Хоровод воды

Шшшш, слушайте.
Родились, росли, взрослели, влюблялись, брали, отдавали себя, родили детей, не родили детей, предавали, были верны, убивали, умирали, приносили жертвы, звали из омута, были равнодушны, жестоки, доверчивы, откровенны, спасались бегством, гнались, тонули, хватали налима за усы, смотрели в щучью пасть, глотали гнилую воду забвения, вины, страха, ужаса. Большая семья - разобщённая, многоликая, не сознающая себя, но крепко повязанная кровью и водой.

Другой Кузнецов. Не певец красоты насилия и зашитых ртов, не подпевала Горалик о любви и отрицании отрицания. Многопланово, причудливо, запутано. Очень мрачно. Местами чуть ли не сорокинские эксперименты с текстом - от сказки до соцреализма, и этот нескончаемый внутренний монолог отчаявшегося, монолог-самооправдание, запойный, слезливый. Совсем не обязательно запоминать, кто кому кем приходится - все эти бабушки, внучки и внуки, внебрачные дети, дети любимые и брошенные, жёны единственные и нет, одержимые материнством истерички, молодые и красивые гедонистки, одинокие продавщицы, самодостаточные менеджеры, неупокоенные души, которые не оставили после себя следа, и потому томятся, всплывают на поверхность, заглядывают тебе в глаза со дна чашек, бокалов и суповых тарелок. Любая вода - дверь, окно, лаз, эскалатор наружу.
Все эти несостоявшиеся художники, но состоявшиеся алкоголики, прочь эти красивости о переизбытке таланта, о стремлении алкоголика стать морским завитком - красиво, но ведь неправда. Видала я алкоголиков - никакой романтики, никакой поэзии.
Все эти люди - капли, брызги, утопленники в омуте истории.

Налей в хрустальную стопку темной воды, выпей до дна, за здравие и за упокой, за живых и мертвых, за подводных жителей, земных людей, за древних богов. А на прощание – кинь монетку в омут, кинь, чтобы вернуться, чтобы узнать эту воду; узнать, когда ледяной холод коснется твоих ступней, потом коленей, бедер, груди. Тогда ты вспомнишь: ты уже был здесь, ты плавал с нами, ты знаешь – не так уж и страшно тут, под водой.
Не страшно, нет, совсем не страшно.

Ничего подобного. Страшно. Очень.

Оценка моя значит не равнодушие, а неприятие этого ужаса и мрака. На поверхности мне всё же нравится больше.

Флэшмоб 2013, 6/32, за совет спасибо shieppe

Впрочем, куда мне говорить с мертвыми, я и с живыми не умею.

Одна из самых своеобразных книг, прочитанных на моей памяти. Тяжелая, холодная, словно толща льда, эта история нескольких поколений через призму веков и судеб до последнего не давалась легко, заставляя продираться через страницы воспоминаний, прошлых жизней, отчаяния и сухой печали. Сергею Кузнецову удалась семейная сага длиной в практически вечность в обрамлении зарисовок на полях, рассуждений ночью у окна, тихих вздохов и пьяных откровений. Каждый персонаж - как огромная книга, каждая строка - как стежок на огромном панно.

Как итог - чтение не на каждый день и вечер, чтение под настроение и не спеша, иначе не понравится, отвернешься и не захочешь понять. Непросто и вместе с тем с восхищением в сторону композиции, задумки и какого-то тут и там мелькающего тихого отчаяния прошедшего. Словно повернуть назад можно, но не каждый на это способен.

Только что закончила читать и написала бы тысячу слов, если б могла. Таких, чтобы захотелось прочитать каждому, послала бы автору какую-нибудь мистическую благодарность, цитировала и перечитывала бы отдельные строчки...
Я редко жалею о том, что не умею писать вразумительно и интересно. Особенно о самых сильных впечатлениях. Вот сейчас тот случай, когда правда жалею.
Из современной литературы по силе произведенного впечатления могу сравнить только с "Благоволительницами". Но только по силе. По сути, форме и содержанию это другое совсем.
Удивительное совпадение, созвучие с собственным моим миропредставлением, мироощущением. Жизнь как таинство, как боль, и страдания - страдания и боль рождений, смертей, любви, прощений, выборов, но самое главное - таинство. Та самая темная вода, из которой все мы пришли и куда неизбежно уйдем с головой в срок.

Найдена благодаря рецензии satanakoga . 250 спасибо.

Всё-то у Кузнецова или недо- или пере-, всё-то ему не хватает то ли чувства меры, то ли таланта, то ли сдержанности.
Вот и "Хоровод воды" мне не понравился тем же, чем и остальные его книги: для мантры или заговора (чем и предполагается быть тексту в такой стилистике) - здесь слишком много сюжета и взаимосвязей; для истории - текст слишком полон самолюбования. Ни два ни полтора: ни поэт ни прозаик.

Кто вы, Сергей Кузнецов?

«Хоровод воды» на первый взгляд - традиционный семейный роман. Очень нетрадиционной формы.
Эта книга о пяти поколениях одной семьи – больше века жизни. Жизни очень разных людей, неслучайные тропинки которых пересекаются, чтобы стать одной большой дорогой.
Первые 100 страниц бесконечно путаешься в этих олях-лелях, анях и риммах. Но под конец, кажется, все-таки, сходится, выруливает на ровную тропинку. Выбирает единое направление и, даже, совет в конце тоннеля.
Тут нужно сказать, что Кузнецов не чужд мистики. Медиумические сны, реинкарнации, Коэльо и Мельники, которые на Руси «всегда немножечко колдуны» - все это в книге есть. Но мистика романа – природная, старая, стихийная, без пошлости и неуместных фантазий. Потому что когда тебе за тридцать и жизнь внезапно перестает складываться так, как обещали в кино – уже не до фантазий. И роман – именно об этом.

"Легковая машина «тойота». В машине – лысеющий сорокалетний мужчина. Он монотонно раскачивается, будто молится. Это я, Никита Мельников. Если вы подойдете ближе, вы услышите, как я вою. Это не волчий вой, не вой зверя, попавшего в капкан, или женщины, потерявшей ребенка. Нет, это тот самый особый вой, предсказанный Мореуховым, вой, который Господь придумал специально для успешных мужчин, лицом к лицу столкнувшихся со своим страхом".

Кузнецов очень хорошо знает, каково там – между тридцатью и сорока и выхватывает своих героев как раз в этом возрасте. В момент, когда со всей очевидностью проступает: вот этот страх во мне – от мамы, а вот тут я поступаю как отец. Цикличность, хоровод - вообще одна из центральных метафор романа: все продолжается, замыкается, когда-то сын придет к отцу, услышит все те же слова и все повторится. Бесконечные ответвления сюжета, перетекая друг в друга, сходятся в корнях, утверждая: никто не чистый лист, что бы он там себе не думал. Это принцип преемственности, основы основ, и на какой бы ветке не сидела какая птичка – корень у дерева остается один. Это опыт преодоления животного инстинктивного страха смерти.
Кузнецов, наконец, отличный стилист, тонко чувствующий язык, умеющий писать и горько, и ровно, знающий, какими словами нужно про мельника-колдуна, какими — про стройку московского метро, а какими про бизнес и Икею.
Особенный изюм романа в том, как незаметно автор оставляет крошки, зарубки – пустячки, набирающие силу, меняющие русло и течение жизней. Как выбалтывает читателю больше чем нужно, вступая с ним в сговор, позволяя стать сообщником. Как, наконец, открывает чужие тайны, опускаясь вслед за героями на самое дно, в воду их собственных страхов, в омуты, полные коряг и скрытые родники, питающие бесконечный хоровод. Хоровод, в который встанут внуки, чтобы излечить свою тоску и начать сначала.

"А знаешь, все справедливо, думает Никита, египтяне правы: одного греха вполне достаточно, чтобы отправиться в Ад. Был причиной слез и приносил страдания – значит, глупо похваляться, что не убивал и не приказывал убивать. Подумаешь! Наши деды убивали на одной войне, а прадеды – на другой. Дед Макар написал донос – это, наверное, и есть приказывал убивать – и что? Кто я такой, чтобы ставить себе в заслугу: не убивал, не приказывал убивать? Просто не сложилось."

Источник