Дебютный роман от автора «Ночного кино» – пожалуй, одного из самых удивительных бестселлеров последних лет. Но прогремела на весь мир Мариша Пессл еще с первым своим романом, отправив несколько глав литературному агенту своего кумира Джонатана Франзена и присовокупив следующее описание: «Эта книга не будет похожа ни на что, что вы читали в этом году: забавная, энциклопедическая и безумно амбициозная история о любви и потере, молодости и старении, ужасе и предательстве». Далее – договор с издательством, предложившим беспрецедентно высокий для молодого начинающего автора аванс, первые строчки в списках бестселлеров, перевод на множество языков.
Итак, познакомьтесь с новой героиней нашего времени – Синь Ван Меер. Она нечеловечески эрудированна в области литературы, философии и науки, может наизусть продекламировать число «пи» до шестьдесят пятого знака после запятой и объехала с отцом-профессором (по совместительству – записным сердцеедом) огромное количество городов по всей стране – но в шестнадцать лет жизнь ее необратимо изменится вследствие неких драматических событий…
Впервые на русском.
Есть книги, которые делают из тебя - тихого, в общем-то, читаря - воинствующего радикала, готового за любую критику обожаемого объекта откусить голову. Такая книжная ахиллесова пята, я уверена, найдется у каждого. У меня вот только что стало на одну больше.
Синь Ван Меер расскажет вам свою историю, такую же необычную, как и её имя. К ним надо привыкнуть, обе они - и Синь, и история - чудаковаты. Издержки воспитания. Синь говорит цитатами и отсылками к книгам, как другие - обычные - подростки говорят о своих крутых друзьям и рок-звездах. Но Синь - совершенно исключительный случай. Синь - дитя дорог, библиотек и своего отца - дьявольски харизматичного профессора-политолога, который фактически сам занимается образованием дочери, пока они вместе колесят по штатам с лекциями. Вся Америка слилась для Синь в одно размытое однообразное пятно, но однажды ее мечта об оседлой жизни сбылась. И, как это часто бывает со сбывшимися мечтами, обернулась настоящим кошмаром. Готова ли Синь узнать правду? Конечно, нет. К такому никто не готов. Но она готова рассказать вам о ней.
Пессл прямо на входе вручает нам набор отмычек от всех тайн. Я положила их в карман и начала долгий путь к дверям, которые предстоит ими открыть. По дороге я, как ошалелый от огней на Манхеттене турист из страны третьего мира, где из всех развлечений только ритуальные танцы у костра, напрочь забыла обо всем и в итоге стояла с книгой посреди кухни ночью, как громом пораженная. Финал истории просто великолепен. Я пришла к финишу с охапкой вопросов и получила ответы с прямо таки царской щедростью и виртуозностью Cirque du Soleil.
Про дебюты авторов, которые кровью, потом, нервными клетками и редакторскими правками проложили себе путь к вершине литературного Олимпа, часто говорят с извинительно-снисходительным тоном, мол, проба пера, поиск стиля... Дебют Пессл в этом плане совершенно бомбового масштаба. Взрывной волной заденет многих. Блистательное и наглое вторжение в литературную среду. Настоящий таран! Многим обитателям мелкой заводи бестселлеров такое не под силу и в расцвете сил, и на пике полета мысли.
Такие дебюты бесят. Они слишком яркие. В их свете отчетливо видишь, ничтожность собственных усилий. Остается только критиковать и жалеть в душе, что на обложке написано не твоё имя.
Пессл - это то, чего, по идее, не может быть. В смысле, будь она персонажем чьей-то книги, я бы скривилась и сказала, что так не бывает. Ввести в роман такую героиню простительно разве что Джеку Лондону с его идеализмом - молодая, очень красивая, очень умная, очень успешная. Нереально совершенная и совершенно нереальная. Но вот - она есть. Живет, дышит, пишет.
Я уже слышу хор голосов, сравнивающих НВТК с “Тайной историей”. С таким же успехом с ТИ можно сравнивать любой роман, в котором есть стайка самовлюбленных подростков, упивающихся своей исключительностью в собственных глазах (вспомните ту же Тану Френч и её “Мертвые возвращаются”). Сходство в некоторых деталях лежит на поверхности, но после этого однобокого сравнения главное не забывать о многочисленных различиях. Потому что они существенны. Пессл снова обращается к кинематографу, поэтому и я себе позволю кинометафору. Зациклиться на “Тайной истории” - это все равно, что сказать, что у какой-то девушки губы как у Джоли, и ограничиться исключительно этим описанием. Скучная игра в Капитана Очевидность. Это сходство лежит на поверхности. Помимо губ еще есть неординарная личность целиком. Намного интереснее разобраться в других частях тела, а для самых дотошных читателей - во внутреннем мире этой девочки с губами, как у Джоли. И, раз уж речь зашла об актрисах, стиль и харизма у нее явно от Евы Грин. Кто смотрел “Трещины” - тот поймет.
Одно из самых сильных моих впечатлений юности - это “Полет на Луну”. Именно так назывались центральные американские горки в Диснейленде. Когда мы, с выпученными глазами и растрепанными волосами, “приземлились”, казалось, что гравитация над нами еще не властна. Как будто в животе у тебя гелий и ты сейчас взлетишь. Только что я сошла с аттракциона “Некоторые вопросы теории катастроф” и меня так же штормит - гелий во всем теле. На самом деле - это просто острое чувства восторга. Оно окрыляет.
А теперь для тех, кто в теме. Итоговый экзамен сдали? Сверим ответы на некоторые вопросы теории катастроф?
Раздел I
1 - да, 2 - да, 3 - да, 4 - да, 5 - нет, 6 - нет, 7 - да, 8 - да, 9 - да, 10 - да, 11 - да, 12 - да, 13 - да, 14 - нет.
Раздел II
1 - в, 2 - б, 3 - г, 4 - в, 5 - в (!!!), 6. Г+б, 7 - а
Раздел III
См. выше
Есть книги, которые делают из тебя - тихого, в общем-то, читаря - воинствующего радикала, готового за любую критику обожаемого объекта откусить голову. Такая книжная ахиллесова пята, я уверена, найдется у каждого. У меня вот только что стало на одну больше.
Синь Ван Меер расскажет вам свою историю, такую же необычную, как и её имя. К ним надо привыкнуть, обе они - и Синь, и история - чудаковаты. Издержки воспитания. Синь говорит цитатами и отсылками к книгам, как другие - обычные - подростки говорят о своих крутых друзьям и рок-звездах. Но Синь - совершенно исключительный случай. Синь - дитя дорог, библиотек и своего отца - дьявольски харизматичного профессора-политолога, который фактически сам занимается образованием дочери, пока они вместе колесят по штатам с лекциями. Вся Америка слилась для Синь в одно размытое однообразное пятно, но однажды ее мечта об оседлой жизни сбылась. И, как это часто бывает со сбывшимися мечтами, обернулась настоящим кошмаром. Готова ли Синь узнать правду? Конечно, нет. К такому никто не готов. Но она готова рассказать вам о ней.
Пессл прямо на входе вручает нам набор отмычек от всех тайн. Я положила их в карман и начала долгий путь к дверям, которые предстоит ими открыть. По дороге я, как ошалелый от огней на Манхеттене турист из страны третьего мира, где из всех развлечений только ритуальные танцы у костра, напрочь забыла обо всем и в итоге стояла с книгой посреди кухни ночью, как громом пораженная. Финал истории просто великолепен. Я пришла к финишу с охапкой вопросов и получила ответы с прямо таки царской щедростью и виртуозностью Cirque du Soleil.
Про дебюты авторов, которые кровью, потом, нервными клетками и редакторскими правками проложили себе путь к вершине литературного Олимпа, часто говорят с извинительно-снисходительным тоном, мол, проба пера, поиск стиля... Дебют Пессл в этом плане совершенно бомбового масштаба. Взрывной волной заденет многих. Блистательное и наглое вторжение в литературную среду. Настоящий таран! Многим обитателям мелкой заводи бестселлеров такое не под силу и в расцвете сил, и на пике полета мысли.
Такие дебюты бесят. Они слишком яркие. В их свете отчетливо видишь, ничтожность собственных усилий. Остается только критиковать и жалеть в душе, что на обложке написано не твоё имя.
Пессл - это то, чего, по идее, не может быть. В смысле, будь она персонажем чьей-то книги, я бы скривилась и сказала, что так не бывает. Ввести в роман такую героиню простительно разве что Джеку Лондону с его идеализмом - молодая, очень красивая, очень умная, очень успешная. Нереально совершенная и совершенно нереальная. Но вот - она есть. Живет, дышит, пишет.
Я уже слышу хор голосов, сравнивающих НВТК с “Тайной историей”. С таким же успехом с ТИ можно сравнивать любой роман, в котором есть стайка самовлюбленных подростков, упивающихся своей исключительностью в собственных глазах (вспомните ту же Тану Френч и её “Мертвые возвращаются”). Сходство в некоторых деталях лежит на поверхности, но после этого однобокого сравнения главное не забывать о многочисленных различиях. Потому что они существенны. Пессл снова обращается к кинематографу, поэтому и я себе позволю кинометафору. Зациклиться на “Тайной истории” - это все равно, что сказать, что у какой-то девушки губы как у Джоли, и ограничиться исключительно этим описанием. Скучная игра в Капитана Очевидность. Это сходство лежит на поверхности. Помимо губ еще есть неординарная личность целиком. Намного интереснее разобраться в других частях тела, а для самых дотошных читателей - во внутреннем мире этой девочки с губами, как у Джоли. И, раз уж речь зашла об актрисах, стиль и харизма у нее явно от Евы Грин. Кто смотрел “Трещины” - тот поймет.
Одно из самых сильных моих впечатлений юности - это “Полет на Луну”. Именно так назывались центральные американские горки в Диснейленде. Когда мы, с выпученными глазами и растрепанными волосами, “приземлились”, казалось, что гравитация над нами еще не властна. Как будто в животе у тебя гелий и ты сейчас взлетишь. Только что я сошла с аттракциона “Некоторые вопросы теории катастроф” и меня так же штормит - гелий во всем теле. На самом деле - это просто острое чувства восторга. Оно окрыляет.
А теперь для тех, кто в теме. Итоговый экзамен сдали? Сверим ответы на некоторые вопросы теории катастроф?
Раздел I
1 - да, 2 - да, 3 - да, 4 - да, 5 - нет, 6 - нет, 7 - да, 8 - да, 9 - да, 10 - да, 11 - да, 12 - да, 13 - да, 14 - нет.
Раздел II
1 - в, 2 - б, 3 - г, 4 - в, 5 - в (!!!), 6. Г+б, 7 - а
Раздел III
См. выше
"Я поняла, в чём причина успеха Пессл", - я валяюсь, положив голову на колени Эдди, и верчу пальцами напротив света, чтобы увидеть по краям красный ореол, - "из всей кинокультуры, которая её так привлекает, ей больше всего нравятся фильмы 60-х. Это очень специфический вариант наррации: чёткий, связанный между собой, объясняющий, при этом с налётом тёмной загадочности. В 80-е эта наррация достигла своего пика - истории в кино рассказывались не просто последовательно, но и занимательно. Громадное количество эпизодов, продуманный саспенс, выпуклые герои. Даже самый паршивый режиссёр, если хотел удержаться на финансовой волне, обязан был перенимать хичкоковские методы. Тогда хватало дурацких экспериментов, но последовательность повествования, перенятая у киноиндустрии 60-х, всё ещё приносила прибыль. А потом пришли 90-е сразу с двумя революциями: антицензурной и спецэффектовой. (И не надо связывать полный поворот искусства, как это делают идиоты, с распространением канала MTV: вы когда-нибудь видели, чтобы один канал, нашедший новый способ заколачивать бабло, перевернул мир? Вот и я нет). Отсутствие запретов вылилось в то, что на одних едких, сатирических "Симпсонов" стало приходится по десятку клонов "Бивиса и Баттхеда", пипл радостно скандировал до того запрещённое слово "Говняшка", полностью наплевав на то, что стоило бы и придумать фразы, в которых бы оно смотрелось к месту. Спецэффекты же произвели эффект слона, которого привели на праздник к эскимосам: на некоторое время мир забыл, что у фильмов должно быть нечто иное, чем картинка. Это можно сравнить с самим временем изобретения кино. На тот момент уже много веков существовала развитая культура театра с многовековыми психологическими метаниями и развитыми приёмами демонстрации чувств, но лет тридцать после первого показа братьев Люмьер, людям было достаточно смотреть на экране, как кого-то обливают из шланга или макают головой в торт. Увы, хвост, как всегда, вильнул собакой, потому книги тоже стали обладать коротенькими мельтешащими эпизодами, всего одной не слишком сложной интригой, рваным монтажом и переизбытком пострадашек, вместо внятного сюжета. Книги Пессл - это то, от чего мы почти отвыкли: внятная интрига с большим количеством поворотов". Эдди тихонько дёргает меня за ухо, чтобы привлечь внимание, и снова запускает пальцы мне в волосы (так как в силу более, чем очевидных причин никакая сексуальная страсть между нами невозможна, интеллектуальные разговоры часто у нас проходят в режиме бесстрастных обжиманий): "Вся эта история западноевропейского киноискусства в твоём исполнении должна скрыть факт, что эта книга тебе понравилась меньше, чем предыдущая?" Я прокашливаюсь и отвечаю самым искренним тоном, на какой способна: "Теория катастроф" всё равно на двадцать голов выше любого триллера другого автора". Эдди улыбается той ехидной улыбочкой, которая всегда мне напоминает - я его люблю до дрожи, но всё-таки он редкостная сволочь: "Но эта книга не Грааль".
Ясно, что НВТК будут сравнивать с "Ночным кино" (НК). Я бы хотела сказать, что сравнение будет не в пользу Катастроф, но на самом деле строго наоборот, я предрекаю этой книге гораздо большее количество преданных фанатов, чем НК. НК - это взрыв. Идеальный триллер. Ошеломление. Развёрнутость. Катастрофы же выполнены с оглядкой на вкусы публики, они привычнее, их легче полюбить. Да, Катастрофы - это книга, по которой прошёлся монументальный стиль Пессл, а значит и загадка, и вотэтоповороты, и даже обещанные две версии финала (Пессл уверенно играет в "собери книгу сам" и предлагает читателям выбрать, какую же книгу им хочется увидеть в конечном итоге). Но книга и не лишена ошибок новичка.
Синь Ван Меер - типичный подросток американской прозы взросления. Холден Колдфилд пыльных дорог и властных родителей. Вернее, родитель у Синь только один - папа, которому не сидится на месте, и он переезжает из городка в городок, где он несёт знания в пустые студенческие головы и срывается с прежней стоянки прежде, чем в этих головах мелькнёт хоть тень понимания. Постепенно начинаешь осозновать, что папа Синь, пусть он и подан её восторженными глазами, всё же человек, который эгоистично не понимает, насколько подавляет дочь. Синь постоянно говорит об отце, цитирует его суждения, у неё нет своих мыслей, она смотрит на мир глазами своего мудрого и харизматичного до социопатии родителя. Его отвратительные замечания о женщинах, с которыми спит, о детях, которых случайно увидел в супермаркете, об официантах и студентах, профессорах и банкирах, обо всём на свете, Синь повторяет с бездумной простотой.
Но вот они остановились на одном месте - в городке Стоктон, Северная Каролина. Фейерверк и барабанный бой. Пусть остановка всего лишь на год, перед тем, как совместным приключениям на дороге Синь и папы придёт конец, потому что время заканчивать школу и ехать в самый престижный из престижных университетов (кто-то сомневается в том, что это будет Гарвард?). И тут в жизни Синь появляется ещё один маяк, ещё один человек, чьи суждения будут иметь для неё значение - учительница истории кино Ханна Шнайдер.
Ханна собрала вокруг себя кружок из пяти невероятно стильных подростков. По воскресеньям они тайно собираются у Ханны просто поболтать. То, что их выделили, то, что они сами чувствуют себя благодаря этому старше, создаёт вокруг них атмосферу тайны, избранности, сверхчеловечности. В школе их прозвали "аристократами" и они сами поверили в то, что в их алкоголе, беспорядочном сексе, травке чуть больше смысла, чуть больше изысканности и эстетства, чем у всех других. Именно в эту компанию едва ли не насильно Ханна втискивает Синь. Чем больше Синь общается с "аристократами", тем больше папины суждения отходят на второй план. У неё пока ещё нет собственного сложившегося мировоззрения и если требуется высказаться о чём-то абстрактном, она продолжает цепляться за папины сентенции, однако она теперь "наблюдатель", молчаливый и дотошный, как антрополог в племени людоедов. А потом и "полноправный член команды", к ней тоже прилипает слой загадки, который матово поблёскивает, привлекая мотыльков.
Вот тут, прокашлявшись, на сцену вступает триллер. Странное поведение и загадочные мотивы Ханны. Труп на вечеринке. И кое-кто из главных героев умрёт, как нас предупредили ещё в введении. И беспечные подростки, не замечающие сгустившихся туч. Пессл не стесняется едва ли не впрямую цитировать "Мечтателей" Бертолуччи (угадайки по фильмам, обхватить себя и скатиться с холма, более прямо в цель били бы только крики "Один из нас"). "Ну вот, я опять о фильмах", - я надуваю губы. "Не обращай на меня внимания", - Эдди мягко перебирает мне волосы, - "о Пессл нельзя говорить, не разобрав упомянутое ей кино". Многие не понимают смысла фильма Бертолуччи *"Я вообще считаю, что это просто душевная порнушка, из которой смущённо удалили инцест и гомосексуальность оригинала", - чувственно шепчу я на ухо Эдди*, но если обратиться к оригиналу - книге Адера, то Эдди прав, без тщательного разбора той книги, сложно будет говорить о Теории катастроф. "Мечтатели" - не слишком верный перевод, правильнее "Видящие сны". Трое подростков, погружаются в сладкую грёзу сексуальных перверсий, интеллектуальность игр, закрытые двери, а с другой стороны дверей происходит "жизнь", то есть бунт совсем других подростков, которые живут жизнью улиц и совсем иными грёзами. Отрезвление будет резким и неприятным. Но спрашивается: а для кого "пробуждение" будет более ужасным? Не заметить параллели с Катастрофами не реально. Что в конечном счёте является грёзой? Какой идеал является только ускользающим от яркого утреннего солнца сном, теряющимся на границах сознания? Кто спит - те, кто играет за закрытыми дверями, познавая границы своей сексуальности, или те, кто несёт по улицам бутылки с зажигательной смесью, веря, что способны изменить мир?
Обещанные минусы книги. Это те самые "аристократы". Пессл сосредотачивается на описаниях одной из них - Джейд. То, что персонажка - любимей любимого было бы ясно даже если бы в финале Пессл нервно не спросила: "А Джейд? Эй, читатели, вам понравилась Джейд?" Понравилась, чо уж, уж слишком выпуклый персонаж, который легко переходит от истерической стервозности к желанию свернуться клубочком и найти того, кто погладит по шёрстке. Чуть более слабо прописанный Найджел тоже смотрится неплохо. Чарльз и Мильтон уже сливаются с обоями. Порывшись в памяти, можно с грехом пополам наскрести по полторы подробности на каждого. Пятая "аристократка" Лу теряется в десятом ряду кордебалета, отписанные ей реплики можно уместить на одной стороне спичечного коробка и ещё останется масса места. В НК каждый персонаж, даже тот, который вовремя высморкался рядом с героем, обладает столь яркой характеристикой, что тянет на десяток фанфиков. В общем, всё зависит от того, с какой горы ты смотришь. Если с равнины современных триллеров, то хочется покивать с достоинством "пикейного жилета": "Да, Катастрофы - это голова!" Но если с вершины "Ночного кино", то хочется Катастрофы снисходительно похлопать по плечу: "Расти-расти, у твоего писателя все шансы стать великим, я знаю, о чём говорю".
И наконец финал. Тем, кто в ранней молодости столкнулся со смертью, требуется найти причину, раскусить, как орех. Доказать самим себе, что не только чья-то смерть, но и их собственная жизнь имеет смысл. "Аристократы" сломаются. Не в силах примириться, они изобретут виновных, уйдут в фантазии. А вот Синь продолжит искать, пока не найдёт шокирующую разгадку преступления. Что и приведёт к финалу, где читателю предстоит самому решить, о чём же эта книга. Быть может, о хитроумном заговоре, но, быть может, об иллюзиях людей и о том, как невозможно расставаться с ними, смотреть на себя и видеть не Правителя Мира, а простого неудачника, такую же серость, как и все остальные. Самое забавное, что объяснение с заговором вовсе не противоречит истории об иллюзиях. Борьба за справедливость вдруг выливается в капельки крохотных честолюбивых желаний. Бывшие соратники идеалисты, превратившиеся в мещан, вызывают такое отвращение потому, что ты осознаёшь, что ты и стал таким же. Кто спит, чьё пробуждение более кошмарно - того, кто придумывает себе романтичное прошлое, или того, кто понимает, что никакой романтики в таком прошлом не было? В этой дихотомии двух личностей, которые давили на Синь с двух сторон, создавали из неё каждый по своему собственное подобие, остаётся верить, что разгадка заговора привела Синь к самому главному из выводов - всегда важно, чтобы в лицо гор, затянутых туманом, у тебя была бы возможность и право выкрикнуть собственное имя.
Знаете, а пожалуй, это было не просто хорошо, это было идеально.
И главное, я прекрасно понимаю всех, кому книга могла не понравиться – да, может показаться затянутым, да, могут раздражать постоянные отсылки к существующим несуществующим книгам, да, герои могут произвести неприятное впечатление. Все возможно. Но у меня получилось ровно наоборот. Стопроцентное попадание. Тот случай, когда я наслаждалась каждой страницей (за исключением разве что нескольких страниц уже почти в финале, когда Синь вдруг углубилась в пересказ истории одной организации) и была только рада большому объему романа. Да пусть он был и еще длиннее, пусть бы было больше школьных будней Синь и ее друзей «голубой крови», больше цитат ее сумасбродного папочки и воспоминаний о прошлом.
Здесь есть и лучшее от постмодернизма – игра с читателем, но без желания его перехитрить, вынести мозг или же просто оставить за бортом, обращаясь только к узкому кругу друзей, которые в «теме»; есть и очаровательная старомодность, присущая классике. У меня ощущение, что признанные мастера большого романа в наше время писали бы вот именно так. Здесь замечательно срежиссированная детективная история, загадка, которая только пунктиром намечается в прологе и забывается на целых полкниги, но даже ее бледная тень держит в напряжении и побуждает всматриваться в Синь и в окружающих ее людей в поисках ответов. А уж когда сцена в лесу разворачивается во всей красе, когда с таким трудом и любовью выстроенный в первой части романа мир начинает неумолимо сыпаться, от книги просто невозможно оторваться.
И ведь с такой интригой, с такими «ключиками», разбросанными по всему тексту для внимательного читателя, это не детектив, а в первую очередь роман о взрослении и о становлении характера. В центре всего не загадочная история одной смерти, а сама Синь. Ее энциклопедические знания, вечный щит из книжек, которым она привыкла отгораживаться от враждебных проявлений извне, ее внутренняя борьба взрощенного папочкой вундеркинда и обыкновенного подростка, нуждающегося в первую очередь в хороших друзьях, а не хороших оценках. При всей своей оторванности от общества, эксцентричности, частично унаследованной от папочки, Синь – невероятно приятный персонаж. С ней очень легко сродниться, и следовать за ней хочется, в сущности, куда угодно – хоть расследовать чью-то смерть, хоть просто слушать урок биологии. А каков папаша, этот обаятельный социопат с отвратительным поведением, но в котором изредка парой-тройкой обличительных морщин проступает нормальный любящий отец! А какова Ханна, идеальная леди с предательскими катышками на потертом платье, которые, впрочем, видны, только если платье оказывается у тебя под носом? Как будто сошла с экрана какого-то кино в жанре нуар. А аристократы, эта горстка типичнейших подростков с типичными же расписанными ролями, но совершенно при этом живых?
Придраться можно разве что к развязке всей истории: объяснение произошедшего немного напоминает рояль в кустах, это совсем не тот случай, когда автор намекал, а читатель просто не сумел разгадать намеки. Как сказала Оля М., с тем же успехом можно было заявить, что прилетели инопланетяне. Но честно говоря – и ладно, и пусть бы инопланетяне. Здесь я готова согласиться на что угодно. Во-первых, потому что это не детективный роман, это не история Ханны – это история Синь. И во-вторых, я просто не могу противиться обаянию этой книги. Недаром сказано, «Если уж я влюбилась, какое значение имеет все остальное?» (Агнес Перл, «Чувства и разум в литературной критике за чашкой чая»)
«Жизнь бьет тебя раз за разом, даже лежачего, бьет по голове, так что ты уже ничего не видишь, и в живот, так что ты не можешь вдохнуть, и нос у тебя весь в крови, потому что тебя держали двое, а третий бил кулаком в лицо, и вот ты ползешь на четвереньках, и тебе хорошо. Тебе прекрасно. Потому что ты живой»
Дэнни Яргуд «Изучение танцев среди итальянцев»
Я до сих пор не могу забыть «Ночное кино». Книга настолько меня зацепила, что я временами невольно вспоминаю отрывки некоторых сцен, беру книгу с полки и перечитываю понравившиеся фразы и до сих пор поражаюсь тому, как все закончилось. Но сейчас речь идет не о «Ночном кино», а о дебютной книге Маришы Пессл «Некоторые вопросы теории катастроф». Я вообще, как только узнала о том, что выходит еще одна книга этой писательницы очень обрадовалась и в тот же момент загорелась желанием её прочитать. Конечно, ожидать, что эта история окажется лучше, было глупо, это же все-таки дебют. Но по сравнению с дебютными книгами других автором, книга Маришы Пессл, несмотря на ошибки новичка, оказалась пригодной для прочтения.
Главная героиня - девочка с необычным Синь Ван Меер – дочь преподавателя политологии Гарета Ван Меера. Живут они только вдвоем, мать трагически погибла несколько лет назад, живут они весело, катаются по штатам и ведут скитальческий образ жизни. Мистеру Мееру очень нравится периодически менять место работы, адрес проживания и начинать все с нуля. Но на последний год обучения в школе, он решает сделать дочери подарок: поселиться в небольшом городке Стоктоне и жить на одном месте до окончания школы. Синь – непростой ребенок, в какой бы школе она не училась, она всегда была там чужой, у неё не было друзей, подруг, она не посещала вечеринка как все нормальные подростки, она всю жизнь училась, была первой ученицей в классе и хотела поступить в Гарвард, поправочка, отец хотел, чтобы его дочь поступила в Гарвард. Но встреча с учительницей преподававшей историю кино изменила её жизнь. Ханна Шнайдер познакомила её с компанией Аристократов, к которым она сначала не испытывает теплых чувств, но впоследствии общение с ними для неё становится сравнимым с чтением увлекательной книги. Но ощущение это длится не долго.
Книга необычна, начиная с оформления и заканчивая финалом. Вместо привычного оглавления здесь учебная программа для обязательного прочтения. Каждая глава – это какое-то знаменитое мировое произведение и самое интересное так это то, что название главы, так или иначе, связано с сюжетной линий. Ну а в финале читателя ждет итоговый экзамен.
Роман очень богатый и наполненный, да это обычная подростковая история о девочке и отце, о школьной жизни, но как это все вкусно и увлекательно написано. Невозможно оторваться. Многочисленные отсылки к классической литературе, искусству, кинематографу, знаменитым личностям, несомненно, украшают эту историю, и создается впечатление, что это непросто книга о подростке, а невероятно умный и интеллектуальный роман со своей философией.
Но к этим же отсылкам у меня есть претензии. Порой их было очень и очень много и, причем описаны они очень подробно: в каком году написал, в каком году выпустил, в каком году сжег, на мой взгляд, это ненужная информация и её нужно было сократить, потому наличие такого огромного количества дат, чисел и имен, во-первых мне вряд ли где пригодиться, во-вторых все это запомнить просто нереально. Также не очень понравилось, что автор заострила все внимание на одной «Аристократке» - Джейд, а остальных оставила за кулисами. С самого начала было ясно, что Джейд та ещё оторва, поэтому доказывать полкниги какая она плохая, нужды не было. Видимо, Джейд просто находится в любимчиках у Пессл.
Все же хочется сказать, что, несмотря на недостатки, дебют удался. «Некоторые вопросы теории катастроф» - отличная книга, настоящий самородок среди литературы.
Прочитано в рамках Флэшмоба 2017 3/15
За совет огромнейшее спасибо writer47
Полный восторг. Самая невероятная и необычная книга года. И сейчас просто необходимо признать, что Мариша Пессл самое яркое открытие 2016 года, по крайней мере в России уж точно. С момента первой публикации романа прошло уже десять лет!!! И тут надо сказать спасибо успеху "Ночного кино", что мы имеем возможность погрузиться в мир теории катастроф.
По сюжету мы имеем очень умную( IQ 175), начитанную (см. содержание книги) помешанную на кино (см. вся книга) девушку Синь Ван Меер (какого черта правда Блю превратилась в Синь?(возможно по той же причине почему Эшли превратилась в Александру)) и её отца Гарета Ван Меера отьявленного бабника, хорошего отца(ойли?) и отличного профессора по совместительсту, которому на месте не сидиться и он вместе с дочерью коллекционируют разные штаты, города и университеты, нигде подолгу не задерживаясь и оставляя за собой горящие мосты. И в последний выпуской год Гарет решает устроить маленький перерыв и дать дочери немного оседлой жизни перед тем как она отправится в Гарвард. И с этого момента её жизнь начнет необратимо меняться.
Дальше говорить о сюжете просто не имеет сысла, поскольку у каждого получиться своя уникальная история. Лично я увлеченный слогом просто наслаждался происходящим и наученный опытом "НК" гуглил всё, что поподало в поле зрения, отсылки, музыку, фильмы тем самым погружаясь в атмосферу книги целиком и полностью. Поэтому когда история подошла к концу я хоть предполагал нечто подобное, все же был немало шокирован и удивлен. Концовка уж совсем порвала на кусочки. Смешная и невероятно печальная она огорашивает тебя и дает тебе в руки конструктор и ты сам собираешь свою историю.
Начало книги очень напоминает "Лолиту"(Набоков, 1955), не по сюжету, а по атмосфере одноэтажной Америки. Это не единственная отсылка к творчеству Набокова, тут и бабочки и связывающий тебя слог и чуть ли не дословные цитаты - так скорее всего выглядит дань уважения и находить данные отсылки было отдельным удовольствием. Отсылки между прочего составляет добрую часть книги. Синь постоянно цитирует выдержки из книги и сравнивает всех вокруг с кинообразами, а когда заканчиваются цитаты героиня обращается к изречениям своего отца, которые довольно своеобразны и они на протяжении всей книги просто напросто затмевали чуть ли не все происходящее. И вот тут самая главная (и вроде как единственная) проблема: за всей яркостью главных героев, другие персонажи предстают лишь тенью (это только в сравнении с "НК", для множества других книг это недостижимая величина).
И это еще и детектив, причем очень и очень нестандартный, вместо того чтобы вываливать на тебя ответы, задающий тебе вопросы, на которые ты хочешь ответить, найти отгадку и понять еще крупицу истины. Правда лишь затем, чтобы выбросить все это из головы в самый ответственный для твоей жизни момент, когда вопрос встанет ребром ты будешь один - таков как есть.
P.S. Обложка совсем/абсолютно/никак/не совпадает с настроем и идеей книги и просто напросто не подходит к книге. Учитывая, что в России очень любят делить книги на мужские/женские (см. "Опыт продавца", 2013) то "катастрофы" явно не досчитаются читателей ( если бы не "НК" я прошел бы мимо одной из лучших книг года).
- Человек сам в ответе за то, быстро или медленно листаются страницы его жизни, - говорил папа, задумчиво почесывая подбородок. - Даже если у тебя имеется веская причина, всё равно история твоей жизни может оказаться скучнее штата Небраска, и виновата в этом будешь только ты.Так вот, если ты почувствуешь, что за окном машины тянутся бескрайние поля, ищи, во что верить помимо себя самой, - желательно нечто такое, к чему не примешивается запашок лицемерия. И в бой! Не зря Че Гевару до сих пор печатают на футболках, не зря до сих пор шепчутся о Ночных Дозорных, притом что о них уже двадцать лет ни слуху ни духи...А главное, солнышко, ни в коем случае не пытайся изменить чужой сюжет, как бы сильно этого ни хотелось, когда разные бедолаги рядом с тобой - в школе, вообще в жизни - летят очертя голову прямо в попасть, откуда вряд ли смогут выбраться. Отринь соблазн Трать силы на свою историю. Улучшай ее как можешь. Пусть ее размах будет шире, содержание - глубже, тема - всеохватней. Какая именно тема - не важно, ты откроешь ее сама. В основе всего - мужество. Отвага.Mut (по-немецки). Другие пусть разыгрывают свои короткие рассказы, штампованные, случайные, изредка приправленные банальным до боли гротеском. Кое-кто состряпает прямо-таки греческую трагедию - страдальцы от рождения, страдальцами и умрут. А ты, моя строгая весталка тишины, - твоя жизнь сложится в настоящий эпос, не меньше.
Трудно представить что-нибудь более ужасное, чем когда взрослые плачут: не обронят случайную слезинку во время телерекламы, не всплакнут солидно на похоронах, а по-настоящему горько плачут, сидя на полу в ванной или забившись в тесный рабочий кабинет или в гараж на две машины, отчаянно прижимая пальцы к глазам, словно там где-то есть клавиша "ОТМЕНА".
«К чертям Ромео и Джульетту, невозможно любить по-настоящему, пока не чистил зубы рядышком с кем-то по меньшей мере триста раз», - говорил папа.
Папа говорил, некоторым людям, чтобы сохранить душевное здоровье, необходимо время от времени отпустить вожжи и, по его определению, «удариться в чеховщину»: надраться, чтобы язык еле ворочался, и упиваться своими страданиями – нежиться в них, как в горячем источнике.
– А расскажи что-нибудь про своего папу? – спрашивала она как бы невзначай, хотя сверлила меня глазами, как буравчиками. – Например, что он любит?
Обычно я молча хватала печенье и убегала, а один раз ляпнула:
– Карла Маркса.
– Он гомосексуалист? – ужаснулась мисс Крейн.