Прокаженные

Да здравствует здоровье!

Горькая книга. Это не совсем роман, а сборник журналистских эссе о жизни обитателей безымянного лепрозория где-то в молодой советской империи. Я бы даже сказал, что это роман-очерк, если судить по открытости финала, и каждого очерка-главы без исключения. Почему именно 20 глав в каждой неясно, а вот разбитие на две части легко объяснимо, и я вернусь к этому позже. Время действия - двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия, что определяется довольно легко, как минимум по эпизоду с неотправленным письмом В.И. Ленину. На почту пришли и узнали новость о смерти вождя - и зарыдали, конечно же. Собственно, именно с этого эпизода, можно начинать пристально следить за переменами в жизни колонии. Можно проследить динамику перемен, отраженных в первой и второй книгах "Прокаженных". Первая часть призвана показать загнивающее положение лепрозориев и больных в нашей любимой стране, доставшееся в наследие от подлого царизма в начале двадцатых годов. Вторая демонстрирует разительные перемены за совсем короткий срок лет в 5-7. Автор старается охватить все аспекты: планируется организация ком.ячейки, здание клуба оборудовали киноаппаратом и пианино поставили, создан свой оркестр, заработали мастерские для трудящихся... Отдельно анализируются процессы, происходящие с отдельными личностями. Прежде всего, с главврачом - доктором Туркеевым. Он избавляется от мещанских пережитков, т.е. семьи, а потому может целиком посвятить себя любимому делу - двигать советскую медицину на новые ступени борьбы с лепрой. И если в первых главах Сергей Павлович описан классическим чеховским интеллигентом, с бородкой клинышком, пенсне и ворохом сомнений, то потом он не без влияния инструктора комсомола и его жены, станет-таки на красную сторону, осознает всю силу и мощь страны Советов. Фактически, выходит так, что комсомольцам-добровольцам удается перекинуть мостик из взаимопомощи, социализма, работы и дружбы, связывающий изолированный мирок лепрозория с окружающей жизнью. Много страниц будет посвящено переживаниям при отселении здоровых детей от прокажённых родителей и помещение первых в детдом. Но все же осознают необходимость этого шага и смиряются через четыре страницы, простите, через несколько дней.

Если говорить о ядре, вокруг которого Шилин строит свою историю, то это, безусловно, двойственность. Когда даются портреты наиболее самобытных и ярких обитателей лепрозория, нетрудно увидеть, что основная граница проводится между "было" и "стало". Жизнь до болезни и после. Всеобщая любовь, дружба, семья обычно превращаются в одиночество, изоляцию (добровольную или вынужденную), отчуждение. Водоразделом служит проказа, в 85 процентах случаев человек не знает, от кого он заразился. Примечательно, что те, кто узнавали об этом в романе, обычно плохо кончали, сходя с ума или в попытках мести. Противопоставление болен-здоров отлично обыгрывается, так как в лепрозории есть так называемый "здоровый двор", где живут, как вы понимаете, здоровые люди, например, работники в "семи домах, никогда не терявших своей великолепной белизны". Между двумя дворами - аллея из лип и надежда. Всячески стирая грань между больными и здоровыми, одобряя устами героев поведение, при котором люди могут курить сигареты друг друга или питаться из одной тарелки, Шилин демонстрирует, что прокаженные - такие же люди, как все остальные, только в сложной жизненной ситуации. Странно было заметить некую перекличку с произведениями о "маленьких людях", разница в том, что здесь персонажи в общей массе оптимистичнее смотрят на свою ситуацию и жизнь в целом. Я бы даже сказал, что это не совсем противопоставление болен-здоров, а болен-советский. Как вы понимаете, в СССР не должны умирать хорошие люди, пусть даже больные неизлечимой болезнью. Всячески доказывается, что очень многое, если не всё, зависит от эмоционального состояния человека. Если он готов и хочет выздороветь, то это обязательно произойдёт, надо только немного помочь терапией. На протяжении книги Туркеев не забывает вспомнить о количественных планах на выздоравливающих, а в конце романа, выписывая из лепрозория здоровых советских труженников, он радостно подчёркивает, что в следующем году-то вообще здорово всё станет.

Реалии покачнулись, когда с помощью инструктора комсомола, пришли забирать здоровых детей у заболевших родителей. Опять двойственность, в этот раз - мир детей сталкивается со взрослым и ожидаемо не может ничего противопоставить силе. Ёрничать не буду - выбор в самом деле препоганый. Жить ли в детском доме отдельно от больных родителей относительно без риска или жить в родительском доме в изоляции, рискуя заболеть. Все мы помним детские дома, особенно в голодный период 20-30 годов, не верю, что всё было так радужно, как описывает нам Шилин. Детей в колонии неожиданно много, они всегда на виду, пытаются осознать, почему родителям нельзя ходить, где вздумается, примеряют на себя эту модель и ожидаемо не понимают, что там напридумывали эти странные взрослые. Большинству из них рисуется радостное будущее с мамой и папой, и Шилин не разуверяет читателя.

А что же в произведении с отношениями мужчина-женщина? Бог ест любовь или не ест? Удивительно, но автор почти не обращается к этой теме. В эпоху становления советского государства для неё не находится места. Вспоминается жесткая Марютка в "Сорок первом" Лавренёва, здесь таких женщин-революционерок нет. Большинство описанных женщин - хранительницы очага, матери разной заботливости. Чувств к мужьям практически не осталось, тянут лямку автоматически или из жалости. О любви не говорит даже пара, "прогуливающаяся в ивняке", женщина лишь кротко глядит, а мужик-то по глазам всё понимает - вот оно что. Есть минимальные намёки именно на чувство у лаборантки Веры Максимовны, когда, например, ей становится стыдно почему-то при осмотре её доктором. И краснеет, чего раньше не случалось с ней. У бабуль личное счастье простое - чтобы вынесли на солнышко полежать и посмотреть на природу. Только молодая пара комсомольцев счастлива, что понятно - им строить светлое будущее для детей, а потому угрюмыми быть некогда. Строительство, кстати, относится и к собственным телам и здоровью - упование на исцеляющее чудо господне уходит почти полностью, уступая место вере в собственные силы советского человека и торжества науки.

Как ни странно, здесь действительно практически не поднимаются вопросы религии, так характерные для царской России. Я ждал в лепрозории церквушку, священника, причастия больных, красные углы и молитвы за здоровье, но в итоге получаем лишь больного проказой священника Протасова, посчитавшего своим долгом начать самостоятельные поиски лекарства или универсального рецепта выздоровления. Колоритная фигура, через которую автор знакомит нас со многими больными, т.к. Протасов дотошно расспрашивает каждого, у кого хоть ненадолго было улучшение, об их жизни и привычках. Христос упоминается лишь дважды, в одном случае опосредованно при разговоре об иконописи, а вот второй любопытен. Это размышление в дневнике о том, что богу на Голгофе было легче: "Если существовал Христос и на самом деле нес бремя креста, он был счастливее прокаженного, ибо знал, что скоро последует смерть." Непохоже на высмеивание устоев, а лишь замалчивание этого вопроса и снова двойственность - вера против науки, пусть и рудиментарно.

Лишь один момент в романе вызывает недоумение. Как всем понятно, очень много места занимает идеология. Это и постоянные упоминания, что раньше в царских лепрозориях прижигали кочергами и внезапные вставки, на сколько в этом году надои повысились, и обращение главного героя к коммунистическому свету, и изрядно напрягающие "лица вождей", смотрящие с транспарантов и "создающие уют в доме". Всё понятно, знакомо и очень по-Панферовски брусочно, если вы понимаете, о чём я. Но есть нюанс. Свихнувшийся иностранец задумывает революцию прокажённых под лозунгом: "Долой здоровых!" Она должна быть направлена против условий, в которых больные существовали тысячелетиями. Показалось нереальным, чтобы это пропустили советские цензоры, которые замечали и менее очевидные аллюзии на советское государство. Почему так - сложно сказать, возможно, как переломный момент для доктора Туркеева, поднявшего на этом собрании шум и по факту, разогнавшего людей. Факт остаётся таковым: государства в государстве не получилось, наоборот, предлагаются всяческие варианты ассимиляции. Трудящиеся хотят видеть в своих рядах достойных членов общества и мастеров своего дела, пусть даже прокажённых без частей тел. Всё радужно, поэтому умирать будут только в первой части, потому что ко второй самые приметные и приятные заболевшие должны выздороветь, понятно? Чтоб вырастить на 15 бушелей зерна больше, чем в этом году. Лепрозории всех стран, соединяйтесь!

Во славу Анархоптахов, 6А
Долгая прогулка-2019, ноябрь

Героический роман или Данко ХХ века

Героический роман (возникает особенно острое желание скаламбурить — «гераклический роман») как жанр представляет из себя достаточно сложное полотно. Героический роман очень чувствителен и к ткани повествования, и к методу, через который данную ткань объединяют в некое единое целое. Качество ткани очень важно — она не должна гнить, распадаться, не должна быть сильно дешёвой, но и слишком дорогой ей быть не надо. «Парчовый героический роман» это оксюморон. Героический роман должен быть перенасыщен тем, что я бы назвал «превознеможением» — болью, страданием, унижением. Только с заведомо низкого яруса повествование может воспарить в душевдохновляющие, горние просторы, и осветить нам, погрязшим в грехе смертным, путь через тьму к свету. С другой стороны — метод сшивания разнородных кусков в единое полотно важен ничуть не менее, чем качество самих кусков. Поэтому мы имеем два возможных сценария развала всего замысла — либо изначально гнилой материал, либо же портному-писателю просто не хватило мастерства сшить эти куски кожи в единое целое, и оживить созданного голема.
Если мы определяем данный жанр как «героический роман», то абсолютно необходимо выделить фигуру героя. Фигура героя здесь есть, и это герой прям из палаты мер и весов раннего соц. реализма, который пламенем своего сердца заставит Данко стыдливо спрятать свою жалкую свечку подальше, а жизненной силы которого больше чем ярости у барса из Мцыри. Речь идёт, конечно, о докторе Туркееве. Годы написания данного романа не дают нам шанса — в начале 30-х годов вообще глубина персонажей сильно не поощрялась. Великая литературная традиция XIX века осталась в прошлом, вместе с царским режимом, а новая литературная традиция должна была основываться на совершенно иных принципах. Поэтому не стоит ждать от доктора какой-то сложности или психологической глубины — её нет. Герой есть герой, но больше о нём, чего его «героическое» амплуа, нам знать не положено. Личная жизнь? Даже старательно нагнетаемый автором катарсис ничего не смог сделать с этой героической сущностью — нет жизни у этого человека. Привычной нам жизни. Вся его жизнь — борьба со страшным монстром, и пусть жертвами этой борьбы будет даже его семья — это малая цена. «Счастья для всех, но совсем не даром», да и обиженных будет хоть отбавляй.
Разумеется, никакое героическое повествование невозможно без хтонического монстра, чудища из бездны, разверзнутую пасть которого должен навсегда захлопнуть наш герой. Чудище здесь выбрано очень амбициозно — это болезнь, третировавшая человечество несколько тысячелетий, и, казалось бы, оставшаяся невредимой даже несмотря на тот невероятный арсенал вооружений, который разработала наука к началу ХХ века. Чудище многолико и неуязвимо, видимо, но непонятно. Через скрупулёзный пересказ имеющихся на тот момент сведений представляется то гигантское поле брани, на которое выйдет наш герой, а полем битвы будет — нет, не душа людей, а самая что ни на есть физическое тело, разъедаемое и уничтожаемое болезнью из преисподней. Проказа уничтожает не только тела людей — она разъедает их самих как сущность, она убивает их социальный статус, она испепеляет не только самого человека, но и всё, что делает человека человеком. Разумеется, только такой герой, как наш, может рискнуть выйти на такого монстра, каждодневно рискуя своей жизнью и здоровьем.
А если всё настолько хорошо с материальной частью повествования — можно ли говорить о том, что это произведение должно войти в золотой фонд героической прозы? К сожалению, нет, и подкачал здесь метод. Автор старательно, крупными мазками в стиле Рембрандта, рисует нам проникновенное полотно — и первую четверть книги ты действительно проникаешься этой ситуацией. Что же происходит в оставшихся ¾? А происходит то, что бывает, когда отменный материал попадает в руки слишком уж молодого, пылкого, но не очень профессионального автора — автор пытается прыгнуть выше своей головы, и всё запарывает. Если первую четверть книги простым, но проникновенным историям действительно нельзя не сопереживать, то дальше начинаются разного рода сюжетные извращения. И да, эти извращения никак не похожи на жизнь — за героями разворачиваются просто шекспировские драмы, сами герои компонуются не то что в любовные треугольники, а прям в полноценные многоугольники, каждый прокаженный становится носителем истории, которая должна заставить разрыдаться Достоевского, да что там Достоевского — должны пронять даже самого завзятого циника. Результат получается совсем не очень — нарочитая лубочность тому виной. Если герои Пантелеймона Романова, равно как и чудики Шукшина в подобных условиях выглядят если и не органично, то абсолютно приемлемо для советской прозы, то Гамлеты и Дездемоны, Отеллы и Офелии больше навевают мысль о буффонаде. Автора сложно винить — он хотел как лучше. Но со штурвалом он явно не справился, своими руками задушив человеческие истории ради невесть зачем нужных здесь шекспировских терзаний.
Конечно, это далеко не единственная проблема данного повествования. Вторая проблема — слишком уж явственный «социалистический душок», который исходит от парторга. Одному доктору, конечно, никак не забороть проказу, поэтому он получит верного оруженосца — советскую власть в лице инструктора комсомола. Явно с перехлёстом энергичный комсомолец готов уничтожать не только проказу, но и чуму, бедность и всю мировую несправедливость. Если Туркеев предстаёт «всего лишь» борцом за жизни своих пациентов, то Орешников это тот воин, который отобьёт у болезни души её жертв. Так Данко в повествовании задвоится — и никакой проказе уж точно не удержаться перед такими противниками: сдержанными, вечно улыбающимся Туркеевым и энергичным и задорным Орешкиным, в лице которого мы видим всю ту благость, что несёт для больных, заблудших, усталых и потерянных советская власть! И здесь начинается главная проблема повествования.
Лепра из действительной болезни, которая терроризировала человечество на протяжении тысячелетий, вдруг превращается в ёмкую метафору того ужаса и дряни прошлого, которая должна неминуемо отступить перед советской властью. Личные трагедии людей, попавших в эту мясорубку, после своей нарочитой буффонизации, вдруг предстают просто как иллюстрация победы советской власти над тем, над чем не справилось человечество до Великой Октябрьской Социалистической Революции. Прокаженные, получившие, как им оказалось, свой, полноценный кусок текста и место в литературе, вынуждены смириться со своей сугубо утилитарной ролью — ролью иллюстративного материала повышения удоев здоровья на стройке социализма. В результате вместо финального катарсиса мы имеем полноценное клоунское шоу, где личная трагедия людей лакируется верой в светлое завтра, а всё что может предложить нам автор сейчас — театральную постановку, в которой глубоко больные люди будут изображать здоровых. Возможно, они в это и поверят — но поверят ли в это палочки Гензена? Как учёный перед микроскопом автор старательно пробует и отбрасывает разные катарсисы, которые должны были произойти в повествовании — личная трагедия доктора Туркеева? Обещание нового лепрозория? Выздоровевшие люди? Новая жизнь для ребёнка? Прощение матери? Автор отбрасывает варианты — нет, не тянет это на катарсис. И лучшее что ему остаётся — устроить упоминавшуюся постановку. Больные будут изображать здоровых, а впереди их ждёт новый лепрозорий. Главным героем оказался не доктор Туркеев, и даже не инструктор комсомола Орешкин, а Советская власть — и оттого ещё гроше. Человеческую победу, пусть и призрачную, пусть только зачатую — уже украло государство, как до этого был украден ребёнок. Главным злом повествования назначена лепра, но дочитав последние строки, и повозив по нёбу концовку, хочется спросить ещё раз — не будет ли это той известной ситуацией, когда старая болезнь просто вытесняется новой?

Там и тут, они и мы

Что вы знаете о проказе? О методах лечения, о возможности заразиться, о здоровых детях, рожденных у больных родителей? Если ваш ответ «почти ничего», то очень рекомендую это произведение, ведь помимо художественной составляющей, в ней много полезной информации, дающей представление об устройстве лепрозория, о пациентах и врачах, там проживающих.

Автор много пишет о пропасти, разделяющей больных и здоровых, о том, как относились в обществе ХХ века к заболевшим, как сложно переносили изоляцию зараженные лепрой и как мечтали вернутся обратно в город. Не раз поднимается вопрос, а правильно ли вообще запирать людей в отгороженных поселениях, ведь часто, из-за боязни попасть в лепрозорий, прокаженные затягивают с обращением за медицинской помощью, не получают вовремя лекарств и из-за этого их недуг протекает дольше и мучительнее. Писатель, словами своих героев, сообщает, что люди из-за исторического наследия и многовековых страхов опасаются проказы, хотя случаи заражения при отсутствии близкого контакта весьма малы и что те заболевания, которые мы не видим, не менее опасны, чем лепра (а также сравнивает проказу с сифилисом и туберкулёзом, носители которых не были исключены из общества). Из этой книги можно узнать различные истории пациентов лепрозория, при этом написанные увлекательным языком, так что сложно остаться равнодушным к персонажам.

Некоторые из этих сюжетов могли произойти с любым человеком, а наличие проказы лишь усугубляет, подчеркивает людские недостатки

спойлер(например, рассказ про неверную жену, которая послужила переносчиком лепры, сама не заболев, или же про озлобленного человека, снедаемого жаждой мести, который все доискивался, кто его заразил, при этом совсем не задумываясь о том, что его слуга подцепил заразу именно из-за него, про убийства в лепрозории, совершенные из ревности или из жалости). свернуть

А некоторые ситуации возникли именно из-за заболевания, например, отношения в парах, когда один из супругов заразился, а второй нет или, наоборот, когда один вылечился и может покинуть больной двор, а второй вынужден оставаться. Или же цепляющая за душу ситуация, когда здоровых детей забирали у прокаженных родителей, давая им шанс расти на «воле», сохранить здоровье.

Об этом романе можно долго говорить, почти каждая история интересна и примечательна, так что всем ее советую к прочтению. Тем более, что, несмотря на поднимаемые проблемы и описание действительности болеющих проказой людей, книга вышла весьма оптимистичной, с верой в светлое будущее и отчасти даже оказывает умиротворяющий эффект в наше неспокойное время, полное тревог о здоровье.

Наташа varvarra , большое спасибо за рекомендацию этой книги

В своём романе Георгий Шилин затрагивает весьма непростую и местами довольно неприятную тему о жизни одного из лепрозориев в 20-30-е годы прошлого века, куда помещались люди, больные проказой, на тот момент ещё недостаточно изученной, на территории Советского Союза.

Как выясняется, автор был единственным советским писателем, так глубоко проникшим в жизнь и быт прокаженных, в область борьбы с чудовищной и "загадочной" болезнью, борьбы, которую мужественно и новаторски вели советские врачи.

При чтении романа чувствуется насколько серьёзно подошел писатель к изучению своей темы, взятой за основу . Чтобы написать этот роман, автор подолгу изучал жизнь в лепрозориях, прочитал специальную медицинскую литературу, повествующую об истории борьбы с проказой и о методах ее лечения, что и нашло отражение в тексте, выглядящем достоверно и убедительно.

Благодаря этому роману, читатель имеет уникальную возможность познакомиться с тем, как было устроено медицинское учреждение, как осуществлялась борьба с наводившей ужас болезнью, как было организовано совместное проживание больных и здорового персонала.

Помимо этого, и в первую очередь, роман, конечно, о людях и их непростых судьбах. По сути, это череда очерков из житейских историй, в которых всегда есть место любви, трагедии, отчаянию и счастью.

Рекомендую книгу всем, интересующимся медицинской тематикой и книгами, расширяющими кругозор.

Книжный винегрет. Зимний туесок 2022
Собери их всех.
ЧКВ. Любителям списков 2022
ЧКВ. Покорители вершин 2022

Эти люди страдают проказой, они не верят больше природе
(из песни группы ''Крематорий'')

Мне очень-очень сложно писать отзыв на эту книгу, потому что она воздействует на каком-то таком очень эмоциональном уровне, что становится невозможно адекватно реагировать на неё. Да, у нас был курс ''Инфекционные болезни'', на котором говорилось и о лепре. Но я до сегодняшнего дня не задумывалась над тем, что ДО СИХ ПОР - только представьте себе(!) - до сих пор, за более чем тысячелетнюю историю болезни, не установлены механизмы передачи лепры. И, в сущности, и лечения тоже нет, а только исключительно симптоматическое воздействие на пораженные системы. Всё. Цараат царственно прошествовала по нашей планете, оставшись непобедимой. Да, количество больных снизилось, болезнь отступила, но не исчезла. И нет прививок от лепры. На сегодняшний день на территории России осталось четыре лепрозория: в Краснодарском крае, Ставропольском крае, в Астрахани и ещё один на Севере ( точного места не нашла). Из интервью главного врача Астраханского лепрозория Дуйко В.В.:

Достаточно сказать, что за последние 10 лет выявлено всего 11 случаев заболевания лепрой на всей территории Российской Федерации. Но есть и случаи привозной лепры. Считается, что лепра - это болезнь стран с низким социальным уровнем. Например, согласно зональному принципу организации противолепрозной помощи, лаборатория Сергиева Посада курирует европейскую часть нашей страны, Сибирь, Дальний Восток, и у них на учете стоит чуть больше 60 больных. Но последние выявленные больные, это, в основном, российские граждане, работавшие за рубежом. Последние два случая завезли из Африки. В Европе, своей лепры практически нет, болеют мигранты, рабочие, приехавшие из индемичных стран - это африканские государства, Индия, Вьетнам, Китай. Повторюсь, своей лепры в России мало, можно сказать, практически нет. И старые очаги - Нижнее Поволжье, Сибирь и Дальний Восток - затухают в плане выявления новых больных.

Но, в общем, я не совсем об этом хотела писать, а о том, что эта книга Шилина - внесистемная, внережимная. Она - вневременная. Она о том, как в небольшом лепрозории где-то в степи, жили люди, пораженные лепрой, как другие люди, оставляя свои семьи и жизнь в городе, на воле так сказать, отдавали свои силы и жизнь на борьбу с этой заразой. Мне очень сложно себе представить каково это - ощутить что ты болен НАВСЕГДА и лечения никакого нет, что общество, во избежание эпидемий, изолирует тебя НАВСЕГДА, что жизнь твоя пройдёт в удалении от близких и родных людей, что ты - прокаженный. И не факт, что близкие будут навещать тебя, что муж или жена будут хранить тебе верность и любить, что ты когда-либо увидишь своих детей, если...если только они сами не заболеют лепрой. Страшно представить, а люди с этим жили, когда каждый из обитателей пересекал линию, разделяющую ''здоровый'' двор и ''больной'' двор, то для них начиналась абсолютно новая жизнь, новые условия. Какое время понадобится, чтобы совершить этот переход из одного мира в другой и привыкнуть к нему. И можно ли вообще привыкнуть ? Кто-то привыкал, начинал новую жизнь, заводил семью, рожал детей, работал, а кто-то, как, например, Строганов - не мог. Что это было - безволие? слабость? отчаяние? Сложно ответить, сложно судить, потому что я не знаю ЧТО было бы со мной в такой ситуации. А ведь там, - на ''больном'' дворе, - была своя жизнь, свои таланты, свои драмы, свои трагедии, своя радость. В условиях изоляции от мира их жизнь продолжается, законы жизни всё равно продолжают действовать вопреки всем болезням и условиям - люди любят, ненавидят, убивают. И вот ещё один вопрос: А с точки зрения морали как судить прокаженных - как здоровых или как больных, чья психика подверглась тяжелому испытанию. Вопросец, да? Шилин много таких вопросов задаёт по ходу повествования.

Вот я дошла и до самого главного о чем хотела написать. О врачах, вернее, о враче. О докторе Туркееве, который, оставив семью в городе, практически все свое время отдавал больным, борьбе с лепрой, служению больным. Для меня такой гражданский и человеческий подвиг выше всего, выше всех достижений, именно такие люди ''двигают'' науку и историю вперед. Вы можете себе представить, что многие врачи ДОБРОВОЛЬНО прививали себе лепру, зная, что болезнь эта неизлечима? Прививали для того, чтобы понять механизм передачи лепры, найти новое лекарство от лепры. Только те, кто так полностью и до конца отдаются профессии - лечить людей, для кого это является призванием и работают в основном не ради денег, а потому что по-другому не могут, только такие люди могут называться ВРАЧАМИ, не просто лекарями, а именно ВРАЧАМИ. Я знаю, что таких людей много, они были тогда, они есть сейчас и они все равно будут. Низкий вам всем поклон.

Он шел и раздумывал...Личная жизнь...Была ли когда-нибудь у него личная жизнь? Мысль эта пришла ему только сейчас впервые за много лет.
Прежде он никогда не думал о себе. Личная жизнь...- и с удивлением остановился: у него не было никогда личной жизни. Вся она отдана больным...
Но, может быть, больные и есть самая настоящая личная жизнь? Семья. Он ее почти не видит, не знает. Он знает только то, что все его жалованье до копейки отдается жене. Полтора дня в неделю - дома. Вот и вся личная жизнь.

С этой книгой я бы не встретилась, если б не совет kandidat . Наташенька, спасибо тебе. Огромное. Ты даже не представляешь что со мной сотворила эта книга...Спасибо.