Не то, чтобы в стольном граде Китеже приезжим вовсе не рады. Отнюдь. Рады. Если люди приличные. А то взялась из ниоткуда княгиня Волкова, а с нею купцы провинциальные, местных порядков не ведающие, князь проклятый, княжна, некогда княжичем бывшая, ведьмак и четыре десятка котиков, которых надобно пристроить в заботливые руки. И это не считая свеев-оборотней, барона с семейными проблемами и прочего, случайного или нет, люду. Вот и притихла столица. Приглядывается к гостям незваным, которые,...
— Царица опять же… может, она и хорошая женщина, — поспешила заверить Баська, — да только упасите боги её в свекрови. Сразу ж видно, что житья не даст.
Он поспешно отвел взгляд, подумавши, что ежели кто его тут с этой красотой увидит, то маменька расстроится.
Жениться велит.
Или невесту удавить… он точно не был уверен, с маменькою всякое случалось.
Старший царевич, прячась в тени галереи, с мрачным видом разглядывал девиц, которые старательно водили хоровод. Второй уж час водили, оглашенные. И еще столько же водить будут. Елисею, говоря по правде, становилось слегка не по себе от этакой девичьей целеустремленности.
…легче всего девичью стать сохранить в памяти.
…все друзья так и мечтают меня оженить. А все почему? А все потому, что люди в сущности своей не выносят, когда кому-то хорошо.
порой теория с практикой весьма разнятся.
Радожский поднял венец, повертел, любуясь игрой камней. — Негоже простоволосой ходить.
Стася решила пропустить замечание мимо ушей, а то так сперва с покрытой головой ходить научишься, а там и вовсе в светлице осядешь с шитьем да правильными мыслями.
Ну их.
— Еще тогда следовало в монастырь её отправить, да пожалел…
— Монастырь? — уточнила Стася.
Так, на всякий случай.
Мойте руки перед едой. Есть немытые руки вредно.
Из наставлений одного каннибала.
А его недолюбливали.
И за родство с государем, которым Радожские не то, чтобы не гордились вовсе, но предпочитали делать вид, будто родство это совсем уж дальнее, а потому не стоящее памяти. И сие непонятно было многим: как это, имея шанс, да им не пользоваться?
Не любили за молодость.
Что с того, что отец преставился? Так это не повод юнцу в думе сиживать. И за толковость, за преданность… мало ли, за что еще человека невзлюбить можно.
…все-таки к организму стоит прислушиваться. Им это еще на первом курсе говорили. И если организм отчаянно хочет дать кому-то в морду, что ж… почему бы и нет.
— У тятеньки нрав тяжелый, — она развела руками, явно оправдываясь. — С завтрева снова явится. Подкупать будет. Он завсегда так. Если силой не вышло, то золотом попробует…
— Он просто заклятый, — сказала Лилечка, стукнувши ножкой по плечу свея. — Вот и колобродит.
— Заклятый?
— Колобродит?
Лилечка зевнула и кивнула, соглашаясь со всем сказанным. А после добавила:
— Мой тоже ругаться станет. Крепко. И небось дома запрет… а дома скучно. Можно, я тоже к тебе перееду?
— Нет! — несколько нервозно ответила Стася. И поспешила объяснить. — Ты еще маленькая. И родители тебя не пустят. Вот подрастешь…
— Замуж выйдешь, — подхватила Горыня.
— И тогда уже муж не пустит, — завершила Светлолика, подавив зевок. — Чего? Я ж правду говорю!
медведи в здешних лесах водились матерые, плохой экологией не испорченные
Кошки — они как люди: нагадив тебе в ботинок, выказывают удвоенную радость при твоем появлении.
В общем, благодарности от спасенных ждать точно не следовало. И не то, чтобы Стася рассчитывала, имелся у нее жизненный опыт, утверждавший, что чужая благодарность — зверь редкий, но вот как-то все равно обидно.
Холоп, которого вооружили палкою, ничего не сказал. Он шел с видом мрачным и торжественным, и время от времени шевелил бровями, отчего вид становился еще и слегка придурковатым. Но, кажется, тут было так положено.
— Батько! — вновь взвыл несчастный, голову руками заслоняя. — Батько, я же… я не хотел! Не знал! И все-то клевета… ведьмы клятые заморочили.
Стася почесала руку.
Опять ведьмы.
Вот ведь… гадости люди сами творят, а виноваты, выходит, ведьмы…
Вот только пусть вернется, Стася ему выскажет все, что на душе накипело. И скалку возьмет по древней женской традиции, чтоб слушалось внимательней.
— Подслушивать неприлично, — глаза Радожского нехорошо полыхнули. А ведь маг неслабый, огневик. У них вечно силы больше, чем сдержанности.
— Зато полезно.
— Вы не можете вот так жить одна!
— Почему?
— Это… это просто неприлично!
— Почему?
— Вы… издеваетесь?
Ежи мысленно присоединился к вопросу.
— Я интересуюсь, — уточнила Стася. — К тому же я не одна.
— С котиками.
— И с Евдокимом Афанасьевичем.
— Он дух!
— С Ежи?
— Лучше бы он был духом!
— Поговорите, может, и согласится.
Ежи заранее решил, что не согласится. Во-первых, в человеческом бытии были свои несомненные преимущества, а во-вторых, обойдутся.
— Вы должны что-то сделать! — князь Радожский, подавшийся было за невестой, все же остановился и взор свой обратил на Верховную ведьму.
— Что именно? — уточнила Эльжбета Витольдовна.
— Что-нибудь!
— Хотите, в жабу превращу?
— Кого?
— Вас.
— За что?!
— За излишек дурости.
— От то-то же, — сказал Антошка наставительно. — Ты сперва бабу покорми, а потом уже женихаться лезь…
порой вот вроде смотришь на человека, и не дурак он, и разуметь разумеет, а такое творит, что как-то оно ни в сказке, ни пером…
Мое отношение к окружающим зависит большей частью от того, с какой целью они меня окружили
…существует древняя легенда, что, если женщину не обижать, то она и не обидится.
Из кабацкой беседы о преданьях старины глубокой.