Я стал напевать рождественскую песенку и похлопывать в такт по маминому животу, чтоб у малыша там тоже было праздничное настроение.
Папа лишь тихонько постанывал, пока его тащили на четвёртый этаж. Ноги его оказались удачно согнуты под правильным углом, и Гранфорс благополучно опустил папу в кресло перед печкой. Мама открыла дверцу, чтобы стало ещё теплее. Папа сидел, улыбался и оттаивал.
— Кто это? — спросил я.
— Майор хлеб-о-сол, — сказал папа. — Я подобрал его по дороге, когда заезжал к приятелю на хутор.
Когда мы сняли с него фуражку, маску с белой бородой и одеяло, то обнаружилась его настоящая сущность — на самом деле это был мешок, наполненный фантастическими яствами: там были хлеб, масло, сыр, отварной окорок, яблоки, сосиски — сколько душе угодно.
Я поднял трубку, все ещё держа зеркало в руке. Это была Эльза.
— Привет, знаешь, что я делаю?
— Нет.
— Я ем шоколад. Это самый вкусный шоколад, который я когда-либо пробовала! Спасибо тебе. А ты что делаешь?
— Смотрю на себя в зеркальце.
— Ну, тогда ты видишь того, кто мне нравится, — сказала она.
И тут случилось что-то странное. Я увидел того, кто, несмотря на распухший нос, был весьма неглуп и улыбался так, что не мог выговорить ни слова.
В любой другой год она почитала бы нам что-нибудь о Рождестве, а потом раздала табели с оценками. Но на сей раз она вместо этого повесила на доску карту Европы.
- Так выглядела Европа до войны, - сказала она. - Я хочу, чтобы вы это запомнили. Чем бы все ни закончилось.
Один за другим мы выходили к доске и показывали на карте города. Это выглядело торжественно, как на похоронах бабушки, когда все по очереди подходили к гробу прощаться.
В любви радость и грусть всегда рядом.
И помчался со всех ног. А сам думал: вдруг это только сон? Поэтому мне хотелось успеть прибежать обратно, пока я не проснулся.
Если тебе кто-то нравится многое можно навооброжать .
Любовь не для слабаков. Ты должен быть готов чем-то пожертвовать.
- Ты что хочешь получить в подарок?— Папу, — вздохнул я, — и шоколадку.