор писал короче

Умственное и чувственное, критическое и сочувственное, хвалебное и ругательное не всегда получается сочетать. Если нельзя соединить – разделяй. Воспользовавшимся этим принципом, я решил, что рецензия хороша, когда состоит из двух частей.

Часть первая. Для эстетиков
Бесконечное море одиночества и печали вздымается и опускается на страницах этой книги. Читатель вправе выбрать, где ему находиться. Он может нырнуть в волны с головой, может наслаждаться свежестью бриза у края прибоя, чувствуя порой как его достигают капли соленой воды. Может посмотреть издалека, поставить на рабочий стол компьютера (представителя тех самых технических средств, которые так ненавидит лирический герой произведения Пессоа) картинку с девятым валом, выписать пару цитат из книги и забыть. Какой же читатель я? Наверное, я из категории тех нерешительных, которые заходят в море по колено и, неуверенные в своих способностях к плаванию, не двигаются дальше. Будь я наивным читателем Пессоа, я бы немедленно обменял весь мир на билет до улицы Золотильщиков, чтобы получить возможность залезть на верхний этаж к искусству. И, конечно, не нашел бы там ничего. Потому что все искусство, по мнению автора, находится в нас самих. «Все острова похожи друг на друга» – идея, которую многие могут понять, только посетив много морей. Лирический герой книги является мудрецом, так как понял это, не выходя за пределы душной конторы и скромного жилья на третьем этаже. Идеальным читателем Пессоа может быть лишь мечтатель, который прошел тем же путем и пришел к сходным выводам. Я лишь немного потоптался на обочине той дороги, но все же время от времени во время чтения меня охватывали два противоположных чувства: юношеской первой влюбленности (несчастной, конечно) и одиночества слепого старика, "который трудит все тот же замкнутый маршрут", как писал один испаноязычный автор. «Кое-как выводить строки» рецензии не велика заслуга, гораздо сложнее правильно уловить печаль, которой полны строки книги. Пессоа приходит к развалинам снова и снова, но в отличие от Бродского у него здания не достроены изначально. Имеет ли право называться горка кирпичей гордым словом «руины», если строитель не закончил даже кладку? Может ли рассуждать о любви человек, который не зашел дальше мечты о возлюбленной? С эстетической точки – безусловно. Герой смотрит в самого себя и видит мир во всей его красоте. Этого достаточно. И не важно, как мир смотрит на героя. Печаль и одиночество являются небольшой платой за возможность видеть мир внутри самого себя, даже если волны переливаются за края страниц книги, забрызгивая проходящего мимо скептика.

Часть вторая. Для реалистов
Автор говорит, что ирония отличает нас от других животных. Но ему не хватило иронии над самим собой. Он слишком серьезен, от того мое с ним родство мне кажется невозможным. Читатели моего отзыва, вероятно, знают анекдот про человека, который после смерти спрашивает, зачем он жил, и ангел ему говорит, что смысл его жизни был в том, чтобы однажды в поезде передать случайной попутчице соль. Если бы Пессоа хотя бы в шутку придумал нечто подобное, читать его было бы проще. Несерьезное порой очень облегчает жизнь. Читая книгу, очень легко можно почувствовать свое родство с автором, но только на время. Читателю сложно будет полностью принять декларируемую автором уникальность лирического героя, который признает существование подобных ему, но заявляет о наличии у себя «изюминки». Читатель-эстет хочет в это верить, читатель-реалист говорит: «Вряд ли». От уникальности один шаг до эгоизма. Эгоизм героя простителен, любой на его месте был бы таким. Эгоизм автора раздражает, у него болит голова, а страдать должен почему-то читатель. Пессоа говорит, что когда он читает, он чувствует себя свободным. Читатель книги чувствует себя загнанным в мир чужого самолюбия, где единственным отдыхом является чтение красивых изречений, которые автор собрал по примеру Экклесиаста. Но одних их недостаточно, пространство между ними кажется весьма искусственным местом. К тому же текст полон противоречий, Пессоа нередко жертвует смыслом вышенаписанного ради новой красивой фразы. Еще одна вещь, неприятно поразившая меня – неожиданно возникшее к концу произведения морализаторство (не общепринятое) и поучительный тон. Мораль это нечто общественное. Индивидуалист Пессоа рассуждающий о морали мне неприятен. Последним (но не маловажным) недостатком для меня стал объем книги. Много, слишком много лишнего. Кьеркегор действительно писал короче!

P.S. Идея игры для одинокого эстетика-читателя: каждый раз когда в книге попадается слово "непокой" выпивать бокал красного сухого вина. Встречается оно не так уж часто, так что спиться не получится, а вот проникнуться атмосферой книги – вполне.