С известной писательницей Флорой Конвей происходит страшное – однажды после игры в прятки из ее квартиры в Бруклине бесследно пропадает маленькая дочь Кэрри. У полиции нет зацепок и версий. После долгих месяцев тревожного ожидания и странных совпадений сломленная горем Флора начинает подозревать, что за всей этой историей стоит некто, продумавший преступление до мелочей. За океаном, в Париже, разбитый жизненными неурядицами и гриппом, романист Ромен Озорски замирает перед мерцающим голубым...
Я со вздохом вспомнил Набокова, называвшего своих персонажей «каторжниками», невольниками в мире, в котором он был «абсолютным диктатором, единственным ответственным за стабильность и правду».
Такова история всей моей жизни, с самого детства. Всегда один и тот же враг — я сам.
Когда я был несчастен, когда не с кем было перемолвиться словечком, у меня оставались мои персонажи. Я знал, что некоторые из них еще несчастнее меня. Это было далеко не утешение, скорее чувство братства.
Что проку в свободе мертвецу?
Часто человек сводится к тому, что он скрывает, — к щепотке секретов.
Перед химчисткой скучает дюжина фотографов и журналистов: мелкая сошка, усталая и невеселая пехота с пальцем на спуске объектива, состоящая на службе у пошлости и непристойности.
Я давно знаю, что художественный мир подчиняется собственным законам, но могущество этих законов я до сих пор недооценивал.
Писательство — это прежде всего утверждение своего «я», доминирование над другим, оклик: слушай меня, смотри на вещи, как я, перемени свое мнение. Это агрессия, даже враждебность.
Когда почти весь день блуждаешь в воображаемом мире, тропинка, ведущая из него в реальность, может затеряться.
Даже когда есть хорошая история и хорошие персонажи, для успеха романа этого мало. Надо еще находиться в таком моменте вашей жизни, когда вам удастся из него кое-что извлечь.
За меня говорил сочинитель романов, привыкший изображать романтические события, выводящие героев из тупиков реальной жизни.
Волшебство «бога из машины», желаемый резкий поворот исправляет в последней главе действительность, приводя ее соответствие с тем, что «должно быть». В кои-то веки победу одерживает добро, а циники, посредственности, злоумышленники получают по заслугам.
Я охотно прознаю, что большую часть времени пребывал в параллельной вселенной, населенной воображаемыми существами, чьи проблемы не отпускали меня ни днем ни ночью.
Все люди скроены из разной материи. Одни корчат из себя звезд, а сами довольствуются зачитыванием текстов, не прилагая ни малейших стараний. Другие, напротив, пытаются повести вас в танце, изменить жизненную траекторию.
Самый волнующий момент сочинительства — это когда ваши персонажи завоевывают автономию и изъявляют желание делать вещи, которые вы не планировали.
Начинаешь ради удовольствия, но в конце центром твоей жизни становится твой порок.
Сочинительство никогда не было для меня развлечением. В него уходишь с головой. Флобер называл это особым способом жить.
Написать один роман не очень трудно. Изнурительно другое — писать романы один за другим. Для этого нужна особая одаренность, несколько отличающаяся, конечно, от простого таланта.
Чтобы ни болтали романисты, они не любят, когда их персонажи приставляют к их горлу нож.
Меня страшило то, что я могла узнать. Это был страх узницы перед выходом из пещеры, когда она осознает, что прозябать в темноте удобно, что свет сулит страдание.
Участь людей — жить в невежестве, в плену ложных представлений, в пещере, ослепленными ухищрениями интриганов, создающих иллюзии, которые они принимают за истину.
Многие сочинители знают о принципе драматургии под названием «чеховское ружье»: если в первом акте на стене висит ружье, учил русский драматург, то во втором или третьем акте оно непременно должно выстрелить.
На тротуаре сгрудились два десятка журналистов. Стервятники, крысы, гиены — неизменный зверинец, регулярно собирающийся в надежде попировать на трагедии.
— Чтобы вы ни предприняли, финала истории вам не изменить.
— Я писательница, финал определяю я сама.
— В своих романах — может быть, но не в реальной жизни. Писатели силятся управлять миром, но мир иногда сопротивляется.
Сама жизнь — непрекращающийся риск.
У меня такое впечатление, что все изданные мной романы — булыжники, мостящие длинный путь, путь, ведущий к чему-то или к кому-то.