Я исповедуюсь

Исповедь после исповедания

Каждый раз, читая сотни страниц, миллионы букв и предложений печатного текста на одной силе воле и способности к преодолению, я жду, что в конце концов, когда иссякнет авторская фантазия и сюжет подойдет к логическому завершению, труд простого читателя будет вознагражден интригующей концовкой, небанальными выводами, любым, ломающим шаблоны поворотом....Хоть чем-то, чтобы можно было для себя оправдать потраченное время и усилия не напрасно.

И раз за разом приходится неумолимо убеждаться, что в погоне за изысканным текстом, попытке удивить, заинтересовать читателя писатели порой идут на такие ухищрения, которые становятся прямо пропорциональны желаемому эффекту. По крайней мере, со мной, как читателем, именно так и происходит зачастую.

В анамнезе имея интересную задумку для сюжета, по ходу развития она разрастается до невероятных размеров, когда временной отрезок растягивается не на одно столетие (только вдумайтесь, особенно если учесть количество значимых событий в каждом), количество персонажей увеличивается в геометрической прогрессии, ну и в довершение ко всему, территориальный охват ,как минимум, немаленький.

Это костяк произведения, на который нанизываются извечные проблемы отцов и детей, взаимного непонимания и желания лепить из ребенка по своему образу и подобию, особо не считаясь с его желаниями, вопросы взросления и неизбежного старения, любовные страсти в духе Ромео и Джульетты, холокост 20 века, скрипичные мастера Средневековья, история одного произведения искусства, когда жажда обладания им не принесла ничего, кроме увеличивающегося числа бед и жертв....

Помимо собственно начинки, впечатляет и авторский способ подачи материала, где основная его часть идет так называемым потоком сознания, при этом внутри него имеются также скачки, когда кто-то вспоминает, кто-то пишет, кто-то читает эти воспоминания...А ты последовательно выстраиваешь стройную картину мира в голове, в конце получая ответы на вопросы кто есть кто. И тут впору вспомнить извечные слова, что никому верить нельзя....В погоне за славой и деньгами мало кто может устоять перед искушением, как и стремление положить жизнь на алтарь искусства обернется прахом...все обернется в прах...

Ну и последний гвоздь: на протяжении семисот с лишним страниц гг абсолютно статичен. Что в пять лет, что в семьдесят пять его характер не претерпевает изменений по воле писателя. По сути, вся история превращается в бесконечное наматывание кругов, когда меняются персонажи и декорации, но суть происходящего остается прежней.

В итоге: за идею сюжета, мысли и повороты в конце -4,5, за исполнение -1 и получаем 3,5. И как говорится: ничего личного))

Середина романа — 29 глава — именно с неё стоит начинать, ведь она суть сотворение мира. И я даже подозреваю, что роман задумывался с неё — так ярок этот эпизод, когда главный герой лингвист и философ Адриа Ардевол-и-Боск получает в свое полное владение родительскую квартиру и наконец может распоряжаться и ей, и своей жизнью, как ему вздумается — вот он и создает свою Вселенную: расставляет бесчисленные книги на полках шкафов в разных комнатах.

Философию в прихожую. Вместе с математикой и астрономией. Всю филологию, включая лингвистику, в комнату Лолы Маленькой. Романы — по коридорам, в зависимости от языка.

Да, забыла сказать, Адриа владеет каталанским, французским, испанским, немецким, итальянским, английским, русским, арамейским, латинским, греческим, нидерландским, румынским и ивритом, и точно еще может читать на шести или семи языках. Впечатляет? Готовы справиться с таким главным героем и понять его возвышенную душу?

Читать Жауме Кабре достаточно сложно — роман, написанный Адриа-гением, чей пытливый ум поражен болезнью Альцгеймера, рассыпается на куски: пытаясь поведать свою историю, он перескакивает от одного временного пласта к другому, от местоимения «я» к «он»... Диалоги смешиваются, и в них говорят не два человека, а два по два — представьте, что в вашу с другом беседу вмешивается начальник Освенцима Рудольф Хёсс или Великий инквизитор Николау Эймерик или скрипач и композитор Жан-Мари Леклер или... или-или, и так вы путешествуете по всей жизни Адриа, включающей в себя врезки из Рима 1914-1918 гг., Барселоны 40-50-х, Жироны 14-15 вв., Пардака 16-17 вв., времена нацизма и второй мировой войны... А места, где вам придется побывать — их даже не счесть! Здесь и Африка, и Германия, и Барселона (основное действо романа), и Рим, и... Тексты-тексты-тексты — свидетельства происходящего — исторические свитки, оказавшиеся в руках Адриа благодаря или вопреки его отцу, таинственному Феликсу Ардеволу, который с раннего возраста пичкал сына языками и жаждал, чтобы тот знал десять из них уже в юности! Мать же жаждала, чтобы Адриа стал великим скрипачом, оттого маленький мальчик должен был делать невероятные успехи не только в изучении языков, но еще и в музыке. Непосильная ноша для неокрепшего ума, но Адриа всегда нравилось учиться.

Все, чего ты хочешь, - это провести жизнь за чтением: только ты и твои книги.

История жизни Адриа не простая, она таит в себе отвратительные поступки и катастрофичные решения, предательство друга, смерть возлюбленной, не любящих и не любимых отца и мать, а еще много текста, много старинных свитков, исторических артефактов, стоящих миллионы-миллиарды, но несущих в себе высшую духовную ценность — жизнь.

Собственно, антикварный магазин также стоит в центре повествования (только первую половину текста), а вот старинная знаменитая скрипка Сториони, которую таинственным образом приобрел Феликс Ардевол, проходит через всё повествование текста и ведет героя от одного страшного поступка к другому (ничего не напоминает? Антикварные вещи, знаменитый предмет искусства... «Щегол», да? Но на этом все схожие черты заканчиваются). Так вот скрипка так плотно вплетена в текст — сквозь строчки прослеживается её история, история, мягко скажем, кровавая — драгоценной древесине пришлось в течение веков впитать в себя кровь нескольких людей и послужить причиной смерти многих других. Этот волшебный инструмент, который способен производить божественную музыку, оценивается одними как высший предмет искусства или как вещь, достойная жизни, другими — как денежный эквивалент. И вот другие, как раз, и есть приспешники зла, те, чьи сердца гнилы и не способны вызывать ни капли слез.

Есть еще два предмета, удостаивающиеся внимания в романе — это золотой медальон с девой Марией (из-за него пришлось кому-то погибнуть, кому-то потерять невинность, а в итоге он всё равно оказался в мерзких жадных руках того, кто считает, что может присвоить чужое) и грязная салфетка в бело-голубую клетку. Казалось бы, вот этот простой предмет не хранит в себе никакой ценности: он не сделан руками знаменитого мастера, в его составе нет ни золота, ни драгоценных камней, - однако он ценен. Ценен для того, кто потерял всё и всех, для отца, потерявшего всю свою семью из трех милых дочек, жены и тещи в лагере смерти. А еще эта тряпочка также, как и музыка, способна пробудить душу и стать предвестником возникновения слез. Один врач СС, мучивший детей в Освенциме страшными экспериментами, случайно берет с собой эту тряпицу, которую сжимала в руках 7-летняя девочка перед смертью. И эта тряпочка пробуждает в нем все воспоминания и заставляет всё то зло, которое он совершил, не попытаться искупить, нет — он знает, что искупление невозможно, — а попытаться ответить на это зло добром. И врач идет в монастырь ухаживать за скотом и мыть полы, а после уезжает в маленькую деревушку в далекой Африке — лечить тех, кому нужна помощь.

И Адриа, выискивающий в трудах философов и лингвистов вопросы этики, вопросы добра и зла и то, откуда это зло берется в человеке, в конце концов создает то, что становится камнем преткновения для его друга, талантливого музыканта Берната — он создает роман «Я исповедуюсь». Еще один предмет искусства, которым можно восхищаться, а можно насильно завладеть, подчинившись злу в своем сердце.

Безмерно много хочется еще сказать, ведь я даже не коснулась чудесной Саги-Сары, возлюбленной Адриа. Им было по двадцать лет, но судьба в виде злобных матерей заставила их расстаться на долгие годы. И после, обретя друг друга на короткий промежуток, они вместе творят: он пишет, она рисует, в их барселонской квартире, в этом раю, созданном в главе 29, кроме Адама, появляется Ева. И та трагичная история жизни Сары и трагичное второе расставание и трагичная смерть — обо всём об этом лучше прочитайте. А скрипка, скрипка снова становится предметом раздора — между Адамом и Евой, как то яблоко, протянутое рукой змия. И вот тут и правда задаешься вопросом, как же может искусство повлиять на человека: или вдохновить его на что-то новое, став причиной творческому прорыву, или уничтожить всё человеческое в нем, пробудив в нем жадность, желание обладать, несмотря ни на какие запреты, уничтожая всё на своем пути, даже людей. Наверное, книга об этом. Хотя мне кажется, что книга обо всём — вся история в ней. А главное — это человеческая память, но что есть память, когда она может исчезнуть в один миг, и ты над этим не властен. Вот тут и возникает потребность рассказать историю, потребность последней исповеди. И исповедь есть тоже ценная вещь, за нее могут заплатить, будь она в форме романа или актерской роли. Кража исповеди происходит в романе несколько раз, помню два из них, но их точно больше. Исповедь, как скрипка Сториони, как золотой медальон, она — ценность, и ей можно либо восхититься, либо украсть, все зависит от заложенного в человеке зла, от его эгоизма и честности.

Роман-калейдоскоп

Я положил перед собой три сотни листов, над которыми корпел зазря, пытаясь написать о зле, потому что оно – я уже понял – невыразимо словами и загадочно, как и вера, и на оборотной стороне страниц, словно это был своего рода палимпсест, стал сочинять письмо, подходящее нынче, как мне кажется, к концу, ибо я добрался до hic et nunc (здесь и сейчас).

Помните, в детстве у многих были игрушки-калейдоскопы? Смотришь в него, крутишь потихоньку и изображение меняется стоит лишь пошевелить рукой. Так и этот роман, лишь чуть-чуть отвлечешься, а перед тобой уже новая картинка, не менее яркая и завораживающая чем предыдущая, хотя порой и ужасающая одновременно. Повернули, и вот средневековый монастырь, в котором умирает от болезни отец-настоятель, а последний оставшийся в живых послушник еще не знает, что смерть, преследовавшая его более тридцати лет, уже стоит за дверью. Покрутили еще немного, и перед нами позор рода людского – Освенцим: кашляющая старуха, прижимающая к груди скрипку, единственное, что успела прихватить по дороге от праздничного стола к газовой камере, семилетняя девочка с грязной тряпкой в руках, последним напоминанием о доме, люди, так и не осознавшие до конца, что им отказали в праве быть людьми. Снова поворот, Испания середины 20 века, режим Франко, но семью Ардеволов это несильно волнует: богатый дом, прибыльный магазин, гробовая тишина, в которую погружено все семейство. Люди, которых ну никак не назовешь семьей, просто у них есть все, кроме искренней привязанности друг к другу.

Пласты этого грандиозного романа наслаиваются один на другой, картина сменяется абсолютно неожиданно, предупреждений не будет, но, прочитав где-то четверть, осознаешь, что они и не нужны. Зачем разделять друг от друга монологи Николаса Эймерика, безжалостного и беспощадного инквизитора, и Рудольфа Хёсса, начальника Освенцима? Они ведь вторят друг другу, какая разница, чьим именем они прикрываются, и служение кому избрали в своей жизни. Нет никого страшнее тех, кто уверен в своей правоте. Один служил Богу, другой обожествленному вождю Гитлеру, искренне и пламенно веря в свое правое дело, они уничтожали, пытали и обрекали на смерть бессчетное количество людей. Не от жадности, не из мести, а «делая мир лучше», что может быть страшнее?..

Роман поднимает множество тем: здесь и взаимоотношения родителей и детей, и плата детей за грехи родителей, и холокост, и режим Франко, и вопросы веры, и любовь, и дружба, но главным, мне показался, вопрос автора о природе Зла. Почему высшие силы, как их не назови, позволяют злу твориться? Почему одни люди готовы уничтожать других самыми изощренными способами, хотя они даже и не знакомы? Можно ли искупить чудовищное зло, посвятив жизнь спасению других жизней? У автора нет готовых ответов, на эти вопросы каждый должен ответить себе сам, но читать его измышления было очень увлекательно и познавательно.

В книге множество героев, они пересекаются, смешивая правду и вымысел, желаемое и действительное, наслаиваются одна на другую эпохи, наслаиваются одна на другую людские судьбы, но в центре всегда все же остается Адриа Ардевол. Нелюбимый ребенок, в котором родители видели только большую одаренность. Отец хотел сделать из него ученого, мать хотела видеть блестящего скрипача, но, как часто, к сожалению, и происходит в жизни, родители, год за годом отказывались спрашивать и слышать, чего хочет он. Неудивительно, что самые радужные детские воспоминания связаны у него не с ними, а с домработницей и продавщицей в семейном магазине. Всю жизнь он хотел только счастья, но не знал, как его получить. Подменял эмоциональное материальным, не видел того, что происходит перед глазами, слишком поздно оценил тех, кто был совсем рядом. Несмотря на некоторые его поступки, мне его искренне жаль, ведь идеальных людей не бывает, а покорёженное в самом начале жизненного пути, сложно выправить и распрямить…

Неоднозначные чувства вызывает у меня и лучший друг Адриа - Бернат Пленса. Притягательная, но противоречивая личность. Великолепный музыкант и посредственный писака. Отличный друг, готовый на все ради Адриа, с которым они с детства неразлучны, и невнимательный до бесячки муж и отец, занятый чем угодно, но только не семьей. И его конечный поступок кажется на первый взгляд предательством, но почему-то мне кажется, что Адриа бы ему это простил, не задумываясь.

Вообще о концовке хочется сказать отдельно. Несмотря на все эти наслоения, так присущие постмодернизму, несмотря на сплетение правды и вымысла, книга очень жизненная, особенно концовка. Судьба скрипки, окажись она в руках своего настоящего хозяина, отдавала бы волшебной сказкой, счастливым концом в мире, где они так редки. То, что произошло гораздо реальнее, прозаичнее и, хотя отдает грустной ухмылкой в сторону человеческой натуры, больше подходит самому тону романа.

Не знаю... Я написала уже немало, но поток мыслей в голове не прекращается и, как всегда, прощаясь с прекрасной, зацепившей что-то внутри книгой, кажется, что не сказал о ней и половины того, что хотелось. Я раздумывала, добавлять ли ей статус любимой, или просто поставить высшую оценку. Но сейчас уже не сомневаюсь, ведь когда-нибудь я снова достану с полки этот увесистый томик и погружусь в местами страшный, местами трогательный роман о людях, их природе и их судьбах.

Докопаться до истоков

Автор мудрил, мудрил, и почти меня перемудрил. Но только почти. Главную история я таки сумела разглядеть, под всем наносным и сложным. Да, структурно книга очень тяжела для меня оказалась: поток сознания практически плюс постоянные лирические отступления в виде проваливания читателя сквозь дыру во времени (или сознании героя) с помощью малозначимых предметов воспринимались как неизбежное и неотвратимое зло. Поначалу исторический контекст был интересен, хотелось разобраться что к чему и зачем мой фокус тот тут то там насильно смещают с главных героев на других, причем как будто бы не связанных с основным повествованием. Но постепенно это стало надоедать, как по мне, автор слишком увлекся таким кинематографическим приемом, ну или это фишка такая его, возможно, но к моему двору она не пришлась, и в итоге, ближе к финалу, я исторические вставки практически пролистывала. Ну вот неинтересно мне про эту чертову скрипку и ее происхождение, про людей интересно.

Главная же история проста и даже наивна. История о много страдавшем испанском мальчике, а потом и много страдавшем испанском мужчине. Страдавшего как будто бы от всего - от своих холодных, далеких и совсем нелюбящих родителей, от прошлого своей семьи, о котором мы узнаем ой как много из вышеописанных лирических вставок, от любви к одной-единственной-на всю жизнь Саре, от собственного таланта - а талантлив мальчик оказался безмерно - лингвист и культуролог, выучивший много, от 7 до 12 языков, кажется, он даже сам уже забыл, сколько, хороший скрипач, владеющий мегадревней скрипкой Виал от мастера Сториони, которая и я явилась причиной всей заварушки. Адриа приписал себе еще и вину за убийство отца, хотя отец был тот еще сволочь, и в общем-то мальчик был совсем ни при чем. Психологически удивительно, как он вообще смог все это вынести, на характере его это все сказалось однозначно.

Несмотря на все страдания, книга оказалась достаточно ровной в эмоциональном плане. Да, меня несколько бомбило от Адриановских родителей, но в общем-то, ничего криминального в их действиях не было, многие дети жили в подобных условиях. Да, меня возмущали методы работы сеньора Беренгера, управляющего той самой антикварной лавкой из аннотации, но, мнится мне, это тоже достаточно типичное поведение дельцов этой среды. Да, мне было грустно видеть угасание Адриа в финале - Альцгеймер это страшно. Да, мне было обидно, что Сарой и ее чувствами так сильно манипулировали охотники за скрипкой, и в конце концов добились своего. Но сильнее всего, обиднее всего, и тут мне захотелось опять что-то сильно разбить, для меня оказалось предательство Берната, лучшего друга Адриа. Такой подставы в финале не ожидаешь. Совсем. И оттого финальное чувство оказалось самым горьким из возможных. Сожаление о напрасно прожитой жизни. Возможно, не вся она прожита напрасно, но финальный аккорд - был бы лучшим, а его просто раздавили. Украли. И потому нет для меня героя подлее и ненавидимее, чем Бернат. Гори в аду чувства вины вместе со всеми своими чаяниями.

Тем не менее одного яркого финала для высшей оценки как-то недостаточно.

Confiteor. Ну… Вообще-то тайны чужой исповеди редко бывают по-настоящему интересны. Да и зачем их выслушивать? По большей части они нужны самому рассказчику - для покаяния и самооправдания, если он оказался не способен свершить свой собственный высший суд, когда судьба привела его в тупиковое жизненное состояние «mea culpa, mea maxima». Понять, простить, помиловать, дать способ искупить истинную или мнимую вину – вот цель, которая делегируется другому из-за собственной слабости. Тайна исповеди выступает как защитный механизм, как биполярное коммуникативное пространство, в котором обеспечивается иллюзия божественного посредничества и обещается таинственный протекторат Всевышнего. Но здесь в качестве «исповедника» выступает огромная читательская аудитория и, стало быть, мотивация другая. Наверное, автор почти классически стремился воззвать в людях к их нравственности, добру и милосердию. «Ничто на земле не проходит бесследно», тысячами нитей добро и зло связано с людьми и их поступками. И хотя «не всегда мы себя узнаём» в эпизодах этого почти эпического повествования, автор заставляет нас постигать и принимать собственную малость, греховность и невозможность быть до конца познанным даже самим собой. Вписывая героев в разнообразные экзистенциальные контексты – войны, любви, дружбы, корысти, призвания, творчества – он указывает нам на стезю добродетели, которая, хоть и не противостоит злу в прямом смысле слова, но помогает уменьшить его последствия и распространение среди людей. Месть, ненависть, жестокость блёкнут перед милосердием и осознанным прощением. Конечно, эта книга, предполагающая у читателя влечение к самопознанию и самотерзаниям, – весьма на любителя, причем на рефлексирующего любителя, которому почему-то важно оставить на душе собственные стигматы.

Confiteor. О чём это? Об играх судьбы с человеком и борениях человека с судьбой. Об индивидуальных опытах понимания того, как коротка и единична жизнь, как сложно отыскать в ней свой истинный путь. О свободе и силе случая. Об экзистенциальных тупиках, в которые человек загоняется волей обстоятельств или собственным разумом. О попытках вернуть жизнь на «правильные» рельсы, преодолев её изломы. И ты задаёшься вопросом – а можно ли вообще искупить жизнь? Поначалу вообще очень трудно въехать в этот текст и понять, кто есть кто, когда есть когда и что в конце концов явится причиной-следствием того, о чём ты прочитал сотней страниц раньше или прочтёшь спустя ещё сто. На старте даже хочется бросить книгу из-за её переусложнённой формы, произвольно и причудливо смешивающей эпохи, события, возрасты, поступки и – главное! – мысли и чувства героев. Смешение имён, времён, местоимений поистине вавилонское! Только на середине все мастерски перекрученные линии начинают, наконец, сплетаться-связываться, и текст приходит в смысловое движение, медленно вовлекающее в себя читательское сознание. К сожалению, это случится, только если хватит терпения дочитать роман хотя бы до середины. Признаться, мне его еле хватило, но я рада, что не остановилась в начале и что во мне сработало правило Спинозы о любви-нелюбви с первого взгляда: просто взглянуть второй раз. Эта книга, безусловно, требует терпения и второго взгляда, с наскока её не возьмёшь.

Confiteor. На мой взгляд, у автора получился мощный гипертекст, настоящий психологический полигон для озабоченного нравственными поисками читательского ума. Благодаря калейдоскопически искусным переходам сюжеты постепенно словно прорастают сквозь друг друга, пронзая слоистое пространство судеб героев. Не всё, конечно, одинаково интересно, но ведь жить и рассказывать о своей жизни – вообще трудное ремесло. Я, например, с трудом осиливала лагерную линию, хотя она центральная и самая сильная в романе. Меня не так чтобы увлекала история скрипки Сториони, хотя она выписана с большой тщательностью и даже литературной изощрённостью. И любовная линия Адриа и Сары не заставила меня переживать, слишком уж по-старчески сдержанной, когнитивной и моралистически выпрямленной она мне показалась. В ней для меня не было живой жизни, хотя я согласна, что «на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней». Но вот история дружбы-соперничества-предательства, история трудных отношений героя с матерью и отцом, история оттачивания ума языками и книгами, история попыток раз за разом разглядеть свою судьбу сквозь «пену дней», история богоискательства и стремления понять природу зла как такового заставляли меня размышлять, откладывая на время книгу в сторону. Может быть, это и было одной из целей автора – заставить читателя с помощью этих сюжетных ходов вглядываться вглубь себя, искать в самом себе прецеденты своих собственных убеждений и ценностей. В конце концов, что-то из жизни персонажей случалось и с нами, хотя и принимало другую форму.

Confiteor. Я верю, что книги, так же, как живопись или музыка, обязательно должны что-то делать с людьми, иначе зачем вообще их читать? «Стоит прикоснуться к красоте искусства – жизнь меняется. Стоит услышать Монтеверди-хор – жизнь меняется. Стоит увидеть Вермеера вблизи – жизнь меняется. Стоит прочитать Пруста – и ты уже не такой, каким был раньше», - пишет Ж.Кабре. Поменялось ли что-то во мне, когда я прочитала его книгу? Да, безусловно. А вот как… пусть останется тайной для какой-нибудь моей исповеди. К самой же книге у меня родилось редкое читательское переживание – благодарность. Думаю, каждый сделает из неё свои выводы, поскольку, выбрав такую книгу, как эта, он уже сформулировал для себя особые и, видимо, значимые для него вопросы. Но, пожалуй, с одним заключением Ж.Кабре я согласна на все сто: «Персонажи, которые пытаются в зрелости осуществить желания юности, идут неверной дорогой. Для тех, кто не узнал или не познал счастья в своё время, потом уже слишком поздно, какие бы усилия они не предпринимали. В любви, возвращенной в зрелые годы, можно найти самое большее с нежностью исполненную копию былых счастливых моментов». Но это уже не Ж.Кабре, это - Гёте.