Обладать

Мощная книга. На физиологическом уровне даже - от избытка чувств и эмоций перехватывает дыхание, хочется зажать рот рукой, чтобы удержать выдох, нервы трепещут, и так далее. И это вот так на меня подействовал литературоведческий детектив о тайных страницах биографии двух выдуманных Байетт викторианских поэтов. Ну вот кому рассказать.

На самом деле это невыразимо. Обладать, поглотить, иметь при себе, доставать и любоваться в укромный час. Вещью, воспоминаниями, чужой жизнью. Как вы относитесь к тому, что после вашей смерти кто-то будет рыться в ваших записях, дневниках и заметках? Неэтично, да? Утаить, зарыть, затемнить? А если вы при этом какой-нибудь местный Шекспир и таким образом мир лишится великого наследия? Овладеть чужой жизнью, чужими секретами и тайнами - что может быть заманчивей. И отвратительней. И притягательней.
Это история о жажде. Сквозь мелкие викторианские обойные цветочки сказок и мифов, стихотворений и легенд, сквозь притчи и аллюзии, говорящие имена, сквозь повседневность и мелочные чувства прорастает нечто мощное и пленительное - история страстной любви и одержимости, жертвоприношения таланту, преклонения и служения.
Это так красиво. И печально.

Текст очень сложный и, разумеется, мне не охватить всего, но даже если представить, что я - аквариумная рыбка, а корм-Байетт падает откуда-то сверху сочными крупинками, а я подпрыгиваю, плыву, изо всех сил пытаюсь ухватить как можно больше, то..всё равно мне это не удастся. Фигу мне без знания английской поэзии, мифологии и так далее. Но и то, что удалось считать, просто великолепно.

Незадолго до этой книги я читала «Легенду о смерти» Ле Бра и была посвещена в тайны подводного города Ис, поверила в Анку и его повозку смерти, погоревала об утонувших моряках, прикинула в уме преимущества воплощения в ундину. Рассказано об этом всем было незамысловатым, простым языком старой необразованной женщины. Она то верит и знает о чем говорит.

Потом, совершенно случайно меня поглотили работы голландской художницы Анны-Марии-Сибиллы Мериан, рисовавшей в красках жизненные циклы насекомых. Рисовала она в 18-м веке, во времена колонизации экзотических земель и знакомства с многообразием божьих тварей. Потрясают твари, потрясает художественная манера, потрясает то, что художник - женщина, потрясает признание в обществе ее таланта. И даже то, что созданы ее шедевры задолго до оглашения теории эволюции и моды на изучение насекомых и превращения исследователей в расхитителей жизни.

До этого было знакомство с поэзией Жуковского. Русалочка произвела впечатление.

По хорошему, надо бы еще Шекспира всего было вычитать, кельтскую мифологию, викторианских поэтов. Легенду о Роланде. Сказки братьев Гримм. Неплохо Байрона и его денди-последователей. И французских поэтов, тех, что писали после Наполеона. Бабуля, глаголящая в Легенде смерти, между прочим, делит французскую жизнь на две части - наполеоновскую и посленаполеоновскую. Бабуля зрит в корень!

К чему я тут умничаю - спросите вы? Ну, в «Обладать» сплошные аллегории со всем этим. И еще, наверное, с приличным списком, но я просто не унюхала остальные следы, может и не знаю кто там еще играет лучами, посылает сигналы, но в сферу моего полиморфизма не проникает.

Но даже если не читать все это внеклассное чтение, можно эту вещицу прочитать и одним махом заиметь представление обо всем вышеперечисленном. Но и это еще не все. Далеко не все! Милым, деликатным, чувственным слогом автор расслабит читателя до состояния левитации и по открывшимся, незащищенным чакрам заставит задуматься о серьезнейших вещах.

О таких вещах теологи размышляют в тяжелых пыльных книжках. Язычество, христианство, материализм, спиритизм. Во что верить? Может в то, что влечет и не дает возможность дать отчет самому себе? Даже если это собирательство и фетишизм. Почему нет, если именно это владеет душой, а евангелия ничто иное как вариации на тему одной биографии?

Или до драки спорят литературоведы. Этично или оправдано вскрывать тайны гениев? О том, что неэтично - заявлять скучно и старомодно. Они хотели сохранить свои тайны в секрете? Ну, это просто оскорбительно! Исследователи в своем праве, ведь они любят предметы своих исследований. И все тут. Ведь гений писал, находясь в уединении. Читатель тоже читал в уединении. Они были наедине! Какие же теперь претензии? Гений нарушил дистанцию первым, пусть не ропчет с того света. Кому он писал? Девушкам? Или ему нужны были девушки для того что бы писать? Это все неважно, читатель считает, что для него, только для него. И все. «Ах, мыслей вы моих предмет». И предмет изучения оказывается в страдательном залоге.

Или представители меньшинств (меньшинств ли?) ходят на демонстрации, объявляют голодовки. Кто там кого притесняет и кто кому враг? Мужчина женщине или наоборот? Равны ли они? У меня сложилось впечатление после прочтения, что женщина женщине если не враг, то самый главный раздражитель. А навязываемая новым временем половая свобода это зло.

Или вопрос восприятия действительности. Поколения жившие до нас накапливали воззрения. Чем дольше прошлое и память, тем больше накопленного и вот мы смотрим через более глубокий пласт на вещи. Или, напротив, только через сегодняшние «модные» линзы. Роман очень английский. Это значит, что любое попавшееся в повествовании описание прибрежного валуна имеет многовековую историю, тщательно и любовно описанную не одним гением. Может быть, все дело в том, что английский остров не велик и каждый уголок изучен и узнаваем. Что многие герои знают свою родословную если не от норманского завоевания, то до десятого поколения, точно. История, лелеяние прошлого, сословность. На мой взгляд, это основные линзы, через которые стоит понимать «Обладать». Почему «Обладать»?

Может быть, про обладание тайнами прошлого? Или тайнами других людей?
Может быть, про физическое обладание тем, кого жаждешь духовно? Обладать значит любить? Есть тут и такая тема. Но вывод неоднозначный.
Может про обладание самим собой, мол знаю все о себе и обладаю жизнью?…

А можно, вообще, обо всем этом не думать и просто прочесть классический любовный роман. Готический, фэнтези, роман-расследование, о служебных взаимоотношениях и затрудняюсь определить какой еще. Может быть, даже женский.

Уважаемой г-же Антонии Байетт,

Пришла весна, и хотя в наших краях она нынче отличается обильными снегопадами и сильным ветром, на душе у меня необычайно светло. Ибо читательская судьба преподнесла мне неожиданный дар – Ваш роман – как редкую драгоценность, как диковину из сказочных земель!

Какой восторг, какую радость подарила мне Ваша книга! Одна за другой распахивались передо мной многочисленные внутренние покои этой сокровищницы, входя в которые, я неминуемо попадал в очередной водоворот образов, мыслей, чувств. Простите великодушно эти неуклюжие метафоры, слова даются мне с трудом; да и вообще, какой интерес Вам может быть в моих излияниях? Художнику Вашей величины, несомненно, и без того ведома ценность своего творения. Однако льщу себе надеждой, что Вам все-таки не было бы неприятно узнать, что и в нашей далекой стране у Вашего таланта есть пылкие поклонники.

В книге Вы вызываете к жизни (словно воскрешаете умершего или поднимаете со дна морского затонувший город) эпоху, от нас отделенную многими десятилетиями. Ваши герои, хоть и вымышленные персонажи, хоть и принадлежат миру давно ушедшему – славному времени королевы Виктории – тем не менее, кажутся живее многих моих современников – да, так. Сколько жизненной силы, воли, страсти удалось Вам вложить в их письма, в их стихи! Поначалу я досадовал - на себя, - из-за незнания творчества великих певцов прошлого: Кольриджа, Водсворта, Эмили Дикинсон, к которому и Вы, и Ваши герои не раз обращались. Потом лишь понял, какие волнительные передо мной встают перспективы - знакомство с этими поэтами мне еще только предстоит, и заслуга Ваша в этом будет отнюдь не последняя.

Роман Ваш поднимает множество вопросов важности самой первостепенной, и вдумчивый читатель здесь найдет, чем поживиться. Меня же прежде прочих смыслов привлекла мысль об истоках (источниках?) поэтического вдохновения, корни которого, причудливо сплетаясь, уходят в глубь и темноту вековой человеческой души, выражающей себя в скрытых сексуальных импульсах и загадках подсознания, каковые затем переплавляются в мифы, эпосы, сказания и иные коллективные формы. Я много размышлял над этим и осторожно пришел к выводу, что любой великий поэт - это медиум, посредник, связующая нить между нашим обыденным миром и обиталищем неосознанных символов, указывающих путь к Источнику всего и вся, возможно, - к Всевышнему. Так ли это? Верно ли я понял?

Однако не хочу поддаваться соблазну и, вооружившись современными методами анализа философского и литературоведческого, подвергнуть Ваш замечательный роман скрупулезному разбору. Я на то не способен, да и не испытаю к этому ни малейшей склонности. "Пусть разум дремлет" - говорит Ваша героиня, и я согласен с нею вполне. Помнится, еще одна идея, что меня привлекла, заключалась в том, что творцы той эпохи жили страстями и воображением самого неподдельного рода и тем от нас отличались - уж не в выгодную ли сторону? Истинно так, и кто есть мы, со всеми нашими теориями, классификациями и списками, как не карлики, стоящие на плечах у гигантов? Им мы обязаны тем, что далеко можем видеть, но, сами понимаете, увы...

Впрочем, достаточно. Ваша книга растревожила меня не на шутку, больше, чем я способен выразить. Не судите строго мою попытку передать в этом письме свою признательность, равно как невольное и неумелое подражание в стиле - я пишу сейчас, как чувствую, как повлияло на меня Ваше творение. Разве виновато облако в том, что ветер меняет его форму? Во мне у Вашего романа романа появился самый преданный читатель; я к нему вернусь еще не раз и, может быть, как-нибудь наберусь смелости и напишу менее бессвязный и более продуманный отзыв. Ну а сейчас примите от меня искреннюю читательскую благодарность и вечную признательность! Это все, что у меня есть сейчас, но и это, поверьте, - не мало.

Ваш благодарный читатель и восхищенный почитатель,
...

Ода к филологической радости

"Обладать" — роман-лауреат Букеровской премии 1990 года, в 2015-м второй раз переизданный в России. Центральная книга в творчестве англичанки Антонии Байетт, которая, помимо писательства, прославилась глубоким знанием британской литературы, большим количеством литературоведческих работ и неиссякаемой любовью к чтению. Не удивительно, что и "Обладать" оказался в первую очередь романом филологическим. И только потом романтическим, детективным, викторианским, рыцарским и прочая, прочая, что о нём говорили и писали, к слову, вполне справедливо. Более того, "Обладать" — не просто роман, это ещё и подарок филологам всего мира, награда за пыльные библиотечные каталоги, пролистанные вдоль и поперек, за лучшие дни жизни, потерянные в тишине читальных залов, и за готовую работу, ценность которой способен понять разве что другой филолог. "Обладать" — ода к филологической радости и сама радость во плоти. Словесной, естественно.

При этом сюжет романа позволяет читать его и совсем просто — как любовную историю, например, или детектив, которому не чужды скандалы, интриги, расследования. Главный герой романа — филолог Роланд Митчелл — изучает наследие английского поэта-викторианца Рэндольфа Генри Падуба, от и до придуманного Антонией Байетт, но придуманного так достоверно, что от живого и не отличишь, если не знаешь. Однажды в руки Роланда попадает недописанное письмо Падуба к некой таинственной незнакомке. В нём нет ни даты, ни имени — одна сплошная загадка. И всё, чего теперь Роланду хочется, — разгадать её во что бы то ни стало. Поиски знакомят героя с творчеством ещё одной придуманной Байетт поэтической натуры — Кристабель ла Мот и её исследовательницей Мод Бейли. Складывается классическая партия "два на два", где первые скрыли правду, а вторые решили до неё докопаться. Действие развивается в двух исторических пластах, причём в обоих балом правит гениальнейшая литературная мистификация миссис Байетт. Вместе с героями романа читатель погружается в XIX век, а попутно и во времена более далёкие, почти былинные, мифические. Погружение это напоминает путешествие вглубь кроличьей норы, и насколько она глубока — неизвестно. Складывается ощущение, что остановить это путешествие уже невозможно.

На страницы романа врываются письма и дневники, сказки и притчи, стихи и философские поэмы, литературоведческие статьи и биографические очерки. Перекрёстные ссылки множатся, литературные тропинки ветвятся и разбегаются. Роман обретает размеры вселенной, вселенная укладывается в романную форму. На наших глазах рождаются и умирают мифы. Байетт создаёт текст. Байет творит литературу. Она — хозяйка замка, и всё это литературное пиршество — её рук дело. И это обескураживает больше всего. Поневоле задумываешься не о том, что произошло между Падубом и Кристабель на самом деле, а о том, что ещё напишет и впишет Байетт в свой роман, в какие филологические и культурологические дебри заведёт и как из них потом выбраться с учётом всей своей филологической и культурологической ограниченности.

Конечно, это постмодернизм, ещё живой и головокружительно притягательный, может быть, это даже его лебединая песня. Последний вздох, эхом отзывающийся в самом сердце. Не случайно "Обладать" заканчивается на кристально-чистой, почти прозрачной ноте "Постскриптума" — в ней и величайшая радость, и утешение, и самая неизбывная в мире печаль.

"И был луг, широко раскинувшийся луг со стогами молодого сена и с огромным, пёстрым изобилием летних цветов
И была девочка в васильковом платье и белом переднике, что раскачивалась на деревянных воротцах, напевая себе под нос и сплетая венок из ромашек.
И был мужчина, высокий, с бородою, что явился откуда-то издалека, пришагал по тропе меж зелёными изгородями".

"Постскриптум" — это ещё один сюрприз для читателя. Самый последний. О котором не знали и никогда не узнают даже главные герои-литературоведы. Потому что в "Постскриптуме" литература заканчивается и начинается жизнь. Которая, несомненно, больше литературы.

Любопытная, интересная и необычная книга.
Литературовед Роланд, занимающийся исследованием творчества викторианского поэта Генри Р. Падуба, в одной из когда-то принадлежащих поэту книг обнаруживает черновик страстного письма к некоей женщине, причем, как удается выяснить, женщиной этой оказывается поэтесса Кристабель Ла Мотт. Это маленькое открытие в случае его обнародования должно буквально перевернуть тесный мирок исследователей творчества обоих поэтов. Ведь традиционно принято было считать Кристабель Ла Мотт феминисткой и даже лесбиянкой, а Падуба этаким «сухарем», десять лет добивавшимся своей жены и преданно ее любившим. По неясным ему самому причинам, Роланд не торопится делиться своей находкой с окружающими, единственным человеком, посвященным в его маленькую тайну становится Мод Бейли, исследовательница творчества мисс Ла Мотт, являющаяся также ее внучатой пра-пра-племянницей. Вместе им удается найти письма поэтов друг к другу и постепенно, ниточка за ниточкой начинает распутываться клубок запутанной и драматической истории любви, до сих пор остававшейся тайной.
Упомянутых поэтов выдумала сама Байетт, как и все их многочисленные стихи, приведенные в книге, причем стилизация получилась настолько удачной, что если заранее об этом не знать, то можно действительно поверить в то, что Падуб и Ла Мотт действительно когда-то жили на этом свете. Повествование в книге нелинейное, тут и письма, и всевозможные дневниковые записи, полные иносказаний, и стихи, стихи, стихи. Вникнуть в происходящее было поначалу довольно трудно, но стоило только это сделать, как книга начала магическим образом притягивать к себе.
Герои с легкостью жонглируют понятиями феминизма и сексуальности, они привыкли тщательно препарировать любовь, но за этим лесом слов им почти не удается разглядеть ни самих себя, ни своих настоящих чувств. И только идя по следу чужой тайны, пусть и недолго ей обладая, они становятся способны переосмыслить многое в своих жизнях и своем отношении к любви.
9/10