«Обручённые» — это история затянувшегося на долгое время соединения двух любящих друг друга молодых людей из народа, крестьян маленького ломбардского села — Ренцо Трамальино и Лючии Монделла. Они и являются главными героями романа.
1822 год. В Греции резня. В Латинской Америке война за независимость. В России моего предполагаемого пращура, 19-ти лет от роду, продают за барские долги. В Италии некий драматург заканчивает свой единственный роман: роман о бедных.
"Обручённые" - это итальянская бессмертная классика, проходимая в школах с должным количеством ворчания, дежурно превозносимая теми, кто её не читал, и обруганная теми, кому нечем боле выделиться. Фабула кое-кому напомнит о Карамзине: пасторальная деревня, где юноша и девушка готовятся к свадьбе. На ту беду, сиятельный дон Родриго поспорил с собутыльником, что эта хорошенькая скромная крестьяночка будет принадлежать ему. Угрожая приходскому священнику, Родриго оттягивает венчание...
Священник этот, дон Аббондио, и его неразлучная Перпетуя - первая удача Мандзони. Их взаимные перекоры, боязливость, мелкое вредительство и непререкаемый реализм как бы настраивают на то, что будет дальше. А дальше будет мать невесты - хлопотливая клуша Аньезе, кривой адвокат Крючкотвор, многочисленные прихлебатели дона Родриго и сам он, форменный синьор Помидор с замашками трагического тенора. И конечно, сами Обручённые - кроткая и рассудительная Лючия (помните, где чёрт не поможет, там бабу пошлёт) и славный малый Ренцо, которого ожидают удивительные приключения во время голода, беспорядков и пандемии...
Попадались у Мандзони и вовсе не правдоподобные характеры. Не правдоподобные, зато правдивые. Ах, уж слишком свят этот отец Христофор, борец с заразой и помощник влюблённых! Ничего не слишком; его прототип уже давно причислен к лику блаженных. Ах, уж чересчур готична аббатиса Гертруда, принявшая постриг против воли! Однако она со всеми своими любовниками и преступлениями существовала в действительности. А уж духовное преображение грабителя Безымянного - невозможно! Но между тем в годы ломбардской чумы санитарную службу Милана возглавлял бывший атаман разбойников...
Языковых находок тоже множество. Чего стоит описание массового психоза - дескать, чуму разносят мазуны - похожей на дело врачей. Или глумливо постмодернистское вступление витиеватым слогом XVII столетия:
И принимая во внимание, что эти наши страны находятся под владычеством Синьора нашего, Короля Католического, который есть Солнце, никогда не заходящее, а над ним отражённым Светом, подобно Луне, никогда не убывающей, сияет Герой благородного Семени, временно правящий вместо него, равно как Блистательнейшие Сенаторы, неизменные Светила, — и прочие Уважаемые Магистраты...
- и с воплем: "Ой, занудили!" Мандзони якобы перерабатывает якобы хронику якобы истинного происшествия на язык столетия XIX. Несомненно, среди читателей найдутся те, кто потребует перевода и на язык XXI века: роман величественно медлителен. Герой современного чтива успеет умереть, воскреснуть и снова умереть за то время, за какое Ренцо еле-еле протрезвел. Дело не столько в сюжетных длиннотах, - "Обручённые" нигде не провисают, не вянут - сколько в убеждении, что действие - не главное в исторической литературе. А что главное?
История может, поистине, быть определена, как славная война со Временем, ибо, отбирая у него из рук годы, взятые им в плен и даже успевшие стать трупами, она возвращает их к жизни, делает им смотр и заново строит к бою...
Вот это чувство воскресения... Раз не осталось живых, значит, мертвые, встать... Я бесконечно рада знакомству с "Обручёнными" и знаю наверняка, что вернусь к ним.
1822 год. В Греции резня. В Латинской Америке война за независимость. В России моего предполагаемого пращура, 19-ти лет от роду, продают за барские долги. В Италии некий драматург заканчивает свой единственный роман: роман о бедных.
"Обручённые" - это итальянская бессмертная классика, проходимая в школах с должным количеством ворчания, дежурно превозносимая теми, кто её не читал, и обруганная теми, кому нечем боле выделиться. Фабула кое-кому напомнит о Карамзине: пасторальная деревня, где юноша и девушка готовятся к свадьбе. На ту беду, сиятельный дон Родриго поспорил с собутыльником, что эта хорошенькая скромная крестьяночка будет принадлежать ему. Угрожая приходскому священнику, Родриго оттягивает венчание...
Священник этот, дон Аббондио, и его неразлучная Перпетуя - первая удача Мандзони. Их взаимные перекоры, боязливость, мелкое вредительство и непререкаемый реализм как бы настраивают на то, что будет дальше. А дальше будет мать невесты - хлопотливая клуша Аньезе, кривой адвокат Крючкотвор, многочисленные прихлебатели дона Родриго и сам он, форменный синьор Помидор с замашками трагического тенора. И конечно, сами Обручённые - кроткая и рассудительная Лючия (помните, где чёрт не поможет, там бабу пошлёт) и славный малый Ренцо, которого ожидают удивительные приключения во время голода, беспорядков и пандемии...
Попадались у Мандзони и вовсе не правдоподобные характеры. Не правдоподобные, зато правдивые. Ах, уж слишком свят этот отец Христофор, борец с заразой и помощник влюблённых! Ничего не слишком; его прототип уже давно причислен к лику блаженных. Ах, уж чересчур готична аббатиса Гертруда, принявшая постриг против воли! Однако она со всеми своими любовниками и преступлениями существовала в действительности. А уж духовное преображение грабителя Безымянного - невозможно! Но между тем в годы ломбардской чумы санитарную службу Милана возглавлял бывший атаман разбойников...
Языковых находок тоже множество. Чего стоит описание массового психоза - дескать, чуму разносят мазуны - похожей на дело врачей. Или глумливо постмодернистское вступление витиеватым слогом XVII столетия:
И принимая во внимание, что эти наши страны находятся под владычеством Синьора нашего, Короля Католического, который есть Солнце, никогда не заходящее, а над ним отражённым Светом, подобно Луне, никогда не убывающей, сияет Герой благородного Семени, временно правящий вместо него, равно как Блистательнейшие Сенаторы, неизменные Светила, — и прочие Уважаемые Магистраты...
- и с воплем: "Ой, занудили!" Мандзони якобы перерабатывает якобы хронику якобы истинного происшествия на язык столетия XIX. Несомненно, среди читателей найдутся те, кто потребует перевода и на язык XXI века: роман величественно медлителен. Герой современного чтива успеет умереть, воскреснуть и снова умереть за то время, за какое Ренцо еле-еле протрезвел. Дело не столько в сюжетных длиннотах, - "Обручённые" нигде не провисают, не вянут - сколько в убеждении, что действие - не главное в исторической литературе. А что главное?
История может, поистине, быть определена, как славная война со Временем, ибо, отбирая у него из рук годы, взятые им в плен и даже успевшие стать трупами, она возвращает их к жизни, делает им смотр и заново строит к бою...
Вот это чувство воскресения... Раз не осталось живых, значит, мертвые, встать... Я бесконечно рада знакомству с "Обручёнными" и знаю наверняка, что вернусь к ним.
Венчание Лючии и Ренцо не состоялось, молодым людям пришлось расстаться. Этот роман о долгом пути, пройденном ими до новой встречи.
Но это совсем не местечковая история.
Это лишь основа, скелет сюжета, а остальное мясо довольно объемно и весит немало. Оно состоит из многочисленных отступлений, подробно и полно характеризует историческую часть, быт и нравы страны, структуру власти, монастыри и их обитателей и даже законодательство.
Вдоволь побродишь по Италии: основательно по Милану (с восстановлением реальных событий), лишь промелькнет мимо селенье Горгонзола (о, любимый сыр!), ненадолго задержишься в городе Бергамо (о, любимый фильм!) и немало времени проведешь в Монце и Лекко (последние два названия мне ни о чем не говорят).
Книгу отличает изощренная, я бы сказала, изворотливая неторопливость и витиеватость сюжета. Временами автор сетует на поспешность сюжета!, особенно порадовала фраза: «…однако все это делалось не так быстро, как в нашем рассказе». Читателем становишься под стать: медлительно-созерцательным; книга утомляет, а вот отрицательного впечатления не складывается; наивна – полностью раскаявшиеся грешники, наказанное зло, торжествующее добро.
Структурой, стилем роман отражает свою эпоху со всеми плюсами и минусами.
После ироничного вполне в романтическом духе предисловия, где автор объявляет себя только редактором и пересказчиком некоей старинной рукописи (для достоверности в самом начале приведены несколько абзацев витиеватого слога в стиле XVII века), история начинается тихим вечером в небольшом селении Миланского герцогства. Пугливого священника курато Абондио подстерегают по дороге домой брави (Мандзони очень подробно расскажет, что это за "добры молодцы") и настоятельно рекомендуют не венчать Лючию и Лоренцо. Осторожный курато ценит свою жизнь явно выше, чем пастырский долг, и придумывает, как лишить влюбленных благословения. С этого и начинаются злоключения юной пары, а читатель получает возможность вместе с ними и порознь понаблюдать за временем испанского владычества в Милане, за политическими интригами знатных людей и их последствиями для простого народа. Побываем в замке тирана дона Родриго на пиру, в монастыре капуцинов и в женском монастыре, увидим один из хлебных бунтов и голод, налюбуемся, каковы были законы и их служители, кое-что узнаем о взаимоотношениях отдельных областей Италии, побываем в библиотеке среднего по знатности и воспитанию синьора, почувствуем опасности войны и войска (даже и союзнического), ужаснемся картинам чумы.
В книге злоключения обрученных отчасти лишь повод, чтобы показать все эти и другие особенности времени, познакомить читателей с яркими образами второстепенных, но важных персонажей. Например, раскаявшийся сумасброд становится монахом-капуцином - и вот у юной пары есть защитник фра Кристофоро, который не боится выступить с обличением сластолюбивого эгоиста дона Родриго, фра Кристофоро, который носит с собой как напоминание хлеб, поданный ему родственником убитого им когда-то дворянина.
Монахиня, которую все зовут Синьора, соглашается покровительствовать Лючии - и нам повествуют о том, как из тщеславия и жадности богатые и знатные родственники упекли в монастырь совсем еще девчонку, льстя ей, увещевая, подавляя морально и физически, унижая и превознося. Даже зная итог ее истории, невозможно читать равнодушно - все равно надеешься: а вдруг отец-самодур образумится? Но исход вполне закономерен, и вот искалеченная нравственно Гертруда становится монахиней, к которой подлизываются и которой льстят уже в монастыре, что, понятное дело, на пользу ей не идет. Не поможет ее "покровительство" и Лючии.
Гроза округи, главарь огромной банды и в то же время дворянин соглашается оказать услугу своему приятелю Родриго, но в результате благодаря вмешательству высших сил переживает духовное перерождение, после чего даже те, кого он раньше угнетал, считают его святым человеком и не держат зла.
Конечно, во многом для романа характерны романтические преувеличения, приподнятость тона, с одной стороны, и чрезмерная подробность в повествовании об общих вещах, не имеющих отношения к истории обрученных, с другой стороны. Есть и некоторые натяжки в сюжете. (Я даже не об обращениях грешников говорю, а о благополучных совпадениях: Ренцо удачно скрывается от "правосудия" при том, что ранее опыта ухода от погони не мог иметь; они встречаются с Лючией в лазарете и там же оказывается фра Кристофоро, который освобождает девушку от данного ею обета, но мало того - там же оказывается и дон Родриго, умирающий от чумы; а при этом и Ренцо и Лючия чумой заразились, переболели и выздоровели). Но тем не менее книга трогает, заставляет сопереживать. Даже длинноты к экскурсами в историю в принципе оправданны - например, без подробного описания характера кардинала Борромео можно было бы не понять, искренен он с Безымянным или нет (но автор и подчеркивает - у этого священнослужителя слова не расходятся с делами); или долгий рассказ о чуме в Милане выявляет заблуждения, суеверия и здравые начала во мнениях тогдашнего общества, устрашает читателя картинами чумного города, и мы уже немного лучше понимаем, в какой ситуации оказался Лоренцо, спеша отыскать в Милане Лючию.
Словом, лично я не пожалела, что взялась читать этот роман.
Сказочно-фольклорный сюжет - вот что бросается в глаза первым делом. Все мы в детстве с замиранием сердца слушали истории о том, как злобный Кощей похищает Василису, а Иван-царевич разыскивает невесту за тридевять земель. В такую вот историю и попадают Ренцо и Лючия - крестьяне с гор Ломбардии. Лючия - одно из тех ангелоподобных существ, без которых трудно представить себе роман XIX века. Ренцо более реален, он может и напиться в неподходящей компании, и некстати замешаться в голодный бунт, но не лишен смекалки и обаяния. Но смекалка и честность - это так мало, когда в дело вмешивается знатный и влиятельный дон Родриго. Перед ним Ренцо и Лючия совершенно беззащитны.
Простота, даже некоторая лубочность сюжета - не баг, а фича. Собственно, сюжет нужен автору лишь в качестве приманки, чтобы разбавить длинные рассуждения об истории Милана. Это особенно хорошо видно во второй половине книги. Распихав бедных обрученных по разным углам и напрочь забыв о злодее доне Родриго, Мандзони с головой погружается в перипетии итальянского XVII века.
Так что жаждущим романтики или приключений я не стала бы советовать роман Мандзони.
Зато здесь можно найти обстоятельное повествование о закостенелом, безнадежно коррумпированном обществе, рассказанное тоном легкой иронии. Вот как идет, например, беседа Ренцо с адвокатом Крючкотвором. Вначале адвокат полагает, что крестьянин пришел к нему от лица какого-нибудь вельможи: "Вы должны назвать то лицо, которое дало вам поручение, - разумеется, это особа знатная и в таком случае я сам схожу к нему, это так уж полагается. Понятно, я не стану ему говорить, что узнал от вас про данное им поручение, - в этом вы уж положитесь на меня. Я скажу ему, что пришёл умолять его заступиться за бедного оклеветанного парня. С ним вместе я и предприму нужные шаги к тому, чтобы закончить дело по-хорошему. Поймите вы, - спасая себя, он спасёт и вас". Но вдруг узнает, что все наоборот, и Ренцо встал знатному вельможе поперек дороги: " - Что вы! - быстро прервал его доктор, нахмурив брови, сморщив красный свой нос и скривив рот. - Что вы! И зачем вы приходите забивать мне голову подобным вздором? Ведите такие разговоры между собой, раз вы не умеете взвешивать своих слов; и не ходите вы за этим к благородному человеку, который знает цену словам. Ступайте, ступайте: вы сами не понимаете того, что говорите!" Серьезный тон удается Мандзони куда хуже: когда ирония автору отказывает, роман воспаряет в выси прописной морали.
А картины созданы впечатляющие. По Ломбардии проезжают все четыре всадника Апокалипсиса. Неурожай и голод, попытки народа добиться справедливости и попытки властей усмирить бунтующий народ сменяются новой мрачной картиной. Через Ломбардию проходят ландскнехты: регион краешком задела Тридцатилетняя война - грабежами, насилиями, пытками. И наконец, как будто всего этого еще мало, в Милан приходит чума...
А Ренцо и Лючия? Не волнуйтесь, о них все же вспомнят - под самый занавес.
Когда человек хотел написать и любовный роман, и исторический, и философский, не смог определиться. Получилась не каша, но салат. Можно так вообще о классиках писать, которые входят в списки "1000 книг" и пр?)
В принципе, романтическая линия здесь только повод, поэтому персонажи довольно просты и незамысловаты. Лючия практически святая, Ренцо деревенский паренёк, священник у них довольно забавный, но в целом все они просто следуют своей судьбе, которая ведёт их тернистыми тропами мировой истории. Вот Милан тут - пожалуй, самый главный герой. Истерзанный голодом, военными мародерами и чумой, раздираемый противоречиями, погибающий от собственного невежества и предрассудков - вот что интересно автору наблюдать и исследовать, вот о чем он пишет увлечённо, пуская в философские рассуждения на десятки страниц подряд. Спрашивается, зачем он вообще затеял всю эту историю с влюблённой парочкой, её родными и друзьями.
И куда только не суётся право!
Хвала создателю, порой и в злом деле получается то же, что слишком часто бывает в хорошем, — а именно, наиболее ревностные поборники становятся помехой.
То, что образует потом толпу и как бы самое орудие беспорядков, — это просто случайная смесь людей, которые, с бесконечными, правда, оттенками, так или иначе впадают в ту или иную крайность. Не лишённые горячности, плутоватые, склонные к известной справедливости, — как они её понимают, — жаждущие увидеть что-нибудь из ряда вон выходящее, готовые на жестокость и на милосердие, на обожание и на ненависть, в зависимости от случая, который представится, чтобы проявить то или иное чувство, они каждое мгновенье жаждут узнать, поверить во что-нибудь необычайное. Им непременно нужно кричать, рукоплескать кому-нибудь или улюлюкать вслед. «Да здравствует!» и «Смерть ему!» — эти слова они выкрикивают охотнее всего; и если удаётся убедить их в том, что такой-то не заслуживает четвертования, то уже немного понадобится слов доказать им, что он достоин триумфа.
Бывает порою в лице и во всей позе человека такая безыскусственная выразительность, такое, можно сказать, отражение его души, что в толпе зрителей создаётся единогласное суждение об этой душе.
Одним из величайших утешений в нашей жизни является дружба, а одно из утешений дружбы — то, что есть кому доверить тайну. Но друзья связаны не парами, как супруги; вообще говоря, у каждого бывает больше, чем по одному другу, — так получается цепь, у которой нельзя найти конца. Поэтому, когда кто-нибудь доставляет себе утешение посвятить друга в свою тайну, он тем самым даёт последнему возможность доставить и себе самому то же утешение. Правда, он просит его ничего никому не говорить, — и такое условие, если бы придерживались его в самом строгом смысле слова, непосредственно оборвало бы весь поток утешений. Но вообще практика установила обычай не передавать тайну никому, кроме столь же верного друга, связав его лишь тем же условием. Так от одного верного друга к другому тайна проходит по бесконечной цепи, пока не достигает слуха того или тех, кому первый говоривший как раз собирался никогда её не сообщать.