Люди августа

Трудно не заметить, что современная русская литература «бежит от современности» (П.Басинский), «идет вперёд с лицом, обращённым назад» (А.Агеев) и, строго говоря, «новейшую нашу литературу заело» (В.Пустовая). Большинство современных русских писателей относится к «поколению 91 года», «людям августа», и общим для них является желание «развязаться с печальным и мрачным наследием», для чего «нужна правда о прошлом». Казалось бы, за двадцать пять лет все, кто действительно искал правду, должны были её найти, но прошлое, в том числе история собственной семьи, по-прежнему волнует писателей. Любопытно, что многие при этом воспринимают историю не как эпос или картину ушедшего мира, а как детектив, тайну, требующую разоблачения. Разгадыванием семейной тайны занимается и главный герой романа Сергея Лебедева «Люди августа».

В семье была тайна, так искусно поданная, представленная, что тайной она не казалась. Мой отец, родившийся в войну, рос без отца; своего родителя он никогда не знал, как и я – своего деда. О нем никогда не говорили, от него не осталось никаких свидетельств существования…

После смерти бабушки герой находит её дневник, который, проливает некоторый свет на фигуру дедушки, героически погибшего на войне, как считали в семье. Бабушка и дедушка стали жить вместе в 1937 году. Она – дочь дворянина, он – чекист: весьма полезное и выгодное знакомство для бабушки. Но во время войны бабушка и дедушка меняются ролями: она служит шифровальщицей в Москве, а он попадает в оккупацию в Польше. Теперь дедушка становится неблагонадежным, и в дневнике бабушки появляется запись: «В окружении отца должно быть политически чисто». После чего дедушка исчез.

Впрочем, о правде, как о факте, в романе речь не идёт: «тут уже и досье молчало». У героя нет никаких документальных подтверждений своей догадки. Но как говорил Пруст: то, что мы чувствуем, для нас гораздо реальнее того, что есть на самом деле. Могла ли бабушка Таня, образованная, интеллигентная женщина, цитировавшая перед смертью «Евгения Онегина», написать донос на своего гражданского мужа? Внук чувствует: могла.

«Поколение 91 года» объединяет наивно-возмущённое представление о поколении отцов и дедов: как-могли-допустить-ТАКОЕ и как-можно-было-НЕ ЗНАТЬ. В этой связи показателен следующий фрагмент самой популярной рецензии на «Архипелаг ГУЛАГ»: "Кто-то может возразить, сказать, что, кроме получивших «плохое» наследство были сотни тысяч «счастливых граждан свободной страны», гордившихся своей советской Родиной. И, честно говоря, я не знаю, что можно сказать таким людям и хочется ли мне вообще с ними говорить. Думаю, что если жить с открытыми глазами и «включенным» мозгом, то несмотря на размещение островов ГУЛага в «местах отдаленных», несмотря на замалчивания, запреты и прочее, невозможно было если не не знать, то не не предполагать или не чуять спинным мозгом, в конце концов, что происходит нечто по-кафкиански абсурдно-кошмарное, но от того не менее реальное".

А что мешает нам сейчас «включить мозг» и увидеть голод в Сомали, трущобы Никарагуа, «жизнь» в российских моногородах или калеку в метро, наконец? Не потому ли, что знание предполагает действие, и проще остаться глухим к страданиям другого (но обязательно возмутиться на словах и отметиться в социальных сетях), чем проявить деятельное сострадание. Тем более, что мы ведь не несём ответственности за всю несправедливость и всё зло мира. И за прошлое ответственности не несём, но готовы покаяться за вину предков. Кстати, очень легко и даже приятно каяться за других, когда ответственность не наступает. «Немые свидетели злых дел» - это каждый из нас. Но Сергей Лебедев смотрит на историю без ложного пафоса: прошлое, по мнению писателя, реально и болезненно, и его «нужно разминировать, лишая заряды давней ненависти их взрывной силы».

Там, в кровавой массе, уже нельзя было отличить чистое от скверного, выстраданное от надуманного. Там ещё существовал СССР – как сумма сломанных судеб, депортаций, меняющих жизнь народов, кровью проведенных границ, отнятого у одних и переданного другим, непредставимая сумма взаимных несправедливостей, тем более жуткая, что роли менялись, каждый мог оказаться и преступником, и жертвой.

Однако рефлексия о прошлом совершенно не помогает герою в настоящем: он работает на бандитов, не испытывая проблем с совестью, занимается мошенничеством, участвует в грязной сделке с японским миллиардером, и стыдится своих сограждан: потомков рабов и палачей. Герой готов покаяться за бабушку и дедушку, но за собой вины не чувствует. А когда история повторяется, и герой оказывается в «кабинете следователя», он делает то же, что миллионы других до него, хотя обещал остановить безумие, действовать, чтобы никогда больше...

Идея романа понятна: прошлое и настоящее едины. «Я думал, что мы – дети слепых; а мы слепые дети слепых», «прозревает» однажды герой. Но чем поможет констатация этого поверхностного по сути факта – не ясно. Однако именно здесь роман обрывается, и дальше - пустота.

Скотный двор

Как называется эта вещица? "Люди августа". Ага, понятно. Ну что ж, посмотрим. Так, август вижу, а где люди? Людей не вижу. Вижу гадких скотов, над ними парит прекрасный Лебедев, весь в белом, а людей нет. Странно. Ну-ка, ещё раз гляну. Нету. Ну и ладно, значит, не люди и были.

Лебедев написал книгу о своём разочаровании в российском народе. Ну что тут скажешь - не он первый, не он последний. Вон либерасты тоже разочарованы - жалуются, что Путин шестнадцать лет пребывает у власти только потому, что народ в России - тупое быдло. Примерно такого же мнения придерживается и автор книги.

Говорят, что в России нет свободы слова. Как это нет?! А разве это не свобода - приходит незнамо кто, неведомо откуда и плохим литературным языком рассказывает о том, какие мы гадкие скоты, растоптавшие своими грязными копытами идеалы и ценности демократии.

Вполне возможно, что какой-нибудь Тютькин, прочитав книгу, скажет: "не, это не про меня". А ты не торопись, Тютькин. Приглядись повнимательнее. Вон тот, возле корыта, четвёртый справа с грязным рылом, разве не ты? Или в книге есть ещё кто-то, кроме гадких скотов и прекрасного Лебедева?

Прошлое оглянулось

Текст этой случайно найденной книги оказался такого свойства, что, начав читать, не хотелось отрываться. В нем была магия собственной мелодии: то, что я, пожалуй, ценю в литературе больше всего.
Есть особый сорт прозы, который умеет, не теряя ясности мысли, смыкаться с поэзией. Чаще всего я встречала это свойство в русских текстах – у Бунина, у Газданова, во многих вещах Паустовского, в пейзажных зарисовках Тургенева, часто – у Нагибина, у Муратова, автора «Образов Италии», в некоторых вещах Шишкина и Водолазкина, в переводном «Французском завещании» Андрея Макина, у Грина и немногих других...
Это особое свойство языка – совсем не то кружевное плетение словес, которое создало славу Набокову, и не перенасыщенность великолепными, неожиданными и сочными образами. Это способность заставить слова и фразы звучать, как виолончель. Как оркестр.
Встречая этот дар у неизвестного автора, испытываешь чувство, будто, разбирая чердак, нашел сокровище. Однажды у меня уже было такое открытие: изданная малым тиражом книга знакомой знакомых, не писателя по профессии, – «Мой остров» Татьяны Смирновой-Гоголевич. У нее тоже есть этот дар: обращать прозу в поэзию. Ее, как и Сергея Лебедева, тоже никто не знает.
Язык в книге всегда первичен. И язык «Людей августа» со всей его поэзией с первых строк затянул меня в пространство книги, и даже неважен уже был сюжет, ради которого я начинала читать: личный взгляд на 90-е, на мое время. Август – это август 1991 года, в котором закончилась одна эпоха и началась другая. Большинство живущих сегодня могут назвать эту другую эпоху «своей», «нашей». Как и я.
Наши 90-е – тема, которую наша литература пока еще только начинает исследовать, будто робко прикасается к показавшейся из земли голове большой статуи. 90-е – такая странная, такая полная самых разных чувств и все вместившая в себя эпоха, что, возможно, она ждет для себя романа-эпопеи. Пока большие романы нашего времени в основном обращены к более дальнему прошлому – например, ко временам войны. 90-е выступают из дымки сложенных о них легенд по кусочку: тут фрагментик, там деталь, здесь еще несколько красок… 90-е у каждого свои, и что из всего этого получится, пока не понять.
Для Лебедева 90-е – это прежде всего время, когда вскрылся нарыв молчания, многолетнего глухого молчания о недомолвках, тайнах и обреченных забвению историй из прошлого, общего и частного. Иногда –зловещих и кровавых, иногда – совершенно невинных, сохраняемых в секрете по привычке молчать. И если говорить про сюжет, который увлекает так же легко и мощно, как и язык книги, весь этот маленький роман – это история о попытках найти утраченное и спрятанное, соединить оборванные нити, склеить разбитые временем семьи.
В этой теме я неожиданно узнаю нечто очень знакомое, личное: в моей семье, как, наверное, и в миллионах других семей, почему-то было принято очень мало говорить о семейном прошлом. Каким бы оно ни было: спорным с точки зрения советской идеологии или, наоборот, идеальным. Почему мы обычно так мало знаем о родителях наших дедов и бабушек, родившихся до революции? Почему почти всегда дома, где они родились и жили, не уцелели? Почему, когда где-нибудь заходит разговор о войне, такое количество самых разных людей начинает свою историю с почти одной и той же фразы: «О войне дед вспоминать не любил», «Дед о войне рассказывал мало»? И правда… Мои ветераны тоже почему-то очень мало рассказывали. В детстве это казалось естественным. А теперь – давно уже некого спросить.
История в «Людях августа» начинается с того, что бабушка лирического героя, наконец, дописывает свои воспоминания – то, о чем устно молчала всю жизнь. Дописывает и почти сразу умирает. Не уточнишь, не задашь лишнего вопроса. И лишь из ее записей, тоже крайне сдержанных, крайне осмотрительных, начатых где-то в 70-х и законченных как раз накануне 1991, семья узнает свою историю. Например, то, что оказывается, бабушка была из дворян (удивительно и дико, что можно всю жизнь скрывать это от своих, но – вот). Но даже здесь, в этой исповеди для потомков, внутренний цензор оставил огромные зияющие лакуны, которые продолжают хранить свои тайны, в том числе такие важные, как, например, – кем был человек, от которого безмужняя бабушка Таня родила сына? О нем – ни слова и в этой рукописи, как и всегда. Была, конечно, в семье какая-то легенда для детей, в которую дети, вырастая, не сговариваясь, переставали верить, и так же не сговариваясь, ни о чем не расспрашивали бабушку…
С поисков деда и начинается собственная история героя. Личная, семейная история ведет его, как по ступеням, в трагическое прошлое собственной страны, которую он только теперь, благодаря рассказу бабушки, и собственным поискам, начинает понимать по-настоящему. А сюжет тем временем начинает плести петли и кольца (заплетать оборванные концы нитей?). Закольцовываются страшные дворы русских войн: двор из 20-х годов, в котором свалены грудами тела замученных «антоновцами» красноармейцев (вырезали зверски целый эшелон) – и двор Ростовского госпиталя 90-х с рефрижератором, где лежат части неопознанных тел солдат, убитых в Чечне. И по обоим дворам бродят те, кто ищет своих. И снова без нужды и без смысла повторяются одни и те же фразы: «Ищите своих» – хотя найти их в том, что осталось, почти невозможно.
А наш герой ищет. Он даже получает особенное имя – Искатель. И особенный заработок. Он может расследовать, разыскать сгинувшего в прежние годы человека, проследить его судьбу, отыскать могилу. О его способностях начинают ходить легенды. И действительно, смекалка у него соединяется со склонностью к риску и каким-то особым чутьем, которое его будто «ведет». Как это получается – непонятно. Но именно с помощью чутья, а не логических выкладок, выходит Искатель однажды на жуткое тайное место, маленькое независимое рабовладельческое государство в медвежьем углу нашей большой страны, и те, кого он ведет, несут гибель для хозяина этого места.
Так и закручивается новое смертельное кольцо – хозяином оказывается сын человека, что был с одним из тех, чью судьбу Искатель раскопал очень давно. Тот – отец – был сталинским зэком. Сын, отца почти не знавший, но догадывавшийся, что держаться от него надо как можно дальше, спрятался очень хорошо: уехал на другой конец страны и устроился охранником в зону. И словно дух отца, преданного сыном, спевшимся с вохрой, привел к предателю-сыну Искателя, чтобы – достать из могилы. Уничтожить. Будто, побывав на могиле отца, Искатель, сам того не осознав, и от него получил заказ.
Будут в сюжете и другие кольца: судьба найденного, наконец, деда, такого же фартового и не без чутья, как его внук, занимавшегося такими же странными, мутными порой делами, – и судьба Искателя: то, куда завели их обоих опасные игры, то, чьи «дружеские» руки сомкнутся на шее обоих…
В этих кольцах любители лихо закрученного сюжета найдут филигранную работу, а любители смотреть поглубже во всей этой книге найдут удачную попытку сказать что-то важное, ценное, плохо формулируемое, но ощущаемое, обо всей истории нашей страны, страны большей, чем Россия, потому что странствия Искателя затронут и такие места, как Казахстан и Украина – украинскую окраину, бывшую когда-то Польшей, а до этого Австро-Венгрией. Слишком долго общей судьбой были повязаны все эти земли, от Казахстана до Карелии, от русской глубинки до Чечни и Львова.
В этой книге, несмотря на четкую позицию автора и его героя, мало ненависти и осуждения, больше скорбного молчания над всеми этими тенями, которых так много в короткой книге: то тени убитых, замученных, виновных и невинных, запутавшихся и праведно покаранных, проживших долгие, но печальные жизни, и все они в какой-то момент покажутся прежде всего жертвами. Повязанными и сплавленными общей историей и судьбой, как жертвы теракта.

Слава Богу, я больше не человек августа!)

Только что закончила "Люди августа". Читала взапой, отрываясь с великим сожалением на сон, еду и работу. Чудеснейший язык, легкий, точный, выверена каждая буковка. Потрясающе! Автор мастерски владеет словом. И не только им: вниманием читателя, захватывает его целиком и полностью. Как удивительно сплетаются образы в книге: природы, людей, явлений жизни! Восхищена абсолютно! Ни одного лишнего слова, вообще ничего лишнего. Много лет уже не читаю художественную литературу, кроме любимого Фёдора Михайловича. Потому так удивило саму такое тотальное погружение. Без малейшего напряжения, давления, понукания. Тема внутренней свободы, готовности к ней для меня актуальна всегда, а сейчас тем более. С глубочайшим потрясением наблюдаю происходящее с людьми, как готовы ради куска хлеба отказаться от воздуха свободы; как бросают камни и сыплют проклятиями в адрес величайшего из когда-либо руководивших Россией - Михаила Сергеевича Горбачева. Человека, благодаря которому они имеют возможность писать безбоязненно все, что взбредет в голову, да вообще - ИМЕЮТ ВСЕ ВОЗМОЖНОСТИ. Чем чаще вижу ностальгию по Сталину, тем больше теряю уважение к людям. Не зря сказано: свободу нельзя дать, человек должен ее отвоевать. Горбачев именно ДАЛ волю, но народ был и, как оказалось, остается по сей день неготов эту свободу взять.

''Слепое прошлое управляет слепым настоящим. Я думал, что мы – дети слепых; а мы слепые дети слепых.''

Кто они -люди августа?Это те,кто родился и взрослел в 90-е годы,когда на развалинах СССР рождалась другая,непонятная ,сырая и неизвестная страна.
Сильная книга,хороший авторский слог,интересная и вместе с тем страшная,леденящая.
Герою книги попадает в руки бабушкин дневник,где она записывала свои воспоминания.мысли,грехи...И он понимает,что это не просто дневник воспоминаний..это своего рода человеческая Голгофа,исповедь,раскаяние.
В попытке разгадать тайну своего деда,герой проходит ,сам того не осознавая,весь путь своих предков..Здесь и лагеря Казахстана,и чеченские войны,и донос,и смерть,и любовь.