Алексей Варламов – прозаик, филолог, автор нескольких биографий писателей, а также романов, среди которых «Мысленный волк». Лауреат премии Александра Солженицына, премий «Большая книга» и «Студенческий Букер». 1980 год. Вместо обещанного коммунизма в СССР – Олимпиада, и никто ни во что не верит. Ни уже – в Советскую власть, ни еще – в ее крах. Главный герой романа «Душа моя Павел» – исключение. Он – верит. Наивный и мечтательный, идейный комсомолец, Паша Непомилуев приезжает в Москву из...
– Это у тебя, наверное, клаустрофобия, – рассудил он. – А у нас, наоборот, все мечтают за вашу стену попасть. Хотя бы одним глазком поглядеть.
– Зачем? – насторожился Павлик, которого, как и всех жителей, с детства учили быть начеку, потому что в город стремятся проникнуть шпионы и диверсанты.
– У вас же там коммунизм, – ответил паренек простодушно. На лазутчика он никак не походил, хотя, может быть, именно такие непохожие, лопоухие и были настоящими диверсантами.
– А у вас? – спросил Павлик.
– А у нас очереди за молоком. Говорят, мы потому и голодаем, что вы хорошо живете.
– А у нас – наоборот, – частично разоружился перед земляком Непомилуев. – Что мы всех защищаем и когда начнется война, то самыми первыми погибнем, но ответить успеем, а вы за нас дальше жить будете.
– И то, наверное, правда, и это, – заключил паренек философски.
И в какой еще стране могут люди вот так сидеть вечерними часами напролет и говорить о чем-то очень для них важном, и при этом неважно им, богатые они или бедные, знатные или нет, столичные или провинциальные?
Тот, кто трубочку курил, не раздаривал Курил.
Это очень стыдно - над чужими ошибками смеяться. Еще стыдней, чем их делать.
но Павлик этой сытости и устроенности ценить не умел и любил большую, неведомую ему страну сильнее, чем свою секретную родину, потому что в его годы всё дальнее кажется милее.
– Написал. Сюда ложить? Ветер наконец распахнул окно, и горшок с цветком качнулся и полетел на пол. Павлик подхватил его в самый последний момент и не заметил, как ученая дама со значением посмотрела на нянечку, но та еще непримиримее дернулась. – У Даля эта форма в словаре есть. – И у Маяковского в «Облаке в штанах» есть. И у Зощенки есть. Только вряд ли отрок об этом ведает. – Вот и будем его учить.
Это факты языка и факты интерпретации фактов языка, и эти вещи надо уметь различать. В последний раз говорит мне: нет в русском языке сослагательного наклонения. Это только интерпретация факта: соединения формы глагола, оканчивающегося на «эл», и частицы «бы».
Ну-ка хватит ржать, недоумки! Не смешно всё это. Дальше носа своего не видят! А ты сядь и не мельтеши! Я с тобой серьезно говорить намерен, –приказал Бодуэн, словно угадав тайное желание мальчика. –Ты ведь сам не понимаешь, как тебе повезло. Ты станешь идеальным факультетским болванчиком, дружок, да-да. Тебе не надо будет лгать, лицемерить, фальшивить. Тебе не придется думать одно, а говорить другое. Ты не будешь выбирать, с кем можно быть откровенным, а с кем нет. Истуканчиком с горящими глазами станешь ты ходить на лекции по капээсэсне, выступать на комсомольских собраниях, конспектировать классиков марксизма, изучать соцреализм, и всё тебе будет по кайфу. Ты не станешь искать границы компромиссов и мучиться угрызениями совести. Тебе не придется убеждать самого себя, что ты лжешь потому, что у тебя якобы нет другого выхода. Ты не будешь опасаться, что кто-нибудь на тебя донесет, зато сам будешь радостно всех закладывать и считать, что поступаешь правильно. И даже если сейчас ты безобиден, то долго это не продлится. Они тебя натаскают, о, будь уверен! И объяснят, для чего тебя взяли. Отважный, спокойный, уверенный в себе, ты будешь ходить по этажам стекляшки и сам не заметишь, как превратишься в сучонка, которого обучили нападать на всё новое, талантливое и независимое. И все порядочные люди будут от тебя шарахаться, всякая дрянь –перед тобою заискивать, и ты будешь раздуваться и раздуваться от собственной важности, пока не лопнешь вместе со своими чирьями, а вся партийная сволочь во главе с Сущом, которая сама не знает, что ей делать и на кого надеяться, воспрянет, как старая полковая лошадь, когда тебя увидит, и воскликнет: нет, еще не всё потеряно, не зря мы поднимали красное знамя Октября!
И запомни: никогда никакой бунт, никакое восстание, никакая революция ни к чему хорошему в этой стране не приводили и не приведут.
Это был кричащая, дурная, прекрасная юность, которую не мог задавить никакой труд, и если этой юности была обещана в тот день дискотека, то она состоялась бы с той же непреложностью, с какой шли старухи в церковь или засчитал несправедливый гол в ворота сборной СССР антисоветский арбитр Ван Равенс в одна тысяча девятьсот семидесятом году в раскалённой душной Мексике.