Благоволительницы

Американец Литтелл проводит исторические исследования в России+Украине, затем на французском языке пишет роман от имени немца-нациста с названием, отсылающим нас к Древней Греции. Вот такая вот интернациональная петрушка, лишний раз подчеркивающая, как мультикультурно существование. Русскому читателю будет даже намного интереснее, чем зарубежному — так много отсылок к русской классике, да и действие большей части романа происходит в наших краях. Но обо всём по порядку.

Итак, повествование ведётся от лица немца-эсэсовца. После поражения во Второй мировой от умудрился скрыться, но его преследует чувство вины и стыда. Кажется, что это неудивительно, но после всего романа понимаешь, что эринии-фурии-благоволительницы преследуют его отнюдь не за то, что он был нацистом. Точнее, не только за это. Максимилиан Ауэ — персонаж условный и даже какой-то собирательный. Несмотря на то, что весь роман написан от его имени, внятного описания персонажа мы так и не встретим. Да оно и не надо. Ауэ как призрак перемещается по всему полотну военных действий Второй мировой, иногда действительно чудными путями, поэтому мы можем видеть и захваченный Житомир, и киевский Бабий Яр, и решение еврейского вопроса в Пятигорске, и тяжёлые сталинградские бои, и мирную жизнь канцелярской СС-крысы, и Треблинку с Аушвицем, и даже Берлин, в который с победой заходят советские войска. Даже в мирную Францию успевает занести Ауэ, который на вид кажется таким аморфным и никакущим, просто плывущим по жизни. Хотел быть филологом, но его пинком погнали в юристы, потом так же пинками протащили по всем инстанциям нацистской служебной лестницы, чтобы он мог на последних страницах писать юморески для Гиммлера и укусить фюрера за нос. А теперь Ауэ примерный семьянин под чужим именем, но эринии, как водится, не дремлют, вот он и пишет эту книгу, которая на треть — исторический справочник по Второй мировой, восточному фронту и наицстском режиму, на треть — галлюцинации, аллюзии и размышлизмы, а ещё на треть — сложные метафоры и попытки осознать, что же такое за зверь — нацизм.

«Когда объешься, рано или поздно придётся избавиться от шлаков, хорошо пахнет или плохо, выбора нет». Шлаки — эта исповедь, так много Ауэ успел потребить в рейхе. Если вас смутила эта метафора, то за книжку даже не беритесь. «Если вам что-то не нравится, дальше не читайте» предупреждает автор на первых же страницах, прерывая рассказ о дерьме, блевотине и жёстком гомосексуальном разврате. Правильно он с этого начал — все сахарные зайки тут же отсеиваются, а дерьма в книге действительно много. Если разум Ауэ, как персонажа условного, нормально воспринимает всё происходящее вокруг, то тело на физическом уровне отвергает весь происходящий кошмар: количество поноса, блевотины и прочих телесных выделений и мерзостей зашкаливает. Говном исходит вся немецкая нация, а в конце Ауэ даже снится весьма метафорический сон о расовой чистоте, где они с сестрой сидят за столом и чинно уплетают собственный фекалии десертными вилочками, потому что они избранная раса и питаться должны только такой же расово чистой пищей.

Что такого важного нам надо знать про Ауэ? Он опорочил себя инцестом с сестрой-близнецом… Метафора довольно прозрачная, вот она истинная расовая чистота во всей красе. После этого он даёт себе обет с другими бабами больше ни-ни, поэтому практикует гомосексуальные связи, выступая в роли пассива. Тоже вполне метафорично, потому что удовольствия от этого он не получает, только злобное удовлетворение, точно так же он подставляет задницу под собственное нацистское руководство. Вообще, противоестественность всего вокруг подчёркивается неоднократно. Строители мостов в Германии вынуждены исключительно их взрывать, а уж одна из последних гротескных сцен, когда школота решила «поиграть» в фашистов, зарубая людей мотыгами, насилуя маленьких девочек и ведя себя как звери… Зато звери, преданные фюреру, неважно воплощённому ли в маленького лидера или в того, который говорит с ними по игрушечному телефону.

Особенно интересным становится мир, когда в Сталинграде Ауэ в прямом смысле слова открывают третий глаз, выстрелив в голову. Древние индейцы и шаманы просверливали себе череп, чтобы через дырочку с ними могли общаться духи. Неизвестно, что начинает общаться через дырку с Ауэ, но глюки у него отменные: то Гитлер в пейсах, то разврат с сестрой, то редкостная дичь. Впрочем, иногда третий глаз закрывает и два первых, чтобы в приступе ненависти Ауэ совершил классическую фрейдовскую штучку, за которую его по-хорошему и должны преследовать эринии. Совершил и забыл. Кстати, эринии появятся и в физическом облике в виде Клеменса и Везера, но после их убийства станет только хуже.

В романе очень много исторических личностей и фактов. Вообще, вся «справочная» часть очень подробная, дотошная и верная. Как в «Пражском кладбище» Эко, где все реальны, кроме главного героя, так и в «Благоволительницах», всё действительно так, и только Ауэ остаётся фантомом.

В извращённом нацистском мире умудряются извратить даже категорический императив Канта. Упрощая, это: «Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали все». Как это адаптируется под нацистский строй? Феноменально! «Поступай с другими так, чтобы если вдруг фюрер узнал об этом поступке, то одобрил бы его». Ничего себе трактовочка. Кстати, философская наполняющая, как и литературная, в романе довольно плотная, но во многих случаях Литтелл самостоятельно даёт источник аллюзии.

Что самое интересное, так это финальная сцена. Ауэ убивает свою настоящую мамочку, не ту, которая его родила, а ту, которая его выкормила, выпестовала, воспитала. Убивает он, конечно, не саму Германию, а одного из тех людей, которые старательно пихали его по нацистской служебной лестнице. И это вторая причина, по которой его преследуют эринии. Он предал даже то, чем так кичился во время геноцида и сражений.

Блестящий, но тяжёлый роман. Браво.

Как же теперь мне жить с этим?
-------------------------------------------------------------------------------------
... Я всегда четко знала, чтО мне ответить на вопрос: ради чего стоит читать книги. Прежде всего – ради возможности прожить вместе с персонажами много разнообразных жизней, пройти много испытаний, прочувствовать много дополнительных эмоций. Обогатив тем самым свой жизненный опыт. Развив свою человечность. Выработав стрессоустойчивость. Ну, вы меня понимаете...

И вот теперь я попалась в свою собственную ловушку.
Я прочитала книгу, от которой уже после первой полусотни страниц начала отбиваться, защищаться, всячески препятствовать ее проникновению в мою сущность. И я не шучу.
ВПЕРВЫЕ я читала книгу, которой я боялась поддаться. Почему? Пожалуй, чтоб уберечь себя от процесса, который характеризует сам ГГ романа:

«Я начал смутно догадываться, что, приняв участие в столь скверном спектакле, перестаю замечать его постыдность, тяготиться чудовищным попранием, осквернением Доброго и Прекрасного; происходило скорее обратное; происходящее становилось привычным и больше не вызывало никаких особенных эмоций».

Я боялась того, что мое более-менее устоявшееся мировоззрение пошатнется и не дай Бог рухнет. Что у меня произойдет катарсис-наоборот. Что у меня поменяются нравственные ориентиры и я задохнусь от этих перемен.
И я, скажу вам откровенно, не гарантирую, что я устояла. Что во мне не произошли морально-нравственные метаморфозы, от которых я старалась себя защитить...

Был бы это ширпотреб, литературная поделка – нет проблем! Я бы с пренебрежительной кривой ухмылкой читала извращенные откровения оберштурмбаннфюрера СС, периодически сплевывая на самых тошнотворных эпизодах и поругивая организаторов "Долгой прогулки" за издевательство над нами, бедными игроками.

Так ведь нет!
Этот роман - Величайшее Событие в человеческом мире. Я это признаЮ. Событие, которое не сможет оставить равнодушным. Которое не просто отражает определенные исторические события, а поднимается над ними, да и над самой жизнью. В общем, на мой взгляд, «Благоволительницы» - метароман. И поэтому, надо признать, далеко не каждый способен понять и признать гениальность данной книги. Лично мне – многого для этого не хватило (чего именно – скажу чуть позже).

И я впервые не ставлю никакой оценки прочитанному произведению, т.к. считаю, баллами-звездочками эту книгу измерить невозможно (думаю, что со мной согласятся многие...).

Итак, попробую разобраться в своих эмоциях и...знаниях (да, книга дает много знаний).

Я убеждена, что к роману «Благоволительницы» вот так "с улицы" подступаться нельзя. Бессмысленно. Количество аллюзий, метатекстов, философских/лингвистических/психоаналитических/идеологических/политических/исторических отступлений, прямых и скрытых упоминаний общекультурного мирового опыта настолько велико, что человек, недостаточно начитанный и эрудированный, сможет увидеть только поверхностный пласт романа и или переплюется от натурализма, или, наоборот, насладится извращенной порнографичностью многих сцен.
Лично я, увы, в силу своей недостаточной образованности, о многих аллюзиях узнала, только прочитав комментарии к роману и различные его обсуждения. Например, маркиза де Сада и Селина я не читала (да, я поняла, что точки пересечения с романом Литтелла - натурализм в описании сцен определенной направленности), мифы – да-да, те самые «основополагающие» мифы об Оресте, Электре и Эвменидах (благоволительницах) – я читала когда-то давно, и то мельком... Более того: совершенно, как оказалась, не сведущая в сфере музыки, я сначала совершенно не прочувствовала и мастерство писателя в подборе формы романа. Прочитав примерно треть романа и наткнувшись на информацию о том, что главы романа названы, как музыкально-песенные фрагменты классической сюиты: токката, аллеманда, куранта, сарабанда, менуэт, ария и жига – я моментально переориентировалась в восприятии произведения, поняв, что всё тут не просто так... И стала не только читать, но и думать.

О чем книга?
Да, конечно, главная тема - Вторая Мировая война, Холокост... Да и в целом - Война (предложи мне сейчас выбрать две главных книги о ВОЙНЕ, которые должен прочитать каждый, в первую очередь подумаю о романе Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» и теперь о «Благоволительницах»). Природа войны, ее губительная, разрушительная эстетика, ее ачеловечность, аморальность философии геноцида - всё это показано Литтеллом во всей «прелести» и преподнесено на высоком интеллектуальном уровне. От этого еще и страшнее: герои блещут отменным образованием, эрудицией, научной подкованностью - это только подчеркивает ужас происходящего и описанного в романе.

Но я бы сказала (и многие, уверена, говорят об этом тоже, просто я еще старалась не читать ничьих мыслей о книге), что тема здесь – еще шире. Этот роман – о человеке. Вне исторических катаклизмов. О всем ужасе, о гнили, о слабости, о способности быть зверем, об аморальности, т.е. обо всем, что – ну признайте же! признайте!!! – сидит в большинстве из нас. Меня в этом – что это ПРО НАС – убедили вот эти строки:

«Если вы родились в стране или в эпоху, когда никто не только не убивает вашу жену и детей, но и не требует от вас убивать чужих жен и детей, благословите Бога и ступайте с миром. Но уясните себе раз и навсегда: вам, вероятно, повезло больше, чем мне, но вы ничем не лучше».

Представляете? Я поверила! Поверила, что мне просто ПОВЕЗЛО.

Боже, как мне выдавить из себя всё, что я прочитала в данной книге???!!!
Вы думаете, я об извращениях?! Нет, я о них, если честно, уже почти забыла.
Я о хлесткой правде, которая обрушена на меня из этого нереально правдивого талмуда:

«После войны много говорили о бесчеловечности, пытаясь объяснить, что произошло. Но бесчеловечности, уж простите меня, не существует. Есть только человеческое и еще раз человеческое.»

"Нельзя зарекаться: "Я никогда не убью", можно сказать лишь: "Я надеюсь не убить".

«И, если задуматься, оскорбления, которые люди используют охотнее всего, которые часто спонтанно срываются с их губ, изобличают в итоге их собственные скрытые недостатки — естественно, ведь человек ненавидит то, на что больше всего похож.»

Что касается главного героя (как и большинства героев вообще)... Знаете, а я не оценивала его (их) как реального(ых) человека (людей). Он(-и) для меня как.... как символ. Как отражение убеждений/теорий/позиций, свойственных приверженцам фашистской идеологии середины 20 века. Как функция.
А что при этом у большинство сносило крышу - в прямом и переносном смысле, так это логично.
И воспринимаю я это как метафору.
А как же иначе?!
Было бы странно увидеть в таком романе перевес здравомыслия, адекватности, логичности. Это все равно что увидеть в конце слащавый хэппи энд.

И в завершении сделаю то, что очень люблю: проведу параллель с прочитанным ранее.
1) "Жизнь и судьбу" Гроссмана я уже упоминала.
2) Свои ощущения при прочтении "Благоволительниц" сравню с восприятием книги Э.Бёрджесса «Заводной апельсин».
3) А тот факт, что "Благоволительницы" жанрово несколько напоминают "роман воспитания", навеял мне воспоминания о романе Ю.Мисима "Исповедь маски".

КНИГА ПРОЧИТАНА И МУЧИТЕЛЬНО ПРОЖИТА В РАМКАХ ИГРЫ «ДОЛГАЯ ПРОГУЛКА», ТУР V. БОНУС.

Magnum opus WWII

Часть I. Монументальность
Любая война нуждается в некоем завершающем опусе, книге, по монументальности сопоставимой с самой войной, и которая тему войны должна закрыть раз и навсегда. Традиция, частью которой выступают Иосиф Флавий , продолжателем которой, конечно, является Л.Н.Толстой , стала объектом внимания и с другой стороны — со стороны Джонатана Литтла, который и своим американо-французским происхождением, и тем героем, которого он выбрал как главного, и той миссией, которую герой выполнял, будто решил окончательно подорвать всё чаще оспариваемую монополию русскоязычных писателей на «правду о войне». Тем более что Литтл пишет именно о Великой отечественной войне, а не о Второй мировой войне.
Здоровенный кирпич на 700 страниц мелким шрифтом и почти без полей (я старательно пытался найти, сколько же печатных листов в этом издании — но издательство эту информацию решило не указывать), вне всякого сомнения, одно из самых значимых произведений на заданную тему, как-минимум в плане объёма. Можно ли было собрать этот объём только лишь на основе собственного понимания? Конечно нет. Поэтому книга представляет собой скорее гигантский конструктор из всего того, что автор читал или слышал о войне (далее я вместо Вторая Мировая война или Великая Отечественная война буду писать просто «война». Надеюсь, ничьи чувства не оскорблю). К моему глубочайшему сожалению — я не успел попасть под обаяние эрудиции автора, равно как и на секунду подумать, что всё это его чистый текст — почти в самом начале я увидел просто цельные куски, стянутые из мемуаров Шелленберга (о них писал тут). Пара страниц старательно пересказанного текста, вставленного автором в свой роман, не давали усомниться — все монументальные абзацы по 4-е страницы каждый, посвященные литературоведению, философии, культурологии, истории, юриспруденции или чему-нибудь ещё — будут стянуты откуда-то. Плохо ли это? Нет, не плохо. Автор писал портрет эпохи, и, конечно, эпоха это кирпичики, из которых он строил своё здание. Но и очаровываться автором в надежде, что перед нами его чистый, аутентичный текст, я бы не советовал.
Подсчёт художественных произведений, дневников, мемуаров, исследований, из которых состоят «Благоволительницы», грозит превратиться в специальную олимпиаду. Я без проблем узнавал то, что читал — благо всё приводится почти дословно, с минимальной художественной обработкой. Литлл всеяден — и античные мифы идут в дело, и военные романы Ремарка ; как француз не может обойтись без Тошноты Сартра , постоянно кивает Брет Истон Эллису ; в дело идут даже мрачные антиутопии Голдинга , иногда, в достаточно забавном контексте. Если вы готовы к тому, что под обложкой Благоволительниц прочитаете почти всё что могло быть написано о Второй мировой войне, Третьем Рейхе, Холокосте, расовом вопросе плюс ознакомиться с продвинутой нормой билингвального филолога (английский + французский) — эта книга явно для вас.

Часто II. Психологичность
Ядром, равно как и главной осью сюжета выступает Оберштурмфюрер Максимиллиан Ауэ, метис (очень большие проблемы для роста в СС), холостяк (колоссальные проблемы для роста в СС), не то чтоб скрытый гей, а скорее человек с глубочайшим кризисом половой самоидентификации. Нет, речь не идёт об исторической достоверности относительно персоны — этого от такого рода произведений никто не требует. Нас же не смущает, что Штирлиц не был женат, чем нарушал прямой приказ Рейхсфюрера СС, согласно которому офицер СС не мог не быть женатым, и, следовательно, не принимать участие в продолжение арийской расы. Нет, дело просто в каком-то явном перехлёсте психологизма главного героя. Тут тебе и фигура отца, который своим отсутствием влияет так, как не влияет иной раз присутствие. Тут тебе и фигура матери с отчимом — Гамлетовские страсти уже начинают проглядывать совсем явно. Здесь и сестра, инцестуальными отношениям с которой автор старательно закрывает тему подростковых девиаций, чтоб перейти к девиациям взрослого мужчины. Из них явное расстройство сексуального спектра, в сочетании со сбитой половой самоидентификацией, ненависть ко всем родным, кроме сестры, которую он с собой тоже не разделяет. Короче говоря, полный набор.
Сентиментальный психопат Макс Ауэ подходит к своей работе абсолютно спокойно, как добропорядочный и ответственный человек к неприятному поручению, которое нужно выполнить. Тем страннее выглядит его периодическое превращение в фанатичного национал-социалиста, чтоб через несколько страниц вернуться к холодному и деловитому тону карьериста, которому, в глубине души, плевать и на национал, и на социализм. Что, правда, не помешает главному герою обвинять в этих же качествах всех вокруг. Я не вижу здесь какой-то тонкой литературной игры, скорее, рассогласованность образа ввиду колоссального объёма произведения. Видно, что произведение писалось долго, дополнялось, переписывалось — в результате больше всего пострадал именно внутренний мир героя. Хтонический туман снов немного скрывает от нас природу главного героя, или даже, возможно, представляя её со стороны фрейдизма — анальные фиксации превалируют настолько сильно, что от такого махрового и кондового «лобового» фрейдизма становится как-то даже не по себе. Юнгианцы, не волнуйтесь, вам тоже нашлось пару страниц.
Тотальная неудовлетворённость Ауэ — он неудовлетворён работой, считая, что с его юридическими знаниям, докторской степенью и безупречным французским стал бы чудесным дипломатом, но его вынуждают ковыряться с трупами; он неудовлетворён тем, что не умеет играть на фортепиано и к нотам относиться пассивно — как к своим партнёрам; наконец, он неудовлетворён отсутствием у него вагины — всё это создаёт достаточно цельный образ, хотя нельзя сказать, что он до конца непротиворечив. Но, правда, если мы не хотим сделать кондовым данного персонажа, на таком объёме иначе и не получится. Эволюция? Роман то о смерти, а не о жизни.

Часть III. Политичность
Невозможно писать роман о войне (напомню, о Второй Мировой войне), не затрагивая политическую плоскость данного действия. А уж если роман написан на основе «окончательного решения еврейского вопроса» — то политика должна сочится здесь буквально из каждой строчки. Она и сочится.
Холокост давно перестал быть просто трагедией, но, (и мне страшновато писать эти строки) превратился ещё и в дубинку, и в дойную корову. Эксплуатация темы Холокоста — беспроигрышная тема для отдельных писателей, политиков и даже целых государств. Проблема в том, что интенсивная эксплуатация не может обойтись без раздувания трагедии Холокоста в ущерб всем остальным пострадавшим. В результате прочтения этой книги может сложиться ощущение, что евреи не просто были самыми пострадавшим, а оказались единственными пострадавшими в войне. Согласиться с подобной оценкой решительно невозможно, и пусть автора и прикрывает роль его персонажа — роман продолжает лить воду на известную мельницу, на которой вертятся слова «платить и каяться». Соревнование «кто самый пострадавший» не заканчивается уже очень давно, а тема с репарациями, которые должны быть выплачены очередным пострадавшим — новость в том числе и сегодняшнего политического поля.
Другая сторона политического аспекта книги — равная ответственность и всеобщность зла. Да, национал-социалисты виновны только лишь тем, что ошиблись и начали «окончательное решение еврейского вопроса» слишком рано, ещё до победы. Большевики здесь ничем не лучше. Не лучше англичане, французы. Отвратительны венгры. Ужасны украинцы. Короче, автор сумел сделать всех участников войны — и пострадавших, и захватчиков, и победителей — преступниками. Не преступниками оказались только евреи что, как мы знаем из истории, тоже не совсем так — достаточно вспомнить какую поддержку еврейские деньги оказывали нацизму ещё до того, как всё завертелось. Когда Гитлер обличал «мировое финансовое еврейство», он знал о чём говорит. Но, как всегда, пострадало не «мировое финансовое еврейство», а обычные люди. Впрочем, верхушка пострадала действительно только в нацистской Германии — их закономерно повесили. Ни верхушка Великобритании, ни верхушка СССР, допустившие мир и Германию до этой катастрофы, особо не пострадали. Очень жизненно.

Часть IV. Историчность
Полотном романа выступает война, главный герой — кистью, ну а персонажи — красками. Мы познакомимся почти со всеми значимыми персонажами Третьего Рейха — от всем известного Гитлера и Гиммлера, до малоизвестных широкому кругу читателей Адольфа Эйхмана или Одило Глобочника. Если на ранних стадиях герою и его судьбе так-сяк веришь, то, сюжетно, после Сталинграда, уже не очень. Герой под трели целой серии роялей в кустах возносится в самые вершины нацистской иерархии, что смехотворно как для его заслуг, как для его звания, так и для его происхождения (метис). Целая серия богов из машины в виде Томаса или доктора Мандельброда старательно тянут нашего персонажа лишь с одной целью — максимально показать, через призму общения с главным героем, как можно больше персонажей и событий. Верить, что СС-овец с небесспорной родословной, да которого явно ловили на порочащих связях, без жены и детей, т.е. игнорирующий основную идеологическую программу Рейха, мог пройти весь этот путь, не получится даже у очень наивного человека. Другое дело — историчность не личностей, а событий.
Третий Рейх представлял из себя достаточно комичное и неуклюжее, в плане построения, бюрократическое образование. Тот хаос, что царил и очень хорошо описан Лителлом — был на самом деле. Я своими глазами читал статью о масштабной переписки между вермахтом и штабом Гиммлера, что нежелательно на славянских территориях в пропагандистских листовках распространять то, что славяне — неполноценный народ. Это явно мешает работать с симпатиями населения. более того — даже вредит. И штаб рейхсфюрера старательно «отписывался», что ничего страшного в этом нет, и не лезьте не в своё дело. Поэтому хаос, который начал царить в Рейхе после явно провалившегося Блицкрига, действительно одна из причин поражения нацистской Германии. Не меньшее чем шапкозакидательство и чересчур большое внимание к идеологическим теориям. История эвакуации заключенных-евреев с последующим их истреблением, когда они нужны были как рабочие — всё это жизненно, и демонстрирует коллапс государственности. Неуклюжая бюрократическая машина продолжала крутиться, уже особо не влияя на реальное положение дел — бесконечные партийные и аппаратные интриги приводили к тому, что неэффективный Гиммлер взял на себя куда больше, чем смог потянуть. Всё, что касается историчности экономико-социальной, равно как и политической — заслуживает большого интереса.
Есть ли здесь ошибки? Конечное есть. Я прекрасно знаю географию Краснодара и Майкопа — в одном месте Литтл допустил ряд очень серьёзных ошибок, если, конечно, его герой не умеет телепортироваться. Бывать и другие досадные промахи, вроде Сталина-осетина. Конечно, Сталин-осетин это из Мандельштама, которого автор знает достаточно хорошо, но никак не из реальности. Эти вещи скорее относятся к досадным промахам — их можно смело игнорировать. Саму историчность книги я оценил бы как высокую.

Часть V. Эпичность
Есть мнение, что любое масштабное произведение это или Илиада , или Одиссея . Великая война или Великое путешествие. В этом контексте Литтл, явно хорошо знающий эту теорию, опять постарался усесться на два стула — это Великое путешествие по Великой войне. Сам по себе эпический масштаб подкрепляется ещё и эпической оболочкой. И дело даже не в античных мифах и трагедиях, которыми нам в глаза начинают тыкать почти сразу, в том числе в малозначительных элементах (в детстве главный герой играл Электру! Ага! История повторится). Дело скорее в бесконечном экзистенциальном поиске себя на войне и войны в себе. Все эти бесконечных аллюзии на миф об Оресте, бесконечные отсылки к Аполлону, и, наконец, кульминация — уничтожение эриний и воцарение в новом мире совпадают с окончанием войны. Орест-Ауэ получает новую жизнь, равно как и весь мир — жизнь послевоенную. На этом история скитальца-Ауэ заканчивается, и начинается уже другая история — та, которую мы одним глазком сумели подсмотреть в самом начале.
Надо сказать, что, если рассматривать вторую часть романа с мифологической, нежели чем с историко-сюжетной линии — он начинает выглядеть намного крепче. Не мешают даже попытки полемики с французскими философами — благо, отечественный читатель в массе своей не знаком так хорошо с историей философии конца XIX, начала XX века, чтоб считывать все аллюзии автора. Я бы не догадался без подсказки, кто же такой доктор Сардиния. Если вы догадались — значит вы знаете больше меня.
Для меня же сюжетная часть закончилась убийством Ауэ в городе Сталина. Последующие события я бы рекомендовал рассматривать как мытарства, после которых он, наконец, может попытаться вернуть свой потерянный рай. Близнецов сразу Ауэ не дадут — близнецы могу разрушить весь тот нацистско-сатанинский морок, в лице Воланда, Коровьева и Бегемота, ой, простите, Мандельброда, Лилланда и его котов, и вывести героя из тьмы к свету. Путь к свету главный герой должен найти сам но, когда найдёт, ему дадут новых близнецов. В качестве искупления.

P.S. Поскольку я читаю этот роман после скандала с Марией Томашевской, и читаю его в редакции 2019-го года, т.е. в той редакции, что на 20 страниц больше редакции 2011-го года, без «кощунственно выкинутых» кусков, потеря которых поразила автора в самое сердце — то могу сказать. Немного бы потеряла книга от тех кусков, которые выкинула редактор. Никаких сексуальных сцен она не выкидывала — их в книге очень мало и они пресные. И уж если мы даруем главному герою такую ориентацию — извольте добавить пикантных подробностей. Всё что подверглось «цензуре» — бесконечные самоповторы в бредовых снах главного героя. Ценный ли это материал? Для автора — безусловно. Для читателей — сомневаюсь. Я не за то, чтоб править книгу и не ставить автора в известность — это свинство. Правда, хочется спросить у автора, а что он ожидал от Александра Иванова и его издательства, если Иванов, по крайней мере в своих интервью, совсем не против как расстрелов, так и цензуры, т.е. представляет собой классического отечественного левака. В результате история приобрела гоголевские оттенки — как поссорились французский левак с русским леваком. А пострадала Мария Томашевская, которая совсем недавно скончалась, и чует мое сердце — не обошлось без того позора, который на старости лет навлёк на неё уязвлённый Литтл. И да, я соглашусь с редактором, что линия с войной у автора получилась значительно лучше, чем персональная линия Ауэ. Так что если вы откладываете чтение для того, чтоб ознакомиться именно с «полной» версией романа (не знаю, есть ли она в сети, я не находил) — то я бы не советовал. А сам роман прочитать можно.

Смерть - мое ремесло

Большинство книг, посвященных войне, зачастую описывают подвиги одних и преступления других.

Роман Джонатана Литтелла в данном случае вполне может служить своеобразным вариантом разрыва шаблона, когда привычное и устоявшееся мнение о том, как надо писать о Второй мировой и о ком должно говорить подвергается корректировке и на первый план выходит личность офицера СС, участника айнзацгруппы, главной задачей которых было массовое уничтожение людей на оккупированных территориях, окончательное решение еврейского вопроса, человека, инспектировавшего концлагеря с целью повышения производительности труда заключенными и вроде бы как улучшения условий их содержания, побывавшего на фронте и в тылу, Максимилиана Ауэ и его внутреннего мира.

Через личность высокопоставленного эсэсовца автор стремится показать взгляд на происходящее с той стороны и подискутировать на тему: Насколько виновны немцы как нация в разыгравшейся трагедии мирового масштаба, что в них есть такого порочного жестокого, чего нет в других или это просто так сложились исторические обстоятельства и на их месте вполне могли оказаться другие и все пошло бы уже по печально известному сценарию ? Т.е., перефразируя: это отдельно взятый народ склонен к насилию в огромных масштабах или это свойство любой человеческой натуры, могущей в определенных условиях проявить себя таким образом ?

Затем, многие, наверное, задавались вопросом: Как можно в масштабах страны допустить разгул ненависти к другим, быть ведомым в вопросах, затрагивающих нравственные основы любого общества ? Как можно не хотеть, противиться этому и все равно становиться убийцей ? И все это на протяжении не одного года. Как выясняется (и это уже не ново), человек привыкает ко всему, даже к тому, к чему, казалось бы, априори, нет и не может быть привычки. Как в анекдоте про секс: сложно первые три года, а потом нормально

На протяжении всех восьмисот страниц автор словно проверяет читателя на прочность, проводя его вместе с героем через все круги ада: массовые расстрелы, Бабий Яр, Сталинград, концлагеря с их системой уничтожения, инцест, обилие физиологических отправлений в самых разнообразных проявлениях, пограничное психологическое состояние, но ни на долю секунды не возникает ощущение эпатажа, а только усиливающееся с каждой страницей ощущение беспомощности и в какой-то момент сочувствия к врагу, уже не могущему остановиться и самому загнавшему себя в угол.

Весь роман - это практически натянутая струна, комок боли физической и психологической, местами просто одуряюще тошнотворная и отталкивающая, но при этом, дочитав, ты понимаешь, насколько тут все увязано и нет ни одной пустопорожней фразы или действия: герои, греческие мифы, русская и мировая литература и музыка, экскурс в этнографию, теории психоанализа - тут нет ничего случайного, все играет на сюжет и максимальное раскрытие внутреннего мира героя и его психологического состояния, а также соотечественников Максимилиана.

Своим романом автор каждому предоставляет возможность взглянуть с непривычной для нас стороны на развернувшуюся трагедию XX века, заглянуть в темные бездны человеческого существа и задать себе важные и нужные вопросы.

Вы должны противостоять искушению проявить человечность

Незаурядная книга, и прежде всего тем, что сочетает в себе вещи казалось бы несочетаемые. С одной стороны, перед нами роман с претензией на историческую достоверность, с другой стороны, история уж слишком литературна, очень многое предстает перед нами нарочито гипертрофированным и надуманным. Пытаясь воссоздать внутренний мир офицера СС, Литтелл вступает на очень скользкую дорожку: про банальное слепо выполняющее приказы зло написали достаточно и до него, а вывести героя сложной и детально разработанной личность чревато обвинениями в оправдании. Действительно, фашизм с человеческим лицом мало кому нужен, хотя бы потому, что холокост не имеет с человечностью ничего общего. Но это не избавляет нас от простого вопроса: как всё это могло произойти? Ни звериное ожесточение палачей, ни слепое равнодушие исполнителей не кажутся достаточным объяснением. Герой романа Максимилиан Ауэ считает случившееся чем-то вроде массового исступления, помешательства целого народа, свойственного вообще-то вовсе не одним только немцам. Притом такое массовое обвинение вовсе не нивелирует вину каждого отдельного человека. Так, сам Ауэ весь роман мучается осознанием содеянного, хотя и не раскаивается. И в сущности, он прав, говоря, что раскаяние - это для детей. Есть вещи, которые никакому раскаянию искупить не под силу.

С другой стороны, такое коллективное представление о вине можно расширить и дальше. Простое знание о происходящем превращает бездействие в соучастие, значит, военные преступления, совершённые во имя национальной идеи, ложатся на плечи целой нации. Но судьями, утверждает Ауэ, всегда становятся победители. В романе есть момент, когда один из немецких офицеров, узнав о бомбардировках немецких же городов, предлагает после победы призвать союзников к ответу. И действительно, ответить есть за что - тут и Дрезден, и Берлин, и Хиросима с Нагасаки. Немало зверств и на счету советских солдат. Говорить о последнем особенно неприлично, того и гляди, сочтут национал-предателем. Очень многие совершенно разумные и адекватные во всех прочих отношениях люди начинают звереть, когда речь заходит о военных преступлениях сталинского режима. Фашисты заведомо бесчеловечные ублюдки, а целый ряд событий и произведений искусства понемногу утверждают представление о деяниях союзников. Все помнят историю про бумажных журавликов, все читали Воннегута. Но вот мы, а точнее, наши предки, выше обвинений. Мы-то никого не бомбили, не расстреливали и не морили голодом, а если что и было, так только против тех самых бесчеловечных ублюдков, а значит, вполне простительно. Такие люди, они прямо как помянутый выше немецкий офицер, для которого убитые немцы люди, а убитые евреи - недочеловеки.

Так вот, бесчеловечности не существует, заявляет Ауэ, а всё, что есть - человеческое и ещё раз человеческое. Объявив евреев недочеловеками, фашисты и создали то самое противоречие, которое Литтелл так ярко демонстрирует в описаниях Аушвица. И психические отклонения, и жестокость надзирателей объясняются именно тем, что они прекрасно осознавали - человекоподобные животные, которых им поручили сторожить, на самом деле никакие не животные, а ровно такие же люди. Об этом же бредит и поправляющийся от сотрясения мозга Ауэ. А примечательней всего тут то, что офицеры СС это вовсе не вышедшие из народа дикари, а чуть ли не через одного доктора наук, цитирующие в оригинале греческих философов, интеллектуальная элита нации. Сам Ауэ с удовольствием слушает классическую музыку, говорит на нескольких языках, восторженно читает Флобера. Ровно так же, как Эйхман в иной ситуации мог бы стать талантливым чиновником-управленцем, Ауэ был бы интеллектуалом, исследователем, кем угодно, только не офицером айнзатцгруппы. Он и сам не хотел бы участвовать в этом, рад бы найти тихую бумажную работу в тылу. Но когда обстоятельства складываются соответствующим образом, он, прикрываясь долгом перед нацией, берёт в руки пистолет и идёт добивать умирающих евреев.

Видимо, Литтелл ясно понимал, насколько близко он подошёл к опасной истине - совершенно обычный, образованный и добрый человек под влиянием обстоятельств может стать и станет кровожадным чудовищем. Фашизм с человеческим лицом, литературность, становящаяся попыткой если не оправдания, то объяснения штука опасная. Даже завуалированное утверждение, что и сами мы в случае чего запросто начнем сжигать в печах геев/инородцев/интеллектуалов/космополитов, способно поставить на судьбе романа крест - такого люди не любят. Именно поэтому Литтелл и решает добавить в свою книгу галлюцинаций, травм детства и прочего психодела. Парадоксальным образом получается так: чем больше внутренних переживаний героя демонстрируется читателю, тем менее живым он кажется. Постепенно Ауэ из личности становится ходячей реминисценцией. Тут и достоевщина с топором, и мифологические сюжеты об Оресте и Эдипе, и эротические фантазиий, и Лермонтов в Пятигорске, и мазохистское гей-порно в СС-совском антураже. И глобальный злодей и демиург максимилиановой судьбы в лице заплывшего жиром воняющего Мандельброда с десятком котов. Это уже такой B-movie трэш, что многолетняя авторская работа по уточнению исторических деталей меркнет и кажется таким же балаганом. Трудно воспринимать всерьёз книгу, главный герой которой в лучшие свои годы считал себя богом-кальмаром, а потом ему прострелили голову, и парень пошёл вразнос окончательно. Плавно перетекающие в реальность и обратно галлюцинации героя хороши, но в погоне за стилем Литтелл впадает в противоречие, возможно, вполне осознанное. Имея такого карикатурного психопата в качестве главного героя, очень легко отбиться от обвинений в оправдании фашизма. И даже когда мы вживаемся в шкуру Ауэ и понимаем, что видения и кошмары героя вполне оправданы, а сам Ауэ вовсе не карикатурен, исходная идея всё равно гибнет. Почти весь роман Литтелл подводил читателя к мысли о том, что бесчеловечности и вправду не существует, но подобный выбор главного героя мешает все карты. Смысл в том, чтобы показать - совершенно нормальный человек способен на такое, что и в страшном сне-то не приснится, но сам Ауэ был нормален дай бог лет до пяти.

А в заключение ещё одно маленькое наблюдение о нормальности, зле, палачах и героях. Вы же добросовестно прочитали роман и хорошо представляете себе, что на самом деле нужно было сделать для того, чтобы стать шатндартенфюрером СС и считаться истинным национал-социалистом. Приемлема ли для гипотетического Отто фон Штирлица причастность к массовым расстрелам и пыткам, если истинная его цель - выживание и величие его страны? И приемлема ли такая же причастность для гипотетического Максимилиана Ауэ, если он так же твёрдо полагает своей целью выживание и величие своей страны?