Популярная французская писательница Кристин Фере-Флери, лауреат престижных премий, начала печататься в 1996 году и за двадцать лет выпустила около полусотни книг для взрослых и для детей. Ее роман “Девушка, которая читала в метро”, едва выйдя из печати, стал сенсацией на Лондонской книжной ярмарке 2017 года, и права на перевод купили сразу семь стран. Одинокая мечтательница Жюльетта каждый день по утрам читает в метро и разглядывает своих читающих попутчиков. Однажды она решает отправиться на...
... по-моему, у вас слишком много иллюзий, Жюльетта.
Она с минуту помолчала - задумчиво, быть может, огорченно.
- Вы правы. Но в принципе мне так больше нравится. Быть слегка малахольной.
О книгах он говорил, как о живых людях – старых друзьях, порой страшных врагах, некоторые представлялись ему ершистыми подростками, другие – пожилыми дамами, что вышивают по канве у камелька. В любой библиотеке, по его словам, есть ворчливые ученые и влюбленные девицы, бешеные фурии, всевластные убийцы и хрупкие бумажные юноши, протягивающие руку точеным девушкам, чья красота распадается, когда меняются описывающие ее слова. Есть книги дикие, словно не укрощенные лошади, они несут вас бешеным галопом, а вы, задыхаясь, кое-как цепляетесь за их гриву. Есть книги-лодки, мирно плывущие по озеру в лунную ночь. А еще есть книги-тюрьмы.
История мира, какой она её знает, и есть всего лишь грандиозная молва, которую кто-то взял на себя труд записать и которая так и будет меняться снова и снова, до самого конца.
– Нормально. Никогда не понимала, что значит это слово.
...когда тонешь, любая дощечка спасительна.
На 247-й странице кажется, что все потеряно. Знаете, это самый лучший момент.
«Это потрясающая книга. Она сделает вас умным. Она сделает вас счастливым». Потому что объяснять, почему тебе нравится книга, очень долго, и у меня не всегда получается. Есть такие книги, когда я их прочитала, то чувствую... вот. У меня что-то внутри шевелится. Что именно, я показать не могу. А так всё сказано, и людям надо только попробовать.
Каждая книга – это портрет, и у неё по крайней мере два лица: лицо того, кто её отдаёт, и лицо того, кто её получает.
Нас не научили единственному упражнению, которое может нас спасти: нас не научили цепляться за тень.
Так бывает во многих семьях: люди страстно рассказывают друг другу о себе, думают, что всё знают, всё понимают и принимают, а потом появляется первая трещина, первый удар, необязательно со зла, нет, но удар, и всё разлетается вдребезги. И остаёшься ты, голый и одинокий, рядом с чужим человеком, тоже голым и одиноким. Это невыносимо.
Есть книги дикие, словно не укрощенные лошади, они несут вас бешеным галопом, а вы, задыхаясь, кое-как цепляетесь за их гриву.
Есть книги- лодки, мирно плывущие по озеру в лунную ночь.
А ещё есть книги- тюрьмы.
Я просто люблю книги, вот и всё.
Она чуть не добавила:"и не всегда люблю людей". Глядя на него, она думала именно так.
Лицо, наводившее на мысли о буре, победе и в то же время упадке.
Открытка, заложенная между 32 и 33 страницами, уже больше недели не сдвигалась с места.
Она задумчиво постукивала кончиками пальцев по обложке собственной книги - которую открывала нечасто, её слишком поглощали наблюдения.
В обычные дни. Дни, когда кажется, что ты - частица хорошо смазанной машины, большого механического целого, где каждый волей-неволей находит своё место и играет свою роль.
Ей всегда нравилось ощупывать и обнюхивать книги, особенно уценённые. Новые книги пахли тоже по-разному, в зависимости от бумаги и клея, но их запах ничего не говорил о руках, которые их держали, о домах, где они нашли приют, они ещё не обзавелись историей – совсем не той, какая в них рассказана, а другой, параллельной, невнятной, тайной. Некоторые пахли сыростью, другие хранили меж страниц стойкий дух карри, чая или засушенных лепестков; порой углы были в масляных пятнах, длинная травинка, служившая закладкой в летний вечер, рассыпалась в прах; подчёркнутые фразы или пометки на полях складывались в подобие прерывистого дневника, в набросок биографии, иногда – в свидетельство негодования, разрыва.
Наверно, это входит в пресловутый удел человеческий, выдается нам всем при рождении: мы закупорены и, по сути, непроницаемы для чужих эмоций, не способны истолковать жесты, взгляды, умолчания, обречены объясняться, тяжко, старательно, словами, всегда говорящими не совсем то.
Слухи распространяются быстрее, чем книги, ведь в них слова не такие весомые, как печатный текст, они легко превращаются в другие.
– В жизни вообще ничто не обнадеживает. Мы сами должны черпать надежду там, где ее способен углядеть наш взгляд, или энтузиазм, или страсть, или… да что угодно.
Нас учат никому не верить. Учат всегда предполагать худшее. Людям дают книги, чтобы им стало лучше.
У неё было чувство, что жизнь ускользает от неё, убегает, словно тысячи песчинок, соскальзывая с почти незаметного склона, уносят с собой тысячи образов, красок, запахов, царапин и нежных поглаживаний, сотни мелких разочарований и столько же, наверное, утешений...
Я просто люблю книги и не всегда люблю людей.
Малейший беспорядок, если не пытаешься его устранить, становится приключением.
Что может быть лучше, чем поделиться любимой книгой?