Борис Мессерер – известный художник-живописец, график, сценограф. Обширные мемуары охватывают почти всю вторую половину ХХ века и начало века ХХI. Яркие портреты отца, выдающегося танцовщика и балетмейстера Асафа Мессерера, матери – актрисы немого кино, красавицы Анель Судакевич, сестры – великой балерины Майи Плисецкой. Быт послевоенной Москвы и андеграунд шестидесятых – семидесятых, мастерская на Поварской, где собиралась вся московская и западная элита и где родился знаменитый альманах “Метрополь”. Дружба с Василием Аксеновым, Андреем Битовым, Евгением Поповым, Иосифом Бродским, Владимиром Высоцким, Львом Збарским, Тонино Гуэрра, Сергеем Параджановым, Отаром Иоселиани. И – Белла Ахмадулина, которая была супругой Бориса Мессерера в течение почти сорока лет. Ее облик, ее “промельк”, ее поэзия. Романтическая хроника жизни с одной из самых удивительных женщин нашего времени.
Книга иллюстрирована уникальными фотографиями из личного архива автора.
Семейный альбом
Семейный альбом - пожалуй, к такому определению ближе всего эта биография. Структурно она делится на две неравных части: сначала идёт расшифровка диктофонных записей самой Беллы Ахатовны, потом вереница отрывочных воспоминаний самого Мессерера, выстроенная в более или менее хронологическом порядке.
А теперь собственно рецензия. Если кто-то хоть раз смотрел видео, как Б.А. читает свои стихи, ему сразу стало ясно, что человек она неординарный. "Промельк Беллы" - коллекция зарисовок, причём глазами в первую очередь любящего, мужа, а не беспристрастного современника. На стечении этого обстоятельства и, возможно, принципа "о мёртвых либо хорошо, либо ничего" и написана книга. Сам Мессерер, театральный художник, известен не то чтобы меньше, но значительно более узко, чем Б.А., которую ставили в один ряд с Ахматовой, Цветаевой, Пастернаком. В повествовании очень много фамилий и глаголов (встречались с тем-то, делали то-то, потом поехали туда-то, и так далее) - всё это сильно напоминает именно рассказы по фото; Мессерер как будто пытается увековечить их обоих в истории: "встречались с Набоковым", "пили с Высоцким", "пели с Окуджавой", "был у Раневской", "ездили в Америку", "один написал Белле такое письмо, а второй такое" (вообще приводить текст восхищённых записок он любит), - будто бы заявляя: Касались. Относились. Имели Значение. Одним словом, богема - будни и праздники.
В то же время остались неохваченными очень много сфер жизни, которые действительно вызывают у меня интерес. В конце концов, я бы хотела увидеть Б.А. и с другой стороны, помимо характеристик "гениальный поэт" и "не от мира сего". У неё было двое детей (оставленных на воспитание бабушки) - ни слова. Трое предыдущих мужей и целый веер романов - ни намёка (ну, тут хотя бы понятно почему, хотя заявка на "биографию", как мне кажется, подразумевает некоторую объективность). Литературное творчество, в конце концов - очень и очень скупо, вместо этого описывается фривольная (дружеская) переписка на обрывках меню в городе N какого-то дня и месяца отдалённого года, не имеющая никакой ценности кроме личной.
Пока что опубликованы только отрывки, но лично меня их тенденция не радует.
Быкова в "Современнике", хоть у него и написано в сто раз меньше, читать намного интереснее.
Прочитано в рамках игры "Спаси книгу - напиши рецензию!", тур №45.
не оторваться
познавательноСемейный альбом
Семейный альбом - пожалуй, к такому определению ближе всего эта биография. Структурно она делится на две неравных части: сначала идёт расшифровка диктофонных записей самой Беллы Ахатовны, потом вереница отрывочных воспоминаний самого Мессерера, выстроенная в более или менее хронологическом порядке.
А теперь собственно рецензия. Если кто-то хоть раз смотрел видео, как Б.А. читает свои стихи, ему сразу стало ясно, что человек она неординарный. "Промельк Беллы" - коллекция зарисовок, причём глазами в первую очередь любящего, мужа, а не беспристрастного современника. На стечении этого обстоятельства и, возможно, принципа "о мёртвых либо хорошо, либо ничего" и написана книга. Сам Мессерер, театральный художник, известен не то чтобы меньше, но значительно более узко, чем Б.А., которую ставили в один ряд с Ахматовой, Цветаевой, Пастернаком. В повествовании очень много фамилий и глаголов (встречались с тем-то, делали то-то, потом поехали туда-то, и так далее) - всё это сильно напоминает именно рассказы по фото; Мессерер как будто пытается увековечить их обоих в истории: "встречались с Набоковым", "пили с Высоцким", "пели с Окуджавой", "был у Раневской", "ездили в Америку", "один написал Белле такое письмо, а второй такое" (вообще приводить текст восхищённых записок он любит), - будто бы заявляя: Касались. Относились. Имели Значение. Одним словом, богема - будни и праздники.
В то же время остались неохваченными очень много сфер жизни, которые действительно вызывают у меня интерес. В конце концов, я бы хотела увидеть Б.А. и с другой стороны, помимо характеристик "гениальный поэт" и "не от мира сего". У неё было двое детей (оставленных на воспитание бабушки) - ни слова. Трое предыдущих мужей и целый веер романов - ни намёка (ну, тут хотя бы понятно почему, хотя заявка на "биографию", как мне кажется, подразумевает некоторую объективность). Литературное творчество, в конце концов - очень и очень скупо, вместо этого описывается фривольная (дружеская) переписка на обрывках меню в городе N какого-то дня и месяца отдалённого года, не имеющая никакой ценности кроме личной.
Пока что опубликованы только отрывки, но лично меня их тенденция не радует.
Быкова в "Современнике", хоть у него и написано в сто раз меньше, читать намного интереснее.
Прочитано в рамках игры "Спаси книгу - напиши рецензию!", тур №45.
Свой восторг от искусства Майи Плисецкой Белла выразила в послании к ней, которое она назвала «Цветы к ее ногам».Как я люблю… как я люблю этот голос — трагедийный, нежный, всезнающий, беззащитный, иногда преодолевающий непроницаемое всемирное пространство, утешающий мою и многих, многих ночную тревогу и печаль. Кто-нибудь, сущий или предполагаемый, волен спросить: почему — голос? надобно ли соотносить его с непререкаемым совершенством образа, пленяющего, ранящего, чарующего, вознаграждающего наши влажнеющие зрачки не только при взгляде на Нее, но и при мысли о Ней? Из объема дара, ниспосланного свыше и воплощаемого как невесомо надземный и многотрудный земной подвиг, нельзя вычесть ни одной черты. Каждое движение, каждый шаг, каждый звук голоса — изъявления и действия души, их нерасторжимость не подлежит излишнему разъяснению, остается тайной влажнеющих глаз. Сколько раз я видела это! Вот Она — Кармен, я дважды становлюсь созерцателем: я смотрю на сцену и краем глаза вижу слезы зрителей. Почему мы плачем? Сюжет нам известен. Дело лишь в Ней, в Той, которая на сцене, чье каждое зримое и незримое, напряженное, исполненное драматизма движение есть уважительная, безвыходная причина для высоких слез. Я помню и видела больше, чем упомянула, остерегаясь многословия. Но как я люблю те цветы, которые подносили Ей, окружали со всех сторон, и те, которые все падали и падали на Нее с верхних ярусов, они казались мне особенно драгоценны. Я заведомо, заранее, прикрыв повлажневшие глаза, вижу Ее в счастливый день, на Ее любимой сцене, вижу неисчислимые цветы, с коими не смею сравнить мои слова, но пусть и они вместе с цветами все падают и падают к Ее ногам.