Волчатник

Поэзия Екатерины Соколовой, пожалуй, наиболее известна своей "этнической" направленностью - прежде всего, конечно, речь идёт о культуре и языке коми (хотя в её стихах можно встретить и поляков, и украинцев, и венгров, и ещё много кого), Корчагин в предисловии даже пишет, что для коми Соколова - что Айги для чувашей. Впрочем, в отличие от Айги, Соколова вовсе не склонна к формальной изощренности, усложненности, референсам-реверансам к высокому модернизму в духе Целана: её творческий метод, можно сказать, покоится на ровно противоположных основаниях. Полуслучайные обрывки будто бы подслушанных где-то фраз, детское словотворчество ("стих-пустых", "подумирать", "уколился"), простота и этакая подчёркнутая затрапезность, неброскость, стушеванность: "визуальным" соответствием могли бы послужить, например, работы Ирины Затуловской. Стихи о маленьких людях и забытых вещах - или даже написанные от их лица; а скорей всего, где-то посередине.

Такой Соколова запомнилась читателям её предыдущих сборников. А теперь в её стихотворениях вдруг - все громче и чётче - звучат мотивы "гражданские", или "политические", или "протестные", как угодно. Где-то - совсем открытым текстом:

очнитесь, чтобы отметить друзей, Володя,
если вы считаете их политически неблагонадежными.
вы средоточен и собран,
но куда же вы собираетесь,
вы здесь один,
как заборчик затэганный, посреди пустыря
ограждающий ничего

Где-то - тоньше, намеком:

передайте, пожалуйста, русскую соль,
тот, кто исчезнул во тьме.
чёрный заварочный снег
передайте мне, человек
близко думающий обо мне.

для того эти звезды горят,
для того облака бегут,
чтобы я ел все подряд.

командир, на меня не смотри,
передачу скорей досмотри.

Но, как бы то ни было, эти намёки, жалобы, воззвания по всему "Волчатнику" проходят красной нитью.

И может показаться, что Соколовой - с её тихим даром и негромким голосом - роль агитатора вовсе не подходит; что это - наносное, ненастоящее, конъюнктура. Но на самом деле ее теперешняя позиция естественным образом вытекает из её изначальных этических/эстетических установок. Соколова даёт голос слабым, тихим, незаметным - и это уже политический акт или, во всяком случае, без пяти минут политический акт; в предисловии очень к месту вспоминают Гаятри Спивак, но дело тут даже не (только) в постколониальных взаимоотношениях коми и России/россиян - коми мотивы в этом сборнике как раз намного слабее выражены - сколько во взаимоотношениях сильных и слабых (подчиненных, угнетенных) вообще. Лирический герой (или всё-таки персонаж?) Соколовой - не бунтующий прометей, не кумир революционеров, а растерянный, робкий, некрасноречивый "маленький человек", отоваривающийся в "Пятёрочке" и передвигающийся на метро (или на междугороднем автобусе), некое коллективное полубессознательное, рассыпающееся "я". И "Волчатник" фиксирует момент, когда этот некто-никто начинает понимать

где пролегает недобрая половина леса,
различать,
где прошли ваши псы,
а где заминировано по-настоящему.

И это - дорогого стоит! Наша литература - и наша интеллигенция - кажется, вовсе разучилась не то что любить, а понимать этих пресловутых "маленьких человеков" и "бедных людей", тех самых, на которых когда-то собаку съела: в дискуссиях вокруг недавних протестов это особенно заметно. Соколова не то что бы возвращает протест с небес на землю - она просто начинает его из другой точки, и это в текущих условиях особенно ценно. Здесь нет места спеси и self-righteousness, споров о том, кто меньше унизился и меньше себя замарал - потому что герой Соколовой уже предельно при-нижен и у-мален, едва ли не первая его эмоция по "пробуждении" - это стыд:

покрывай меня испарина
по всему стыду
я по площади гагарина
голенький иду
кто раздел меня
накормил
щами с гвоздями
и между мной и товарищами
положил вражду –
сыпай снег тому за шиворот
новогодний снег
а у меня ни рта ни шиворота
ну что я за человек

выние ли мое последнее Ты слышишь, Господи,
или я устал,
я ли потёр комме́нт неполайканный,
я ли самодоволен, как мент
на работе невольной, или устал,
я ли спал с Катей, с другой Катей, с Кириллом,
с Игорем и остальными, или устал,
в этом же сне не я ли
родственников под поезд толкал,
не я ли лгал,
не я ли письмо подписал,
не я ли сейчас перед Тобой зассал

Но отсюда уже прорастает и следующий шаг:

дальше дорога крутая,
волчатник и серпантин
к месту, куда я
пойду наконец один