— «В сети»? В смысле, виртуальные? Но это же не друзья, это тени, призраки. Иллюзия общения, мираж. Ты не видишь их глаз, не чувствуешь их тепла рядом с собой… Друг – это тот, кто рядом, кому ты можешь доверять, кого ты знаешь лично, а не по аватарке. Тот, кто тебя понимает, и поддерживает, и в опасную минуту бросится спасать тебя, а о себе и не вспомнит. Потому что в тот момент важнее всего будешь ты. Есть у тебя такой друг?
— Нет у меня никаких проблем. Вам просто не нравится, что я не хожу на всякие там мероприятия.
— Дело не в мероприятиях, а в твоей жизни. Оглянись: вокруг тебя пустота. Нет ни интересных занятий, ни надежных друзей. Если убрать компьютер и интернет, у тебя вообще ничего не останется.
— Ничего нет горячее огня, – после короткого раздумья заявила Лея, не оставляя попыток согреть янтарь руками.
— Есть, – возразил Веня.
— И что это?
— Сердце.
— Какое сердце?
— Доброе. Человеческая доброта может растопить что угодно.
— И даже камень?
Веня кивнул. Лея испытующе уставилась ему в глаза, но на лице Ватрушкина не дрогнул ни один мускул. Он ответил ей открытым и искренним взглядом. Матвею даже показалось, что он сам верит в то, что говорит.
Лея схватила янтарь и крепко зажала в кулачке.
— А что надо делать?
— Быть добрым. Постоянно. Всегда и со всеми.
— И всё?
— Всё. Но это очень сложная задача.
— Почему?
— Потому что злым быть легко. А добрым – очень трудно.
Трусость всегда остается трусостью, независимо от обстоятельств. И от параллельных реальностей.
— Обалдеть! А жить-то когда?
— Смотря как жить. Ты жизнью что называешь? Сидеть у компьютера и мочить всяких зомби? Или кого вы там сейчас мочите? А потом хвастать в сети своими игрушечными победами?
— А что, лучше тратить время на дурацкие олимпиады и репетиции? Для чего? Чтобы один раз выступить перед родителями, которых насильно сгонят в зал? Или эти ваши конкурсы между школами… Сидеть, готовиться, придумывать… Для чего все это?
— А разве тебе не хотелось сделать что-то самому? Своими руками и головой? А не быть компьютерным супергероем с его суперсилой? Попробовать себя в чем-то новом, посмотреть, получится у тебя или нет
— Знаешь, что самое тяжелое в нашей работе? – глухо спросил капитан, опуская капот.
— Погони? – наивно предположила Милослава. – Перестрелки?
— Нет, не погони… И не перестрелки. Равнодушие. Просто равнодушие окружающих. Никто никогда ничего не видит, не слышит, не замечает. А если и заметит, то ничего не скажет. Зачем куда-то ввязываться? Своя шкура дороже. Их никогда ничего не волнует. Пока это страшное не коснется конкретно их. А когда коснется, другие отнесутся к ним точно так же, тоже ничего не услышат и не увидят…
— Ты пойми, Матвей, все эти мероприятия, праздники, вся ваша внешкольная жизнь – для вас. Чтобы вы знали, что школа – не только скучные уроки, строгие учителя, оценки, ответы у доски… Школа – это ваша жизнь здесь и сейчас, ваше детство. Оно будет связывать вас потом, когда вы станете взрослыми. Ты именно это будешь вспоминать, когда вырастешь, а вовсе не то, как сидел один в комнате и играл в компьютер. Ты будешь вспоминать, как ходил с классом в поход, как вы участвовали в праздниках, как готовились к выступлению, все вместе… И поверь, это самые ценные воспоминания. Не лишай себя такой радости.
— Да как? Нормально к нему относятся! Его никто не обижает, не бьет.
— Не обижает, не бьет, – повторила Лана, убирая волосы, постоянно падающие на лицо. – Можно, и не дотрагиваясь до человека, постепенно убивать его словами и поступками. А еще безразличием, пренебрежением, насмешками…
— Очень удобно сваливать на кого-то все свои неудачи. А тут такой хороший объект под рукой – Венька. Ну да, у него все из рук валится, он невнимательный, рассеянный. Но это же все от неуверенности, от волнения, что он не сможет справиться и над ним снова посмеются. Он постоянно боится, что сделает что-то не так, и именно поэтому ошибается. Его бы, наоборот, поддержать, а не тыкать носом в его промахи…
Матвей взялся руками за голову, как недавно Лана. Он ничего не понимал. Сначала мама-певица оказалась ложью, теперь брат. Как же так?
— Получается, он… обманывает? – спросил ошарашенный Матвей.
— Если и обманывает, то самого себя, – вздохнула Лана. – Он хочет быть кому-то нужным. Он же как щенок бездомный, тычется-тычется ко всем, а его – раз, и брезгливо ногой отпихивают. Такая жизнь его не устраивает, вот он и отгородился от нее книгами и наушниками. Венька давно уже живет в своем мире, в параллельном.
Матвей вздрогнул:
— В параллельном?
— Да. В том, другом мире мама любит его и скоро заберет к себе. Там у него есть брат-близнец, который обязательно найдется, и больше не придется страдать от одиночества. Параллельный мир лучше и добрее. И жить там намного легче и приятней.
— Но… это же… неправильно.
— Конечно, неправильно. Разве правильно, что человек за свои неполных четырнадцать лет ни разу не сходил в кино с приятелями? Правильно, что ему приходится выдумывать себе брата, который потерялся в глубоком детстве? А о матери, которая должна быть рядом, ему напоминают только плакаты на стене да камень с жуком?
— Ты не обижайся на него. Он не со зла выдумывает – сам верит в то, что говорит. Он вообще-то безобидный, недолюбленный только, оттого и все беды. Так уж получилось, некому его любить.
— А вы? – через силу выдавил Матвей. Грудь сдавила непонятная ноющая боль, а в горле плотно засел горький ком. – У него же есть вы. Вы его любите.
— Ну, значит, ему этого мало, – сказала Лана и вышла из кухни.
Матвей неподвижно лежал на спине и старался дышать как можно тише. Он смотрел на решетку верхнего яруса, где едва слышно сопел Ватрушкин, но ничего не видел. Перед глазами все дрожало и двоилось. Слезы стекали по вискам, закатывались в уши и холодили волосы на затылке.
Впервые ему было так больно не за себя, а за кого-то другого. И эта незнакомая, чужая боль терзала почему-то сильнее, чем своя.
Команда с радостными воплями кинулась к своему герою. Матвея тискали, тормошили, хлопали по спине. А он в ответ только кивал и улыбался, не в силах пошевелиться. Руки стали словно чужие и совершенно не слушались. Болел нос, который он чуть не разбил о турник, и ломило мышцы спины. Но это были такие пустяки по сравнению с тем чувством радости и гордости, которое он сейчас испытывал. Он смог! Он выдержал! Он не подвел!
Он подтянулся почти десять раз!
И пусть его принимали за другого и видели в нем своего Добровольского, из своей вероятности… Уже не имело значения. Ведь именно он, Матвей, подтягивался на турнике, именно он внес собственный небольшой вклад в общее дело. Все, что они сейчас говорили, относилось только к нему. К нему, а не к двойнику.
Он вдруг поймал себя на мысли, что почему-то не ощущает привычной тяжести, которая давила на него много лет. Место в душе, где обычно обитала та давняя едкая обида, стало теперь непривычно пустым. Больше ничего не тянуло назад и не прижимало к земле, будто он сбросил с себя невероятно тяжкую ношу.
Матвей смотрел на лица одноклассников, на Чернышова и Белкина… Нет, на Тоху и Стасяна. Больше не хотелось помнить обиду, а хотелось снова быть с ними. Одним из них.
Или он наконец дошел до своей точки прощения?
— Стасян, Тоха, – повторил Матвей, чтобы снова почувствовать на языке забытое сочетание звуков, – я вот что подумал. Без Ватрушкина мы уже выигрывали… А слабо теперь выиграть с ним? А? Почему наша победа должна зависеть от какого-то невезения? Если мы сильные, то мы сильные в любом случае, а не потому что выгнали Ватрушкина.
— «В сети»? В смысле, виртуальные? Но это же не друзья, это тени, призраки. Иллюзия общения, мираж. Ты не видишь их глаз, не чувствуешь их тепла рядом с собой… Друг – это тот, кто рядом, кому ты можешь доверять, кого ты знаешь лично, а не по аватарке. Тот, кто тебя понимает, и поддерживает, и в опасную минуту бросится спасать тебя, а о себе и не вспомнит. Потому что в тот момент важнее всего будешь ты. Есть у тебя такой друг?
Если бы всем было на всех плевать, люди уже давно вымерли бы.
К школе Матвей относился как к неизбежному злу.
У вас столько разных уроков в школе — жаль, что нет такого, на котором учили бы вставать на место другого человека и чувствовать чужую боль...
- Короче, мне нужен интернет, - повторил он. - Включай комп.
- А его нет, - сказала Милослава.
- Компа?
- Интернета.
- До сих пор нет? Обещали через сутки дать.
- Вообще нет. Мы его отключили. Еще в сентябре.
...
- И в телефоне тоже нет интернета?
- Нет.
Матвей не мог прийти в себя от изумления.
- А как же ты общаешься с людьми?
- Вживую! - сказала Милослава...
- Что-то я не понял... Ты вроде бы вчера там была? - спросил он ее по дороге в музыкальную школу.
- И вчера, и позавчера, и завтра пойду. У меня музыкалка четыре раза в неделю.
- А танцы?
- Танцы - два раза.
- И еще всякие школьные мероприятия?
- Ну да.
- Обалдеть! А жить-то когда?
- Так странно, что для тебя какое-то событие было, а для меня его не было. Я что-то делал, куда-то ходил, с кем-то разговаривал - и ничего об этом не знаю. Как будто у меня амнезия. Как будто мне одному стерли память. Жуть!
- Нет, Ватрушкин, жуть - это когда всем вокруг стерли память, а ты один все помнишь...
- Лежишь, значит,? Отдыхаешь? - проговорил он, выползая из-под кушетки. Двойник не ответил, лишь судорожно сглотнул, не сводя с него глаз. - А я, между прочим, за тебя тружусь. На турнике подтягиваюсь, тебя выручаю, пока ты здесь прохлаждаешься......
- Ты кто?!- выдавил наконец Матвей на кушетке.
- Я? Твой глюк. Галлюцинация. После встряски башки.
- Чего?!
- Чего-чего! Тебе так крепко по репе врезали, что мы с тобой раздвоились. Один пошёл соревноваться, а второй тут остался. Ясно?
— Опомнись! Ты себя должен спасать, а не меня! Я тебе никто! Уходи!
— Заткнись! — в отчаянии шипел Матвей, обдирая руки и куртку о грубый шероховатый прут. Шея и лоб взмокли от напряжения. В висках пульсировало: у-хо-ди, у-хо-ди. А небо салютовало ему падающими звездами. Балка не поддавалась. Время истекало. И Ватрушкин был прав. Тысячу раз прав. Матвей должен спасать себя, свою жизнь, своих родителей. Он должен выбрать их, а не чужого одноклассника Ватрушкина из другой реальности. Это было логично, правильно и разумно — просто взять и уйти сейчас.
Оставить его и вернуться в собственную жизнь. Он и в самом деле не пропадет, у него есть телефон, он знает свои координаты. Его обязательно найдут…
Но в этой безупречной логической цепочке было одно «но». И оно не имело разумного объяснения. Матвей знал, что не уйдет. Он просто не мог этого сделать.
( Сколько таких подзаброшенных, неумелых талантов! ( Ужасно, что помочь ему может только Матвей, но только если поймет, как Вене нужен друг. Но в жизни Матвей замкнут и сидит только в Интернете, Веня замкнут и сидит в фантастике, зато гопники друг друга находят...
И напоследок, автор очень забавно описывает астрологию, не понятно, смеяться или плакать:
"– Да это не предрассудки, Полина! – верещала тетя Валя, стоя на их пороге со стаканом муки в руках. – Что ты! Негативная энергетика! Да еще и Марс в Весах! Надо подождать несколько дней…
– Ладно, ладно, теть Валь, поняла, – нетерпеливо сказала мама, пропуская Матвея в прихожую. – Я пойду, надо собираться, у Саши самолет скоро…
– Самолет?! – истерически взвизгнула соседка, и у Матвея аж скулы свело от ее пронзительного голоса. – Сейчас ни в коем случае нельзя летать! Рождение новой луны – это опасный период, самое большое количество несчастных случаев приходится как раз…
– Теть Валь! – резко оборвала ее мама. – Хватит уже! Что вы, в самом деле? Все, до свидания.
– Чего она? – спросил Матвей, когда мама закрыла дверь.
– Да вот, за мукой заходила.
– И опять со своими гороскопами?
– А ты можешь себе представить тетю Валю без гороскопов?
– И что у нее сегодня случилось?
– Ой, не знаю, то ли новолуние, то ли безлуние… То ли вообще криволуние. Мне стричься на этой неделе запретила, а папе – в командировку лететь. Плохой период, видите ли, негативная энергия, в общем, куча неприятностей… Да ну ее, вечно наговорит ерунды!"