Добивающий удар лучше встретить прежде, чем ты успеешь увериться, что тебе сохранят жизнь.
Цена есть у всего. Без исключения. Большая сила — большая власть. Большая власть — большое искушение злоупотребления ею.
Свадебные колокола. Конец любой сказки.
Вся жизнь — дорога. Череда решений, череда поступков, череда ошибок и истин, осечек и прямых попаданий.
Вся жизнь — развилки. Череда шагов между ложью и правдой, злом и добром, злом большим и меньшим. Между правильным и неправильным, когда правил не существует — лишь относительность.
Вся жизнь — выбор.
как это странно… то, что родители всегда знают, что для нас лучше? Все они когда-то тоже были детьми и тоже страдали оттого, что с их желаниями никто не считается. Но потом они вырастают и забывают об этом, чтобы снова и снова, раз за разом замыкать проклятый круг.
— Гуманизм — это прекрасно. Но мне чужд как гуманизм, призывающий прощать всех и всё, так и избирательный, делящий людей на разные сорта, чтобы представители одного имели право убивать, а другого — лишь быть бесправными жертвами, — произнесла я со всей мягкостью, на какую в тот момент была способна. — Есть вещи, которые нельзя простить. Если человек совершил одну из них, он более не человек, но животное… бешеное животное, которое нужно усыпить.
Все женщины, в конце концов, не столь различны меж собой. Изнеженные создания, в которых лживость заложена самой природой, ради удобств и роскоши способные смириться с кем и чем угодно, а ради денег и красивых побрякушек — выйти за того, кого вы готовы в лучшем случае терпеть. — Пренебрежение, зазвучавшее в его словах, ошеломило меня в той же степени, что и задело. — Если поначалу вы и попробуете бунтовать, через год-другой уже смиритесь. Следом заведёте себе любовника, который будет вам милее законного супруга. Вы достаточно умны, чтобы стать образцовой женой-изменщицей, которая не позволит никому вытащить на свет скелеты из своих шкафов, а ваш лорд Томас выглядит таким наивным и таким влюблённым, что обманывать его вам не составит труда.
Порой приятно услышать из чужих уст нечто хорошо тебе известное. Особенно если это нечто, близкое тебе самому. Вносит некое разнообразие в привычное одиночество.
Почему? Почему я всю жизнь должна играть по дурацким правилам тех, для кого я — не личность, а лишь ходячая утроба для чьих-то будущих детей, почему каждую минуту должна думать о мнении и желаниях людей, для которых мои собственные желания — пустой звук?
– Разве такое… такое, как ты, можно не любить?
И теперь страдаю потому, что люблю, а люблю потому, что ты – единственная, кто может обречь меня на эти страдания. – Уголок его губ дёрнулся, обратив улыбку в усмешку. – Как сказал-то, как сказал… начинаю понимать, с чего несчастные влюблённые изводят хорошую бумагу на паршивые стихи.
Близость опасности так заманчива… до тех пор, пока эта опасность из близкой не становится непосредственной.
Если отец шутливо сказал, что уже начал думать, будто меня похитили фейри, мать явно опасалась того, чего и следовало опасаться. Она-то не хуже меня знала, что такое сокровище фейри и даром не нужно… не считая одного не-совсем-фейри.
– Скажу вам, мисс Лочестер, что я обычно сам был своим учителем. И, должен признать, всегда оказывался своим любимым учеником.
– Мистер Форбиден, осмелюсь предположить, что гордыня – главный ваш грех. – Ошибаетесь, мисс Лочестер. Если говорить о грехах, то я в одинаково добрых отношениях со всеми семью.
– Не думаю, что вы услышали бы из моих уст нечто новое для вас. – Порой приятно услышать из чужих уст нечто хорошо тебе известное.
– О, так вы ещё и образованны? Тем хуже для вас.
Боги, к их чести, сотворили коней так, что от тех не услышишь ни глупостей, ни фальшивых любезностей. Жаль, что их предусмотрительности не хватило на подобную щедрость по отношению к людям.
– Поздравить вас с тем, что вы успешно увеличили свои шансы остаться старой девой, или посочувствовать по поводу скорой свадьбы?
Он действительно хочет, чтобы я читала Шекспира? Вместо предсмертной молитвы, надо думать?
– Я, в сущности, неплохой человек… если со мной не общаться.
На самом деле всё самое интересное начинается – и длится – с того момента, где в сказках просто скажут «долго и счастливо».
Извинения - слишком зыбкая материя, чтобы принимать их в качестве платы за неудобства.
Реальная жизнь порой оказывается куда удивительнее романов... и страшнее.
<...> И в настоящем страхе нет ничего романтичного.
Мне жаль вас, мисс Лочестер. Вы родились немножко не в то время. Сейчас женщины и фейри - бесправные существа, однако за их права уже начинают бороться, и я надеюсь на закате жизни ещё увидеть плоды этой борьбы.