«Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешить ему то, что не разрешают дома. Например, курить или ездить, куда вздумается. Ну, а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье». (Лиля Брик) Загадка этой женщины, до последних дней своей жизни сводившей с ума мужчин, так и осталась неразгаданной. Ее называли современной мадам Рекамье, считали разрушительницей моральных устоев, обвиняли в гибели Маяковского. Одни боготворили ее,...
Эта деталь даёт поэту нравственное противопоставить своё понимание цельной, чистой любви — обывательскому пониманию:
В вашем
квартирном
маленьком мирике
для спален растут кучерявые лирики.
<...>
Меня вот любить учили в Бутырках.
Я хочу быть понят своей страной,
а не буду понят — что ж,
по родной стране пройдусь стороной,
как проходит косой дождь.
Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешить ему то, что не разрешают дома. Например, курить или ездить, куда вздумается. Ну, а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье.
Те, кого я прочёл, — так называемые великие. Но до чего же нетрудно писать лучше их. Только нужен опыт в искусстве. Где взять? Я неуч.
«Я никогда не прощу Володе двух вещей. Он приехал из-за границы и стал в обществе читать новые стихи, посвященные не мне, даже не предупредив меня. И второе — это как он при всех и при мне смотрел на вас, старался сидеть подле вас, прикоснуться к вам».
Маяковский, между прочим, спросил меня, когда же, наконец, я вернусь в Москву. Я ответил, что об этом больше не думаю, так как хочу остаться художником. Маяковский хлопнул меня по плечу и, сразу помрачнев, произнёс охрипшим голосом:
— А я - возвращаюсь, так как я уже перестал быть поэтом.
В училище появился Бурлюк. Вид наглый. Лорнетка. Сюртук. Ходит напевая. Я стал задирать. Почти задрались. расхохотались друг в друга. Вышли шляться вместе.
Г. Маяковский, несмотря на свою жёлтую кофту, оказался недурным оратором (Тифлис, март 1914).
Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи.
Вообще, Лиля Юрьевна была не особенного высокого мнения о Маяковском. «Разве можно, — говорила она, — сравнивать Володю с Осей? Осин ум оценят будущие поколения. Ося, правда, ленив, он барин, но он бросает идеи». О Маяковском она отзывалась так: «Какая разница между Володей и извозчиком? Один управляет лошадью, а другой — рифмой». [Е.А. Лавлинская]
Когда я сказал ему, что, на мой взгляд, у него большое, хотя, наверное, очень тяжёлое будущее и что его талант потребует огромной работы, он угрюмо ответил: «Я хочу будущего сегодня», и ещё: «Без радости — не надо мне будущего, а радости я не чувствую». Вёл он себя очень нервозно. Чувствовалось, что он не знает себя и чего-то боится. Но было ясно: человек своеобразно чувствующий, очень талантливый и — несчастный.