Цитаты из книги «Голубые огни Йокогамы» Николас Обрегон

15 Добавить
В тихом районе Токио среди бела дня убита в собственном доме семья из четырех человек. Убийца скрылся с места преступления, оставив за собой странный запах, чем-то похожий на запах ладана, и нарисованное сажей на потолке жуткое черное солнце. Детектив, начинавший расследование, бросился в реку с Радужного моста. Инспектор Косуке Ивата и его немного странная напарница Норико Сакаи понимают, что им противостоит хладнокровный и расчетливый убийца. У них есть все основания предполагать, что он не...
Никто и пальцем не пошевелит ради справедливости. Но ради ненависти - ещё как. У ненависти нет предела.
Человек-это животное, запутавшееся в паутине символов, которую он сам же и сплел.
- Что?
- Я сам не нравлюсь женщинам, ясно?
Ивата закатил глаза ухмыльнувшись.
- Ну да, рад, что вы находите это смешным! Может, я и не нравлюсь женщинам, но, как минимум, я счастлив оттого, что у меня такой крутой и понимающий начальник.
Ивата взял его за руку:
- Да не смеюсь я над тобой, приятель. Просто хочу сказать тебе одну важную вещь. Единственная причина, по которой ты не им не нравишься,- это то, что ты не нравишься САМ СЕБЕ. Так что соберись с духом и пригласи девушку на свидание. Если она скажет "да"- отлично! А если она скажет "нет", то что это изменит?
- Говорят, что встреча с человеком- это первый шаг к его потере. Вы слышали такое?
Кто наслаждается одиночеством - тот либо дикий зверь, либо божество.
Придорожный ручей все так же весело журчал. Три кошки, с трудом цепляясь за обнажившиеся корни дерева у самой воды, пытались поймать карпа. Ивата и Хаяси остановились, залюбовавшись ими.
Япония, покинутый всеми остров, населенный томящимися в одиночестве людьми, одержимыми горами и смертью.
Иногда я думаю об этом олене. И прихожу к мысли, что, может быть, мы не так сильно от него отличаемся. Я имею в виду людей вообще. Мы бежим через поля, хотя на самом деле уже мертвы и не можем ничего изменить.
Они приостановились, чтобы дать туристам возможность сделать фотографии, и улыбнулись друг другу. Ивата подумал о фотографиях. Он вспомнил, как раньше любил фотографировать. Для него это символизировало саму жизнь, продолжение чего-то, присутствие в мире вещей, достойных того, чтобы сохранить их.
Реальность - для выживания, но фантазия - для жизни.
Стоящие на обрыве редко осуждают упавших.
У подножья маяка господствует мрак.
На оживленной дороге автобусы выплевывали свое содержимое на тротуар: потоки рубашек поло, фотоаппаратов и толстых животов.
Ивата вернулся в коридор и стал рассматривать курортные снимки супругов - хронику их увядания, - отмечая, как стареют их лица и тяжелеют фигуры.
Ивата несся сквозь огонь и разруху, всем сердцем разделяя общую беду. А Токио застыл с в безмолвии - так ребенок цепенеет в испуге перед разгневанным родителем.