Моё собачье дело

Мы носились как очумелые, спасаясь от пухлых ручек, догоняющих нас с восторженным визгом, перепрыгивая через поваленную мебель и валяющихся детей, бились в стекла и делали вид, что умерли. Ничего не помогало, и я проклинала всех родителей, не позволяющих своей детворе завести питомца
и тем самым практически понуждающих ее на столь зверское обращение с чужими, ни в чем не повинными животными. Ну правда же! Или вы знаете хоть одного ребенка, издевающегося над своей собственной собакой на протяжении мало-мальски длительного времени? Если базовая потребность в общении с собакой удовлетворена, то всем остальным жить на белом свете становится гораздо легче.

Папа позеленел от негодования. Он страшно разозлился и даже не пытался этого скрыть. После ухода Никусиных клиентов и ревизора с хозяйкой, которую в конце концов нашли почему-то заблудившейся на чердаке, он в ярости метался по всему дому и кричал, что пока что он еще сам может решать, с каким бредом ему соглашаться, а с каким нет, и что он голова семейства.
Вот это мне очень понравилось, и я сразу решила распределить роли и остальным. Мама оказалась руками, Никуся - мозгами и ногами, а Сашка - голосовыми связками. Сеструха была животом, а я...Ну себе я отвела роль сердца...

Когда я под вечер после долгого сна, наполненного бредовыми кошмарами со взрывающимися разноцветными шарами, наконец пришла в себя, я была уже не простой собакой. Я была собакой, ради которой человек готов рисковать здоровьем и, может быть, даже жизнью. Я и до этого знала, что мы ценные члены семейства, но никогда раньше не понимала так отчетливо значение слова "любовь". Я была по-настоящему любима. Если вам это покажется наивным и пафосным, то пусть будет так. Но в тот вечер я ощутила себя человеком.

Дети уже удалились куда-то на второй этаж, и только изредка их босые ноги появлялись перед нами на ступеньках, а их улыбающиеся головы свешивались к нам, только чтобы сразу с визгом убежать снова наверх. Каждый раз то мама, то папа прикрикивали им вдогонку, что кому-то уже давным-давно пора спать, но так ни разу и не удосужились встать с дивана (или с кресла в папином случае) и пойти их уложить. Чудесным образом в какой-то момент детские крики и топот действительно затихли сами собой, что могло означать только одно. Успех родительского ленивого невмешательства.

Я немного расслабилась. В отличие от сеструхи, за психическое здоровье которой я уже начала немного переживать. Нехотя я вспомнила приют. Там было плохо, бесспорно плохо, и холодно, и голодно, но мы вопреки нашему желанию успели привыкнуть к той жизни. Пусть она была тюремной, но там все было четко и предельно понятно. В одно и то же время корм, в одно и то же время визит поникшего доктора, редкие волонтерские выгулы, полная свобода. Вы спросите, в чем же тут свобода? Свобода вести себя как приспичит. Хоть ты вой всю ночь напролет, от приюта никто не ожидает спокойствия и тишины. Делай свои дела, когда и куда хочешь, все равно с утра уберут. Хочешь, реагируй на реплики работников и посетителей, хочешь, не реагируй. Тогда они просто недолго задержатся у твоего вольера, но что тебе с этого? Хочешь спокойствия, ляг себе на подушку и лежи, никто тебя не будет трогать. Строгий распорядок, ни ласки, ни любви, ни тепла, но полная свобода и легкость от нахождения на самом дне. Хуже быть не может, с тебя нечего взять, ты изгой общества, если так угодно, поэтому веди себя уж как хочешь. Ни за что в жизни я бы не подумала о том, что где-то в далеком уголке моего сердца может затаится тоска по месту, которое привычно рассматривалось как ад.