«Каждое утро без четверти семь на моем столе звонит будильник, напоминая мне о том, что пора вставать и идти на работу. Ни вставать, ни идти на работу я, естественно, не хочу. На дворе еще ночь, и забрызганное дождем окно едва видно на темной стене. Я дергаю шнур выключателя и несколько минут лежу при свете, испытывая первобытное желание чуточку подремать. Потом опускаю на пол ноги – сначала oдну, потом другую. С этого момента начинается медленный процесс превращения меня в современного человека…»
Для подавленной концентрацией самое то! Сильно узнал в Жене Самохине себя. Бывает так, что становится противно от социальной лжи, и ты никаким образом не желаешь в этом участвовать. Но все же не приятно понимать, что сам отказ ничего не меняет. Что сам ты такой же как и остальные: не рвешь себя, не создаешь собственный вектор, а ведь в этом и честность. Я искренне не знаю, чем это может закончиться для объекта угнетения совестью, но знаю точно, что нельзя быть честным наполовину, или по четвергам.
Для подавленной концентрацией самое то! Сильно узнал в Жене Самохине себя. Бывает так, что становится противно от социальной лжи, и ты никаким образом не желаешь в этом участвовать. Но все же не приятно понимать, что сам отказ ничего не меняет. Что сам ты такой же как и остальные: не рвешь себя, не создаешь собственный вектор, а ведь в этом и честность. Я искренне не знаю, чем это может закончиться для объекта угнетения совестью, но знаю точно, что нельзя быть честным наполовину, или по четвергам.
Я не могу, скажем, сделать дом лучше, чем он есть по проекту, но иногда меня заставляют делать хуже, чем я могу, и это мне не нравится. Когда я возражаю, это не нравится моему начальству.
Старшина Шулдыков, который первым учил меня этому, говорил, бывало: "Вы у меня и на гражданке будете за три минуты вскакивать. Я вас этому научу. Это моя цель жизни".Если другой цели у него не было, можно считать, что жизнь старшины Шулдыкова прошла совершенно бесследно