Мы должны изменять вещи, Дерфель, а не ждать, пока они нас изменят.
– Ты слаба, – сказал я. – Я родилась слабой, Дерфель, – промолвила она, – но жизнь понуждала меня притворяться сильной.
Туда, куда молодой понесется сломя голову, мудрый отправится ровным шагом.
Это ни моя победа, ни ваше поражение. Это мир. Я прошу мира и только одну жизнь. Жизнь Гундлеуса.
- Я предпочел бы сражаться, лорд. - А я, улыбнулся Артур, - предпочел бы выиграть, а не проиграть.
Чернила столь же плохи: просто черная жижа, смесь ламповой сажи и смолы яблони. Правда, пергаменты получше. Они выделаны из шкур ягнят еще древними римлянами и когда-то были покрыты письменами, которые никто из нас прочесть не мог, а женщины Игрейны отлично отскоблили эти шкуры и сделали их снова чистыми и годными для письма.
Верь, Дерфель, посвяти этому всю жизнь. Каждую минуту, каждое мгновение дня и ночи ты должен быть открыт Богам, и они явятся тебе.
Пробило полночь. Небо было ясным, сухим и блестящим от звезд. Земля промерзла и казалась крепче железа, реки ее были намертво схвачены льдом. Бледная луна — плохое предзнаменование, в ее зловещем свете протяженные западные земли словно обмерли в холодном мерцании. И три дня свет не струился с мрачного неба, не было и оттепели, весь мир лежал в белом безмолвии, кроме деревьев, с которых ветер сдул снег, — они зловеще чернели на фоне укрытой белым саваном земли. Наше дыхание превращалось в пар, но не отрывалось от уст, не отлетало в сторону, потому что безветрие стояло в ту ясную полночь. Земля казалась мертвой, застывшей и неподвижной, будто оставлена была Беленосом, богом солнца, и обречена вечно плыть в бесконечной холодной пустоте между мирами. И был холод, пронизывающий, мертвящий холод.
- Я должен благодарить тебя. - Принеси мне в благодарность победу.
Я хотел взять с собой меч, чтобы выглядеть взрослым, но Хьюэлл сказал, что мужчиной становятся не по прихоти, а по делам.
«Интересно, – думал Хук, теребя деревянный крестик на шее, – у кого больше власти на небесах, у Дионисия или у Криспина с Криспинианом? А подзащитных своих они отстаивают перед Богом так же, как адвокаты в суде?..»
– Меня тоже хотели пытать в Кале, – кивнул Хук. – Кто? – Священник. – Неугомонные ребята, им только дай кого-нибудь помучить. Никогда этого не понимал. Сами говорят, что Бог тебя любит, и тут же вытряхивают из тебя последние кишки.
– Мы называем себя рыцарями, Хук, и даже ведем себя по-рыцарски. Приветствуем врагов перед поединком, галантно принимаем их поражение, прикрываем вражду шелками и бархатом – считаем себя благороднее всех в христианском мире. – Сэр Джон невесело глянул на лучника ярко-синими глазами. – А в битвах, Хук, нет ничего, кроме крови, ярости, жестокости и убийств. Господь отвращает от них Свое лицо.
– Славная битва, в которой Бог был за англичан. Однако Господне благоволение переменчиво. – Вы думаете, Он не за нас? – Я подозреваю, что Он за победителей, Хук.
Сомнительно, что я когда-нибудь пойму христианство. "Не убий! " - вещают попы и в то же время посылают воинов на битву против язычников, а то и против других христиан, если видят хотя бы призрачный шанс разжиться землями, рабами или серебром. Отец Беокка вбил мне в голову десять заповедей пригвожденного Бога, но я давно постиг главную заповедь христиан: "Обогащай попов своих".
Мы помним Артура легендарным воином в сияющих доспехах и с острым мечом в руках, он же хотел остаться в памяти людей добрым, честным и справедливым правителем. Меч давал ему власть, а он уступал эту власть закону.
«Интересно, – думал Хук, теребя деревянный крестик на шее, – у кого больше власти на небесах, у Дионисия или у Криспина с Криспинианом? А подзащитных своих они отстаивают перед Богом так же, как адвокаты в суде?..»
– Меня тоже хотели пытать в Кале, – кивнул Хук.
– Кто?
– Священник.
– Неугомонные ребята, им только дай кого-нибудь помучить. Никогда этого не понимал. Сами говорят, что Бог тебя любит, и тут же вытряхивают из тебя последние кишки.
– Мы называем себя рыцарями, Хук, и даже ведем себя по-рыцарски. Приветствуем врагов перед поединком, галантно принимаем их поражение, прикрываем вражду шелками и бархатом – считаем себя благороднее всех в христианском мире. – Сэр Джон невесело глянул на лучника ярко-синими глазами. – А в битвах, Хук, нет ничего, кроме крови, ярости, жестокости и убийств. Господь отвращает от них Свое лицо.
– Славная битва, в которой Бог был за англичан. Однако Господне благоволение переменчиво.
– Вы думаете, Он не за нас?
– Я подозреваю, что Он за победителей, Хук.
Мы помним Артура легендарным воином в сияющих доспехах и с острым мечом в руках, он же хотел остаться в памяти людей добрым, честным и справедливым правителем. Меч давал ему власть, а он уступал эту власть закону.
Я думаю, пока мы помним имена мертвецов, они продолжают жить.
Я не уверен, как именно они живут: то ли скользят призраками, подобно облакам, или же обитают в загробном мире.
...мы, язычники, никогда не преследовали христиан. Мы верим во множество богов, а потому считаем, что религия — личное дело каждого. Христиане же упрямо настаивают, что бог только один, и считают своим долгом убивать, калечить, порабощать или поносить всех тех, кто с ними не согласен. Да еще утверждают, что это для нашего же блага.
— Тебе придётся делать выбор, — сказал он, — и время от времени ты будешь ошибаться. Мы все ошибаемся. <......>
— Но лучше сделать неправильный выбор, — продолжил отец, — чем не сделать никакого.
— Но лучше сделать неправильный выбор, — продолжил отец, — чем не сделать никакого.