Дина Ильинична Рубина — израильская русскоязычная писательница и драматург. Родилась в Ташкенте. Новый, седьмой роман Д. Рубиной открывает особый этап в ее творчестве.
Воистину, ни один человек на земле не способен сказать — кто он.
Гений подделки, влюбленный в живопись. Фальсификатор с душою истинного художника. Благородный авантюрист, эдакий Робин Гуд от искусства, блистательный интеллектуал и обаятельный мошенник, — новый в литературе и неотразимый образ главного героя романа «Белая голубка Кордовы».
Трагическая и авантюрная судьба Захара Кордовина выстраивает сюжет его жизни в стиле захватывающего триллера. События следуют одно за другим, буквально не давая вздохнуть ни герою, ни читателям. Винница и Питер, Иерусалим и Рим, Толедо, Кордова и Ватикан изображены автором с завораживающей точностью деталей и поистине звенящей красотой.
Оформление книги разработано знаменитым дизайнером Натальей Ярусовой.
Это что-то невероятное. Выныриваю из книги, как из глубокого омута. Оглядываюсь - не узнаю ничего вокруг, ведь я все еще там, в Испании, в Кордове с древним, проклятым, безумным родом Кордоверы. Перед глазами испанские улочки и гордые лица испанских пиратов с прожигающим насквозь взглядом. Рубина создает удивительные сюжеты, обрамляя их в прекрасный, жемчужный язык, от которого невозможно оторваться.
Что меня больше всего поражает в ее книгах, так это ее герои, персонажи и их судьбы. Как, как она умудряется так ловко совмещать миры и истории жизни? С одной стороны - такие простые, настоящие, яркие люди. Герои, которых можно встретить в любом дворе залитой солнцем Винницы, или же на промозглых улицах бывшего Ленинграда, но с другой эти персонажи замешены на диких, необузданных сюжетах, и страницы сами летят и летят вперед, не давая оторваться ни на секунду. Ведь с героями этими ты уже сросся, сроднился.
Но если спросить меня, о чем эта книга, я не смогу ответить, потому что она обо всем и не о чем. Она о подделывателе картин? Да, наверное, Захар центральный персонаж. Но, может быть она о древнем пиратском роде? И это тоже верно, история рода проходит красной линией по всему повествованию. Она о простой жизни наших людей, о глупостях, любви и смерти? И опять в самую точку - судьбы людей едва ли не самое важное здесь. Роман этот напоминает огромное полотно, перед которым можно стоять часами, к которому можно приходить и возвращаться множество раз в течении жизни, и каждый раз как в первый, найдешь что-то новое, неизведанное. Краски заиграют новыми яркими гранями, откроется новый смысл. Чудесно! Просто чудесно!
ЗЫ. А в испанском-то у Рубиной ошибки-опечатки! Могла бы проконсультироваться с переводчиками, а не с гуглом.
Это что-то невероятное. Выныриваю из книги, как из глубокого омута. Оглядываюсь - не узнаю ничего вокруг, ведь я все еще там, в Испании, в Кордове с древним, проклятым, безумным родом Кордоверы. Перед глазами испанские улочки и гордые лица испанских пиратов с прожигающим насквозь взглядом. Рубина создает удивительные сюжеты, обрамляя их в прекрасный, жемчужный язык, от которого невозможно оторваться.
Что меня больше всего поражает в ее книгах, так это ее герои, персонажи и их судьбы. Как, как она умудряется так ловко совмещать миры и истории жизни? С одной стороны - такие простые, настоящие, яркие люди. Герои, которых можно встретить в любом дворе залитой солнцем Винницы, или же на промозглых улицах бывшего Ленинграда, но с другой эти персонажи замешены на диких, необузданных сюжетах, и страницы сами летят и летят вперед, не давая оторваться ни на секунду. Ведь с героями этими ты уже сросся, сроднился.
Но если спросить меня, о чем эта книга, я не смогу ответить, потому что она обо всем и не о чем. Она о подделывателе картин? Да, наверное, Захар центральный персонаж. Но, может быть она о древнем пиратском роде? И это тоже верно, история рода проходит красной линией по всему повествованию. Она о простой жизни наших людей, о глупостях, любви и смерти? И опять в самую точку - судьбы людей едва ли не самое важное здесь. Роман этот напоминает огромное полотно, перед которым можно стоять часами, к которому можно приходить и возвращаться множество раз в течении жизни, и каждый раз как в первый, найдешь что-то новое, неизведанное. Краски заиграют новыми яркими гранями, откроется новый смысл. Чудесно! Просто чудесно!
ЗЫ. А в испанском-то у Рубиной ошибки-опечатки! Могла бы проконсультироваться с переводчиками, а не с гуглом.
Непростая книга о непростых художниках и их творениях. Этот роман сам как картинная галерея – длинная череда испанских пейзажей, натюрмортов с вином и сыром, портретов стариков и юных дев. Сочным, цветистым, медовым слогом рисует Рубина свой роман. Вы открыли первую страницу – экскурсия началась. Иерусалимские горы, Винницкая ночь, Проходные дворы Питера, Старый парикмахер и многие другие экспонаты оставят след в памяти.
Портретный зал самый многочисленный. С каждой стены в несколько рядов смотрят лица. Хитрые, задумчивые, скорбные. Их так много. Надо запастись вниманием и терпением. У каждого портрета своя история. Слушайте внимательно. Захар Кордовин – наш экскурсовод. Образованный, знающий, умный, обаятельный, есть в нем что-то пиратское. Женщины таких любят. Он, конечно, прекрасно знает об этом. Поначалу он раздражает меня своей самоуверенностью. Есть в нем некое позерство, какое-то самолюбование. Как будто нет-нет да и глянет украдкой в зеркало, удостовериться в своем эффектом ракурсе. Он художник. Он талант. Возможно, поэтому рисуется по жизни каждым жестом и фразой. Это у него в крови. В пиратской кордовской крови. Я уж было решила, что особенная, что на меня эти ваши штучки, Захар Кордовин, не действуют, ан нет. И мой код взломал. Причем самым неожиданным для меня образом. Буквально парой фраз. Просто, рассказывая о себе и своем друге Андрюше, он обронил, что «они-то при первой же возможности, убегали в Пушкинский или Третьяковку, долго простаивая перед полотнами Врубеля. В этих напряженных по колориту картинах был такой густой замес печали, что и много часов спустя после расставания вдруг возникали перед тобой тоскующие глаза «Цыганки», «Пана» или «Демона»... Вот и всё, я пропала. Я вспомнила, как потеряла счет времени у «Демона». Я не могла оторваться от него, необыкновенный гипноз, который я помню даже много лет спустя.
Мой любимый зал тот, где наш ждет экспозиция детства Захара. И хоть красоты, в общепринятом понимании, в нем почти нет, но есть нечто большее – душа. В других залах красоты в избытке, она выплескивается через край. Её столько, что через какое-то время я перестаю её различать, всё сливается, становится лишь размытым ярким пятном. И меня тянет от этой пестроты в Зал Детства – бедный, обшарпанный, живой. По прихоти экскурсовода наше движение по залам хаотично, мы ходим кругами по одному ему понятной логике, но постепенно хаос историй и лиц сменяется узнаванием и пониманием. Вот тогда и начинается самое интересное. И вот уже из обычных экскурсантов мы становимся свидетелями захватывающей истории – дикой и прекрасной.
Как тяжело писать про Рубину, как тяжело писать про Рубину, как тяжело писать про Рубину… Повторяем мантру ещё семь тысяч раз и начинаем. Тяжело, потому что звёзды не сошлись. «Белая голубка Кордовы» попала между прочтением «На солнечной стороне улицы», которая затмила описательную часть романа, и между «Синдромом Петрушки», которая затмила полумистическую и сюжетную часть. Если бы я читала «Белую голубку…» в отрыве, то она, несомненно, показалась бы мне куда более прекрасной, а сейчас отношение абсолютно нейтральное.
Все плюсы Рубиной как всегда при ней: щедрое на детали, подробности и картинки повествование, довольно сочно прописанные персонажи, искусство, слог — Слог! Какой же отзыв на Рубину без слова «слог» и лестного эпитета? — блестящие экскурсы в историю, второстепенные и третьестепенные сюжеты и судьбы, метафоры на метафорах… И всё же больше нет, чем да. Весь сюжет крутится вокруг подлинности, истинности и фальшивости, так вот и в самом романе мне до сих пор грезится какая-то червоточинка, какие-то мелкие несостыковки и шероховатости. Вот главный герой, вроде всё как я люблю: трикстер на всю ширину плеч, талант, пройдоха, но принципиальный, вроде бы цельный, вроде бы обаятельный, но не цепляет. Хоть убей не цепляет. Ненастоящий он какой-то, мертворожденный и написанный не теми красками, фальшивка на самого себя — может быть, это моё больное и придирчивое воображение, может быть, Рубина так задумала — и тогда честь ей и хвала, главного героя любить вовсе не обязательно, но мне чудилось здесь, что мы должны ему сопереживать, поддаваться его обаянию, временами идти за его натурой, как крысы за гаммельнским товарищем, а Кордовин всё равно упрямо от себя меня отторгал.
Даже описание городов у меня двоилось. Вот Петербург вышел отлично, стоял перед глазами, мгновенно с первых строк до последнего облачка на небе и блика в луже. А вот Виннице я не поверила, хотя ни разу там не была. Не знаю, с чего писала Винницу Рубина, но у меня перед глазами всплывал всё тот же Ташкент из «На солнечной стороне улицы», точно такие же зарисовки. Ну как же так, рисуют Украину, а получается Узбекистан?
В общем, этот роман оставил меня в раздумьях. Количество понравившегося и непонравившегося примерно одинаковое, может быть, стоит его перечитать годика через три-четыре, когда впечатления не будут наслаиваться друг на друга. Однако я всё равно уверена, что это далеко не лучший роман Рубиной. Уж слишком гладко сошлись все ниточки сюжетных линий, ненатурально, искусственно, посмотреть бы на изнанку этой вышивки, там, наверное, чёрт ногу сломит.
Вот уже который раз, когда на последний аккорд остается лишь сотня страниц, ловлю себя на мысли, что хочу сгруппироваться – обхватить руками колени, пригнуть голову, спрятаться перед лицом безысходности… Но все же она неминуема. Дорогой мой автор не ведает простых безоблачных финалов, как и не ведает их жизнь.
Конечно, дело не только в беспощадности и верности. Дина Рубина – замечательный портретист, вот только пишет не кистью, не мастихином и не пальцами. В своих романах как на палитре она смешивает краски жизни. Тщательно и искусно, с большим вниманием к деталям создает образы. Автор никогда не ограничивается этюдами, схематичными зарисовками. Ее работы, многоплановые, фактурные и всегда завершенные, таят глубокий смысл, который с набега едва ли постигнешь. И я люблю вчитываться в нее. Словно всматриваться в огромную панорамную картину, где каждый мазок, каждый цветовой переход влияет на общее восприятие.
Ее герой – не носитель определенных черт, генетического кода. Он мыслит и чувствует, он заставляет сопереживать. Будто в холодное глубокое озеро ты ныряешь в его жизнь. Ты веришь в него – в этого уникального выдуманного, но настоящего человека. Один за другим появились в моей жизни чудной кукольник Петр Уксусов, хрупкая и невероятно талантливая Вера Щеглова, после был Леон Этингер, Голос – и надсадная боль в финале прекрасной любимой трилогии, а вот сейчас Захар Кордовин.
Саккариас… Человек нескольких обличий. Преподаватель и эксперт, художник и фальсификатор. Племянник, сын, друг. Настоящий Друг, человек, пронесший память сквозь годы. Человек, спрятавший боль глубоко в груди. Был он хорош или плох? Как и прежде автор предложит определиться самостоятельно, вот только закружит в карусели времени, пустив читателя от прошлого к настоящему, из пропитанной счастьем детства Винницы в холодный и безбашенный Ленинград, а после с небольшими остановками в Израиле и Италии в жаркий и обезоруживающий Толедо. Говоря о судьбе маленького пирата Зюньки, покорителя сердец Захара, авантюриста и жаждущего мести зверя Саккариаса, Дина Рубина вспомнит и давние вехи истории еврейского народа, и войну, память о которой не блекнет и прежде, и жернова Блокады, перемоловшие в прах и пепел многое, многих. Быть может, пустит знакомым по прежним книгам путем, но не повторится.
Так или иначе, а все же на моей полке прочитанных у автора книг этот роман занял особую нишу. Нет, на фоне него прежние книги не стали для меня менее любимы (конечно, нет), но есть в «Белой голубке Кордовы» нечто такое, что гулко отзывается в сердце совсем новым звуком. К слову, та же тема дружбы, которая отвоевала в пространстве книги свое незыблемое место у столь частой, столь важной темы любви у Рубиной. Ведь, по сути, дружба – она и есть любовь с поправкой на физиологию отношений. И здесь она была не просто душевной привязанностью, она была той непостижимой связью двух столь непохожих на себя близнецов, близнецов пусть и не по крови. Разорвать ее может только смерть… Да и в самом ли деле может?
Совершенно ново воспроизведена нота материнской любви. Любви, что не забывалась, что напоминала о себе во снах и отражалась в картинах, что заставляла искать в прохожих знакомый взгляд серых глаз…. И поистине завораживающим мотивом стала линия Судьбы. Той Судьбы, которую не минуешь, от которой не уйдешь. И уж если она одаривает, то после непременно заставит расплатиться по счету, и в этой игре обрести счастье, все равно что приманить белую голубку к себе на плечо.
А еще (ну простите мне эту слабость) на страницах романа шумел, кружил, сиял в лучах радуги после недавнего дождя Петербург… И какое же это было литературное счастье вышагивать рядом с героями по знакомым улочкам любимого города, уплетать за обе щеки корюшку из Финского залива (что, конечно, пахнет свежем огурцом) или вот, к примеру, вместе с Жукой закупиться в маленькой пирожковой «Штолле» на Ваське вкусными пирожками с рисом и яйцом по 12 копеек! А ведь в «Штолле» и сейчас можно съесть самый вкусный в Питере пирожок…
… И еще не одна сотня причин, почему это новая любовь. И еще не одна сотня причин, почему финал бьет наотмашь. Да он верен, да он оправдан… Да он попросту не мог быть другим! Но разве от этого легче? Все, что тебе остается, сгруппироваться, сжаться, взять себя в руки и принять его как данность. И, конечно, мгновение спустя понять, что в эту книжную быль тебе уже сейчас, уже сиюминутно хочется вернуться. Хочется не отпускать Захара, Мануэлу, Пилар, Андрюшу, Марго, судьбы, историю… Но надо.
«…Нет никаких народов… и стран никаких нет, и религий. Есть только люди, вот эти, я с детства их знаю…» (с.)
Захара Кордовина преследует сон. Его нещадно терзает чувство вины. Он давно не пишет собственных картин во исполнение самолично наложенной епитимьи. Зато, в свои "за сорок" он живет на широкую ногу - известный, финансово обеспеченный и обожаемый женщинами. Ездит по миру, читает лекции, а свой дар использует, чтобы подделывать картины известных мастеров. Причем настолько гениально, что сам автор, вызванный по спиритическому сеансу, не сможет распознать подделку. Знает все тонкости этого криминального бизнеса. И, как банда из старого советского фильма, рисовала черную кошку на местах своих преступлений, так и Кордовин помечает подделанные полотна много значащим для него символом. А вслед за героем голливудского фильма "Как украсть миллион", Захар может произнести: "Надеюсь, что мой Лотрек не хуже, чем Лотрек Лотрека!" Но это же наш художник, поэтому у него не только Лотрек выйдет не хуже, но и Рубенс с Эль Греко. Да и нет такого мастера, в шкуру которого не смог бы влезть Кордовин, чтобы изобразить шедевр достойный музея Ватикана. Обаятельный, страдающий от призраков прошлого жулик. Что же привело его на это путь? Да уж явно не по распределению попал. Сам все устроил. Да кровь жгучая, от испанских пиратов доставшаяся.
Как всегда, из романов Рубиной можно узнать много нового. Особенно про экспертизу и приемы подделывания было интересно читать. Жаль, что перенять передовой опыт не получится. Нужно иметь харизму, как у Захара и связи, как у Марго, чтобы освоить этот сегмент рынка. Старые холсты, доставшиеся в наследство, тоже лишними не будут. Это даже если сам рисовать умеешь. Если не умеешь, то придется еще и художника-виртуоза искать и отдавать ему потом тридцать процентов от прибыли. Так что вся полезная информация про подделки может найти практическое применение только в одном – твердом решении не тратить больше заработанные честным трудом миллионы на картины сомнительной подлинности. При том уровне, на который вышли современные жулики от искусства, полной гарантии попросту не существует. Да, еще одно - с багетчиком картину наедине тоже лучше не оставлять.
Главного же героя, благодаря стараниям автора, можно всесторонне и детально разглядеть. Ни одно мало мальски значимое событие жизни Захара не осталось без внимания. Проследить можно будет весь путь - от первого вздоха и первого движения пяточкой до финальных событий романа. Встречаем мы его на первых страницах уже состоявшимся человеком - со своими привычками да с ранами душевными, которым он не дает заживать. С навыками, репутацией и грузом ошибок, яд которых разъедает ранимую душу художника. И вся дальнейшая история - это ответ на вопрос "Как он дошел до жизни такой?". Все его сильные стороны и болевые точки будут вынесены на яркий свет. Каждый человек, внесший свой вклад в формирование его личности, получит свою полнейшую историю.
Множество прекрасных мест удастся посетить читателю из-за того, что у Захара в нужном месте
Порою кажется, что даже слишком много было стран и дорог. Дине Рубиной отлично удается передача ауры города, но меня не оставляет ощущение, что этот прием прекрасен в рассказах, а в большом объеме может отвлечь от героев и их истории. Автор так увлекается воссозданием атмосферы времени и передачей характера городов, что теряется нить повествования. Тень персонажа истончается в блеске нестерпимо синего неба и парит где-то в вышине белой голубкой, едва заметной невооруженным глазом. И если нет под рукой телескопа, через который видно далекие звезды Лучше всего, конечно, пять звёздочек! , то легко упустить из вида, а то и вовсе забыть, из-за чего мы, собственно, тут собрались. Да, потом все сложилось в единую картину и связалось множеством узелков. Картина получилась цельной и непротиворечивой, и логичен финал, который Захар выстрадал, заслужив покой, а не награду, но процесс чтения шел со скрипом и удовольствия не принес. Слишком часто терялась нить повествования. Слишком многое напоминало "Почерк Леонардо" - обязательная беспризорщина и жизнь на острие ножа. Перешедший по наследству дар, превышающий меру, при которой возможно обрести счастье. В цикле Люди воздуха на детях выдающихся личностей природа не только совсем не отдыхает, поставив гениальность на поток, но и отыгрывается на них, включив в обязательный набор злой рок. Цикл хороший и пишет Рубина красиво, но книге все же лучше читать с перерывам, а то получится торт из одного крема.даже не шило, а набор хороших швейцарских ножей, причем в открытом виде.
Книга прочитана в рамках игр Пятилетку - в три тома! Мужчина и женщина.
"И тогда — страшно вымолвить! — тогда бы в их жизни не было Питера: ни школы, ни обожаемого запаха смоченной водой коробочки акварельных красок «Ленинград», ни сводящего зубы известнякового запаха только что отшлифованного типографского камня, ни запаха азотки от травленных досок в офортной; ни лип Летнего сада, изумрудно зеленеющих весной, ни мутного серого льда на Неве, по которому так просто перебежать на другой берег, спустившись по ступеням от сфинксов академии; ни красных кленов Приморского парка, ни блеклого солнца на крупах клодтовых коней, летящих в руках у возничих, ни бронзовой под луной воды Обводного канала, ни звенящих в ночи трамваев, заворачивающих на круг, ни ночного, холодящего сердце: «цок-цок-цок!» — каблучками — по гулкой лестнице парадного…
Не было бы этого странно тлеющего белыми ночами невесомого города, от которого теперь так трудно оторваться, даже на неделю…" (с.)
Он пытался разобраться с самим собой: нужно ли соединять любование с тем восхитительным кувырканием вольных тел и наслаждением, которое они причиняют друг другу? Может быть, надо, чтобы то и другое существовало отдельно? Либо то, либо это? А может, наоборот – соединение любования и наслаждения и есть тот самый закон, который отменяет стыд и тяжесть?
"Дело в том, что Жука готовить не привыкла и не любила. Коммунальную кухню в их квартире ненавидела, столовалась, где придется — больше всего любила пирожковую «Штолле» на Васильевском, и домой приносила оттуда с десяток пирожков по 12 копеек, с рисом, с яйцами — действительно вкусных" (с.)
"Людка знала Ленинград досконально, удивительно знала: отец изрисовал его вдоль и поперек, и дочь таскал всюду с собой, с самого малого ее детства. Она знала норные проходные дворы, что, как обручи, насаживались один на другой, арка за аркой, заканчиваясь глухим каменным мешком… откуда дверь какой-нибудь дворницкой вела в сквозную щель, из которой — нырок наружу — и ты оказывался в следующей анфиладе замшелых и темных дворов-колодцев; туда даже в ясный день не заглядывало солнце, а выходя из дому, невозможно было определить — что за погода сегодня.
Людка уверяла, что революция победила потому, что большевики знали все проходные дворы как свои пять пальцев.
Она показывала сохранившиеся в некоторых дворах изумрудные от мха поленницы сырых дров, которыми топили когда-то печи и камины; приводила мальчиков на деревенского вида задворки, где росли душистые сирень и черемуха, и от этих запахов сшибало с ног; а однажды везла их долго на трамвае, посмотреть «аутентичную», заодно и слово выучили, булыжную мостовую, не тронутую со времен Пушкина" (с.)
Понимаю, все понимаю: альтернативные устремления плоти, древние пастушьи традиции великих греков, туманные восторги однополого влечения… Одного не смогу понять никогда: как можно променять сладостный сосуд любви на чью-то грязную жопу.