Мужской день

Ну куда все разбежались со двора.
Со двора, где собиралась детвора.

Помните?
Начало летних каникул …
Слепящее июньское солнце, цветущие клумбы во дворе.
Новый мяч, подаренный по случаю окончания учебного года, скакалка, бита для «классиков». Панамка на голове (как только отойдет подальше мама, она будет немедленно снята), шорты, майка, сандалии. На коленках свежие ссадины – результат погони за дворовым котом.
Впереди лето. Впереди каникулы. Впереди вся жизнь.
А разве это можно забыть?

Даже если подзабылось, книга Бориса Минаева напомнит.
Оно вернётся, наше давно и далеко ушедшее детство.
Вернётся со вкусом мороженого в стаканчике и газированной воды с сиропом из «конуса», да что там – с обалденной вкуснотой посыпанной сахаром и политой водой горбушки.
Вернётся с голосом Робертино Лоретти - на подоконник поставили проигрыватель, со стуком костяшек домино – это наши папы играют на лавочке.
Вернётся с запахом маминых духов «Красная Москва» из коробочки с кисточкой.

Это моё детство и моя помять о нём. Девчоночья память.
А каким помнят наше общее детство мои друзья-мальчишки - те, с которыми мы играли в прятки и разбивали коленки на асфальте?

Они не брали нас, девчонок, с собой в вылазки по заброшенным сараям, у них были сугубо мальчишеские дела в глубоких строительных котлованах, без нас они ходили на шпионские фильмы, без нас что-то взрывали и поджигали, без нас пробовали курить и бывали за это биты.
Такой была их мужская жизнь, их «мужские дни» в нашем общем детстве.

Эта книга написана выросшим московским мальчишкой, не забывшим своё детство.
Нет той страны, где мы родились, изменился мир, изменились ценности – многие, кроме главных.
И не надо ностальгировать и утверждать, что раньше всё было лучше.
Надо просто помнить хорошее и верить, что всё еще впереди.

Это очень тёплая и добрая книга.
Она из тех, который потом обязательно перечитываются.

Вновь, как в детстве я зажмурю глаза.
Хоть бы на день возвратиться назад...

Вы любите вспоминать свое детство? Тогда эта книга должна зацепить. Особенно тех, чье детство пришлось на 60-70-е, зацепить точностью взгляда, схожестью позиций…

Эту книгу сравнивают с «Денискиными рассказами», но… она не для детей, она для взрослых, которые помнят, как они были детьми. Разная тональность, разный взгляд

У Драгунского есть замечательный, уморительно смешной и светлый рассказ «Рыцари». Чтобы стать рыцарем и поздравить маму с 8 марта, Дениска слил в банку «два папиных вина» (коллекционный черный мускат и жигулевское пиво), сдал пустые бутылки и купил маме конфеты

У Минаева рассказ на ту же тему. Накануне праздника папа дал сыну два рубля и велел утром до школы съездить на Тишинку и купить маме цветы. Темно, холодно, какие-то люди навязчиво предлагают парню цветы, он не умеет покупать, ему хочется убежать, но папа велел – «надо». Ему всучивают какую-то вялую ветку мимозы, он не может отказаться, везет ее домой, дарит маме. Мама реагирует правильно, ахает, говорит какой ты молодец… «Папа, а зачем это все?» - спрашивает сын. Папа бормочет какие-то правильные слова, про женский праздник, но сын еще не заражен взрослым конформизмом, для него это не праздник. Он сдал в школе пятьдесят копеек «на девочек», он купил маме цветы, потому что папа велел. Но он понимает, что никому от этих действий радости нет. Мама получила дежурный букетик, папа выполнил воспитательный долг, сам он как марионетка послушно сделал все, что требовалось. Потом он подрастет и примет правила игры, и будет как все, но пока он еще живой… Вспомните, когда вы сами задали себе вопрос – а зачем это?

А еще в книге много мелочей и подробностей, которые отзываются сладким эхом – «а ты помнишь?» Помнишь стакан с мутной жидкостью, в котором стояла ложечка на прилавке рядом с огромными конусами с томатным соком? Помнишь, как играли в ножички во дворе? Как метали их в тополь, стоящий в углу? Как строили запруды во время первого таяния снега? Как мчались вдоль ручейков, преследуя свои кораблики-деревяшки? Как приходили домой с весеннего двора вдрызг мокрые, но страшно довольные? Помнишь, как мама вела тебя в поликлинику к зубному врачу, а ты обмирал от ужаса перед суровой неприветливой врачихой, которая лезла в твой рот холодными пальцами и совала туда жуткое сверло бормашины? А помнишь вылазки за пределы родного двора, туда, где всё чужое, словно заграница, и все незнакомые, и хочется скорее вернуться в свой двор? А ощущение полного одиночества, когда вопреки запретам мамы ты все же выходишь в морозный двор, где -25, ты настоял на своем, но никого из приятелей нет и ты упорно стоишь и ждешь, ведь не просто же так ты отвоевал свое право гулять, и должен же кто-то выйти, но все сидят по домам и пьют горячий чай… И возвращаешься как сосулька и мама хватает тебя и сажает спиной к батарее греться. А помнишь, как тебя посылают в магазин купить двести граммов колбасы, а ты страшно стесняешься и это такое мучение – как сказать, «Мне, пожалуйста, двести граммов колбасы» или «Дайте двести граммов колбасы» или «Взвесьте мне колбасу, двести граммов» - и язык заплетается, и все на тебя смотрят, и хочется удрать без этой окаянной колбасы. И очередь к прилавку, а потом очередь в кассу, и потом опять с чеком и стесняешься взять твою колбасу, а вдруг тебя погонят опять в очередь…

В книге удивительно точный взгляд – без взрослого снисходительного «вот так это и было», а именно попытка взглянуть с позиции себя, того шестилетнего, восьмилетнего, десятилетнего себя, каким был когда-то автор. И очень честно, не скрывая, что за это было стыдно, а в этой ситуации и сейчас чувствуешь свою правоту, а вот тут сломался, уступил обстоятельствам.

Я = Я

Очень странно, что до этой книги еще пока никто здесь не дошел: все-таки номинация на «Большую книгу», но смею надеяться, что она доставит радость не только мне одному. Борис Минаев (не путать с однофамильцем, автором Телок и Видеотов в прямом и переносном смыслах) – редактор какого-то мужского журнала и биограф Бориса нашего Первого Президента – создал отличный текст о собственном детстве, очки «мир глазами ребенка» на семь сотен страниц.

Мальчик Лева родился в Москве самом конце пятидесятых, у него есть мама и папа, он читает толстые приключенческие романы, слушает ВИА «Веселые ребята» и накрывается подушкой, когда родители включают Вертинского; он побаивается дантистов и алкоголиков, обожает футбол и мечтает сбежать из дома во Вьетнам бороться с империалистами, запасая хлебные корки под подушкой на первое время. Мама корки находит, вытряхивает наволочку и странно улыбается, но не говорит ничего. Мама всесильна. Понятно, что текст Минаева – о нормальном детстве обычного советского мальчика, если хотите – типового. Такой сентиментальный реализм середины нулевых – экзотика какая-то на фоне популярных у охочей до «чего-то такого» читающей публики Санаева и Гальего (при всем уважении). И все-таки подкупает, берет за душу, но не спекулирует на чувствах.

«Не книга, а машина времени какая-то», - постоянная мысль при перепрыгивании от рассказа к рассказу и удивление от того, что написанное другим человеком обладает волшебной способностью воскрешать уже забытые собственные картины, запахи, вкусы, страхи и восторги. Пусть я родился много позже Левы и далеко от столицы, и вместо газировки из автомата мы красили себя изнутри сыпучими соками ядовитых цветов, мне ничего не мешает понять его. Кажется, дети – вообще какое-то универсальное племя, которое не ищет различий, а пытается найти сходства, где главное – ощущение жизни в новинку. Жаль, что равенство самому себе рано или поздно перечеркивается, точку невозврата нащупать невозможно, да и бессмысленно: вокруг уже вальс-вертиго, исполнять который нужно по совсем другим правилам.

Сейчас в сравнении с тем, как многих опоясывающим лишаем скрутила болезненная ностальгия по брежневскому «золотому веку» или по девяностым, Минаев выгладит интеллигентом. Без визгов и слез умиления.

Гербарий времени

Мое советское детство не совпадает в точности с детством автора: он несколько старше, он - москвич, но воспоминания, совпадающие и нет, накрывают меня, словно кнопку нажали. С бидоном за молоком и квасом; хозяйственная сумка, сшитая из дареного не пришедшегося ко двору кашне; конусы с соком; слух, что в аптеке принимают за деньги крылышки божьих коровок; фиалки, перерисованные с открытки на стене в кухне; дядя, приехавший в гости; гастроном на Баррикадной; стеклышко для "секретика" из осколка разбитой фары; жевание гудрона...
Чисто художественных достоинств у книги немного. Большинство персонажей, например, говорят одним голосом с одними и теми же интонациями, но это не так важно, потому что ее предназначение - спусковой крючок для воспоминаний. Действует.

... А вы в детстве верили, что если долго-долго жевать беленькую прокладку из-под крышки бутылки болгарского сока, она станет жувачкой?

И под фонарем пробежала кошка. Быстрая, как жизнь

Но было у меня такое чувство, что, несмотря на то, что рассказы эти можно печатать, все-таки главная проблема остается – для детей они очень мрачные, а для взрослых слишком детские.

Нет, книга не детская. Она адресована тем, кто хочет вспомнить детство. Особенно советское. Особенно московское. Но и остальным тоже. Рассказы пробуждают пассивную память. Заставляют вспомнить то, что мы, кажется, давно забыли.
Например, о том, что на крышу гаража нельзя, но иногда всё-таки можно.
Что зима бывает настоящая, не то что нынешние минус 7 градусов (это крещенский мороз такой!) Интересно, сегодняшние дети знают, какая она на вкус -- сосулька? Очень вкусная, скажу я вам, сидящие за компьютерной игрой современные дети.
Можно есть землю. Не потому, что хочется, просто в плен попал к вражеской армии.
Колупаев у меня тоже был примерно такой же в том возрасте. Иногда хотелось его убить, но нельзя: какой ни есть, а друг!
А трагическая история библиотеки в жёлтом доме и её бескорыстных хранительниц? Очень грустная история. И очень типичная для всех времён и народов.

Очень реальный мир создал Борис Минаев. Без вранья и в духе времени. Придраться почти не к чему. Разве что слово "бомжи" не могла мама употребить: в 1970 году такого слова ещё не было.
Книга напоминает "Манюню" Наринэ Абгарян и подобные, а ещё больше Винни-Пуха с его мальчишеским миром, в котором девчонки маячат где-то рядом с горизонтом.

Я не поклонник рассказа как жанра. Думал, прочитаю десяток -- и довольно. А прочитал их все. И ещё прочитаю, если встречу.

Вот в этом доме жил Лёва и его друзья: Трёхгорный Вал, 18.