Если живёшь на пути у Наполеона.
Если по дороге в магазин встречаешь говорящего мертвеца.
Если ребёнок, которого любишь, любит не тебя.
Если заходишь в спальню, а твоя жена с другим.
Если тот, кого никто не видит, неумолимо приближается к твоему дому…
Каждый создаёт свой мир сам.
Содержит нецензурную брань!
Раньше после смерти можно было стать пароходом, самолетом, или заводом. Библиотекой или клубом, каким-нибудь учреждением культуры на худой конец, парком, что ли. Памятником, это уж само собой. Стоять где-нибудь с Ильичом неподалеку.
Сейчас только аэропортом. Да и то по разнарядке.
В остальном памятник себе приходится возводить самому. Рассказ – памятная доска, повесть – бюст, роман – полноценная статуя. Раньше говорили «пишу, тем и интересен», теперь – «пишу о себе, все остальное неинтересно».
Когда Валерия Пустовая говорит в предисловии к роману о том, что Снегирев по-новому осваивает архаику, речь, как мне кажется, идет об этом самом, о классическом памятнике, про который рассказывали наизусть у доски. «Не зарастет народная тропа, бу-бу-бу, чувства добрые, ла-ла-ла». Но в целом было понятно, что это не про великого русского афропоэта. Это про что-то абстрактное, про тома из библиотеки.
Теперь памятник не воздвигают, памятником становятся. Другой альтернативы нет. Раньше творили из жизни легенду, теперь легенду делают из себя. Жизнь больно неподатливый материал, да и хватит уже, пора завязывать с альтруизмом. Меняется и материал – вместо мрамора и бронзы, чудесная материя от андерсеновских портных. Аналогия старая, но что поделаешь, она работает. Да и материал у них оказался получше полиэстера, дешевый и эффективный.
Все также, все по старому, мало что изменилось, люди видят то, что им сказали. Литература - потемкинская деревня, составленная из призрачных декораций. Призрачная дорога, по которой шагают призрачные писатели в призрачных лавровых венках победителей.
То, что та же Валерия Пустовая в предисловии, написанном в присущем ей эмоционально-экстатичном, доходящем теперь часто до бессвязности забытии, называет «завязью романа», вернее было бы обозначить как его отсутствие.
В чем-то это, конечно, честнее, чем конспект романа. Это, кстати, сказал сперва я, а затем уже Быков, и не в похвалу, а в осуждение – сжатые файлы теряют в качестве (в «Призрачной дороге» сжимать стали еще сильнее). Хотя честность здесь скорее граничит с наглостью. Рассказ о мире, сменившийся рассказом о человеке, нынче вытесняется рассказом о себе. Кому интересен гражданин Снегирев? История усыновления? Его жена? Внутренние тревоги и сомнения. И дум невысокий полет.
Никому, давайте будем честны.
Каждый интересен самому себе. Мы и книги-то стали читать для себя, без перспектив обсуждения, в рамках формулы « есть мнение мое и неправильное».
Валерия Пустовая опять подливает масла в огонь, рассуждая об уникальности и неповторимости индивидуального опыта. Но раз он неповторим, зачем с ним знакомиться? Осваивать надо то, что сгодится, а остальное пустяки и к делу не относится, только время тратить
Книга о себе - это книга ни для кого, книга, которая, в сущности, не хочет быть книгой, текст как манифест неестественной незавершенности и гордости.
Путь от поэта-творца, хозяина и повелителя Вселенной, создающего памятник к идеалу некрепкого мужика, который стоит рядом со всем этим, то есть делано от искусства отказывается, не отказываясь при этом от статуса писателя, пройден.
В остальном же да, как и было сказано – все архаика, читанное и виденное не раз уже: что вижу - то пою, текст о том, как пишется текст. Очень скучно, следует сказать, пишется. Немного реминисценций, вспоминается далекое детство и идущие фоном, нескончаемым потоком телеинсценировки пьес Григория Горина/ Евгения Шварца под руководством Марка Захарова. Все узнаваемо: герой немного Мюнхгаузен, чуть-чуть Свифт, а еще волшебник (сирота сгодится за Медведя), да и вообще в паре писателя-землепашца и его супруги есть нечто от горинских романтических пар: опаленный гениальностью мужчина (маг, колдун, великий автор) и многомудрая сексуальная женственность.
Это необязательный список ассоциаций. Каждый увидит и почувствует свое, но главное, что очевидно: все это уже где-то было, звучало, все это мы помним и знаем, и снегиревский эксперимент ничего к известному не прибавляет.
Да и эксперимент ли это? Все свои «большие» книжки, за исключением упомянутой выше конспективной «Веры» Снегирев писал о себе. В чем достижения «Призрачной дороги»? (Название, кстати, и то уже использованное. Что-то похожее уже было, Букеровская премия, 1995 год). Финал – это ж типичная сцена триумфа жизни и героического духа после тягостных раздумий и метаний в духе симфоний XIX века, фанфары, литавры, примирение с жизнью, перерождение.
Где вы видели переродившегося человека? Это фантастика.
Написано же при этом весь текст в стиле: «Я достал из холодильника еду и стал есть. Взял бутылку и стал пить».
Как говорится, на здоровье. Для чего ж это все книжкой издавать? Что тут, собственно, читать? Мы уж кого-нибудь менее экономного с полки на слова возьмем, словесная клетчатка полезна и необходима.
Как бы считается, что все в мире уже написано и описано. Велосипеда не изобретешь. Хотя попытки сделать колеса квадратными делаются с завидной регулярностью, и мотивацией, что так быстрее и современнее.
Не нравится велосипед, ладно. Но это не значит, что «олени лучше». Российская проза ищет пятый угол среди архаичных абстракций. И текст Снегирева ничем принципиально не выделяется. Все то же безвоздушное пространство, боязнь современности, нежелание и неспособность заниматься своим делом. Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Снегирев маскирует обычную уже для себя лень под оригинальность. Повторяет на все лады мантру последних 25 лет – все течет, все изменяется, все относительно.
Нет, то, что мы уперлись в стену – это заблуждение.
Гражданин, это не стена, это почва! Не надо так напиваться, «скажи водке нет»! Подымись с колен! По так называемой стене ходят ногами. Оглядись, вокруг – простор.
Лежа лицом в землю, которая у Снегирева с засохшими гондонами, и впрямь можешь подумать, что цивилизация кончилась.
Но она кончилась только для того, кто воспевает призрачность дорог и абсолютность бездорожья. У нас ведь на самом деле одна проблема – дураки. Проблема с дорогами, является чем-то производным.
Раньше после смерти можно было стать пароходом, самолетом, или заводом. Библиотекой или клубом, каким-нибудь учреждением культуры на худой конец, парком, что ли. Памятником, это уж само собой. Стоять где-нибудь с Ильичом неподалеку.
Сейчас только аэропортом. Да и то по разнарядке.
В остальном памятник себе приходится возводить самому. Рассказ – памятная доска, повесть – бюст, роман – полноценная статуя. Раньше говорили «пишу, тем и интересен», теперь – «пишу о себе, все остальное неинтересно».
Когда Валерия Пустовая говорит в предисловии к роману о том, что Снегирев по-новому осваивает архаику, речь, как мне кажется, идет об этом самом, о классическом памятнике, про который рассказывали наизусть у доски. «Не зарастет народная тропа, бу-бу-бу, чувства добрые, ла-ла-ла». Но в целом было понятно, что это не про великого русского афропоэта. Это про что-то абстрактное, про тома из библиотеки.
Теперь памятник не воздвигают, памятником становятся. Другой альтернативы нет. Раньше творили из жизни легенду, теперь легенду делают из себя. Жизнь больно неподатливый материал, да и хватит уже, пора завязывать с альтруизмом. Меняется и материал – вместо мрамора и бронзы, чудесная материя от андерсеновских портных. Аналогия старая, но что поделаешь, она работает. Да и материал у них оказался получше полиэстера, дешевый и эффективный.
Все также, все по старому, мало что изменилось, люди видят то, что им сказали. Литература - потемкинская деревня, составленная из призрачных декораций. Призрачная дорога, по которой шагают призрачные писатели в призрачных лавровых венках победителей.
То, что та же Валерия Пустовая в предисловии, написанном в присущем ей эмоционально-экстатичном, доходящем теперь часто до бессвязности забытии, называет «завязью романа», вернее было бы обозначить как его отсутствие.
В чем-то это, конечно, честнее, чем конспект романа. Это, кстати, сказал сперва я, а затем уже Быков, и не в похвалу, а в осуждение – сжатые файлы теряют в качестве (в «Призрачной дороге» сжимать стали еще сильнее). Хотя честность здесь скорее граничит с наглостью. Рассказ о мире, сменившийся рассказом о человеке, нынче вытесняется рассказом о себе. Кому интересен гражданин Снегирев? История усыновления? Его жена? Внутренние тревоги и сомнения. И дум невысокий полет.
Никому, давайте будем честны.
Каждый интересен самому себе. Мы и книги-то стали читать для себя, без перспектив обсуждения, в рамках формулы « есть мнение мое и неправильное».
Валерия Пустовая опять подливает масла в огонь, рассуждая об уникальности и неповторимости индивидуального опыта. Но раз он неповторим, зачем с ним знакомиться? Осваивать надо то, что сгодится, а остальное пустяки и к делу не относится, только время тратить
Книга о себе - это книга ни для кого, книга, которая, в сущности, не хочет быть книгой, текст как манифест неестественной незавершенности и гордости.
Путь от поэта-творца, хозяина и повелителя Вселенной, создающего памятник к идеалу некрепкого мужика, который стоит рядом со всем этим, то есть делано от искусства отказывается, не отказываясь при этом от статуса писателя, пройден.
В остальном же да, как и было сказано – все архаика, читанное и виденное не раз уже: что вижу - то пою, текст о том, как пишется текст. Очень скучно, следует сказать, пишется. Немного реминисценций, вспоминается далекое детство и идущие фоном, нескончаемым потоком телеинсценировки пьес Григория Горина/ Евгения Шварца под руководством Марка Захарова. Все узнаваемо: герой немного Мюнхгаузен, чуть-чуть Свифт, а еще волшебник (сирота сгодится за Медведя), да и вообще в паре писателя-землепашца и его супруги есть нечто от горинских романтических пар: опаленный гениальностью мужчина (маг, колдун, великий автор) и многомудрая сексуальная женственность.
Это необязательный список ассоциаций. Каждый увидит и почувствует свое, но главное, что очевидно: все это уже где-то было, звучало, все это мы помним и знаем, и снегиревский эксперимент ничего к известному не прибавляет.
Да и эксперимент ли это? Все свои «большие» книжки, за исключением упомянутой выше конспективной «Веры» Снегирев писал о себе. В чем достижения «Призрачной дороги»? (Название, кстати, и то уже использованное. Что-то похожее уже было, Букеровская премия, 1995 год). Финал – это ж типичная сцена триумфа жизни и героического духа после тягостных раздумий и метаний в духе симфоний XIX века, фанфары, литавры, примирение с жизнью, перерождение.
Где вы видели переродившегося человека? Это фантастика.
Написано же при этом весь текст в стиле: «Я достал из холодильника еду и стал есть. Взял бутылку и стал пить».
Как говорится, на здоровье. Для чего ж это все книжкой издавать? Что тут, собственно, читать? Мы уж кого-нибудь менее экономного с полки на слова возьмем, словесная клетчатка полезна и необходима.
Как бы считается, что все в мире уже написано и описано. Велосипеда не изобретешь. Хотя попытки сделать колеса квадратными делаются с завидной регулярностью, и мотивацией, что так быстрее и современнее.
Не нравится велосипед, ладно. Но это не значит, что «олени лучше». Российская проза ищет пятый угол среди архаичных абстракций. И текст Снегирева ничем принципиально не выделяется. Все то же безвоздушное пространство, боязнь современности, нежелание и неспособность заниматься своим делом. Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Снегирев маскирует обычную уже для себя лень под оригинальность. Повторяет на все лады мантру последних 25 лет – все течет, все изменяется, все относительно.
Нет, то, что мы уперлись в стену – это заблуждение.
Гражданин, это не стена, это почва! Не надо так напиваться, «скажи водке нет»! Подымись с колен! По так называемой стене ходят ногами. Оглядись, вокруг – простор.
Лежа лицом в землю, которая у Снегирева с засохшими гондонами, и впрямь можешь подумать, что цивилизация кончилась.
Но она кончилась только для того, кто воспевает призрачность дорог и абсолютность бездорожья. У нас ведь на самом деле одна проблема – дураки. Проблема с дорогами, является чем-то производным.
✔️О чем эта книга?
Ответить на вопрос «А о чем, собственно, книга?» весьма не просто.
Она о существовании главного героя (автора).
Формально, конечно, тут есть завязка вокруг попытки удочерения девочки. Хотя ещё честнее: роман о том, как автор пишет роман. Буквально в этом момент набирает текст и создает образы, как я пишу эту рецензию.
Но на деле: исповедь автора выходит куда шире.
✔Зачем стоит её прочитать?
Эта книга – один большой эксперимент с формой, где автор соревнуется с критиком (собой или своими же персонажами). Как только градус абсурда повышается до уровня беспредела, приходит пинок от реальности. Как только автор заврался о своих достижениях, вмешивается жена и расставляет все по своим местам.
Автор с иронией и сарказмом демонстрирует нам беспомощность своего героя (себя), а через это проглядывается некая обреченность современной России. Но это наша реальность, какие бы фантазии мы не пытались построить. И с реальностью надо жить и дружить.
✔Почему не стоит её читать?
А на этот вопрос лучше автора никто не ответ, поэтому привожу отрывок из самой книги. Первый абзац автора (героя), второй - его персонажа.
«Меня упрекнут в пренебрежении адекватной композицией, вменят в вину то, что вывалил на читателей целый ворох обрезков своего лоскутного мышления. Настриг чего попало неровными кусками, набросал обрывков на манер салата».
«Роман напичкан сценами собственной нервозности и прочего, что принято тщательно скрывать. Если задачей написания романа является крушение писательского авторитета, то она решена блестяще».
Тех, кого не испугали эти отзывы, приглашаю прочитать этот безумный литературный эксперимент. Не обещаю, что всё поймете, но равнодушными не останетесь.
На канале Бумажный сноб
Реакция читателя на книгу Снегирёва, в большинстве случаев, вполне предсказуема — недоумённое пожатие плечами, и немой вопрос в глазах: "Что он курит"?
Думаю, что ничего. Писателя и так прёт. Наяву. Без всякого компота.
Сочинительство — это, доложу я вам, своего рода наркотик, к тому же, посильнее любой шмали — подсевший на него уже не соскочит до конца жизни. Потребность писать — неизлечима.
Вот и у Снегирёва потребность писать есть, а новых идей нет. Как быть? Всё очень просто, когда не знаешь о чём писать — пиши о себе. Способ проверенный, стопудово проканает. Но не автобиографию, конечно, а что-нибудь модное, загадочное, с чертовщинкой. И Снегирёв сочинил роман о том, как он сочиняет роман. Даже не так. Не сочиняет, это было бы слишком банально, а, подобно Демиургу, животворит. Тема, конечно, не нова, на ней уже изрядно потоптались и Евгений Шварц, и Горин с Захаровым (и не только они), но что поделать, если на большее не хватает фантазии, пусть хоть так.
Призрачная дорога, засеянная гондонами, ведёт к призрачному дому. В доме том обитают призрачные существа, твари дрожащие, созданные автором себе на потеху: кому бороду обоссыт, кого за жопу помацает.
Интересно?
Скорей уж неприятно. А главное — безумно скучно, скучно, скучно. Знаешь наперёд, чем всё закончится. Ничем.
Ну покривляется, повыпячивает себя, постебётся над другими. И на этом всё. Аттракцион невиданной экспериментальности завершён.
Финита.
"Призрачная дорога" — абсолютно проходная книга. Если чем-то и запомнится, так разве что малым количеством букв и сермяжным стилем повествования.
Меня упрекнут в пренебрежении адекватной композицией, вменят в вину то, что вывалил на читателей целый ворох обрезков своего лоскутного мышления. Настриг чего попало неровными кусками, набросал обрывков на манер салата.