Пепел

Если бы я только знал, как изменится моя жизнь в следующие несколько недель, я никогда не подобрал бы ее. Даже, если бы на улице шел снег, а она была бы голая.

Мы стояли в его спальне, в приглушенном свете ночника. Я позволила ему медленно расстегивать пуговицы на блузке. Вот он приспускает блузку, обнажая мои плечи.– Если ты скажешь, чтобы я остановился, я это сделаю, – прохрипел он, целуя птицу, улетающую с моего плеча, – Почему их семь?Я вздрогнула. Неожиданно и очень вовремя.– Семь смертных грехов. Эта, – я открываю глаза, и провожу пальцем по самой большой птице на шее, – Печаль. Следующая – гнев. Потом уныние, гордыня, тщеславие, чревоугодие, похоть и алчность. В моем персональном порядке убывания.– Они красивые, – тихо говорит он, проводя губами по каждой.– Не останавливайся, – шепчу я.Эрик целует каждую птицу, и его поцелуи оставляют обжигающий след на моей коже. Он берет мои запястья, расстегивает пуговицы на манжетах, и распахнутая блузка безвольно стекает на мою талию. Потом отстраняется и меня обдает холодом. Я замерла, сжалась, застыла, когда он потянулся к моей юбке, и медленным движением расстегнул молнию сбоку. Юбка упала к моим ногам, и я задержала дыхание.– Мне остановиться? – спрашивает он, положив руки мне на плечи.Я медленно мотаю головой, зажмуриваясь, потому что я знаю, что стою перед зеркальным шкафом–купе. И я не могу взглянуть на свое отражение. Только не сейчас.Я пытаюсь представить себя прежнюю. Без шрамов и татуировок. Я представляю, как его руки гуляют по моему телу, изучая его, поглощая его, впитывая его. Я представляю, что он дотрагивается до моего живота, до моих бедер, целует мои ноги, и я чувствую. Я так хочу это чувствовать…Но его руки просто исчезают, растворяются, когда спускаются от груди к моему животу. Я ничего не ощущаю. Ни–че–го.– Дана? – шепчет он где–то рядом, и я открываю глаза.Он закрыл меня собой, и я не вижу своего отражения. Вздох облегчения вырывается из груди, и я обхватываю его руки, цепляясь за него, как за последнюю соломинку, держащую меня в этом мире.Эрик не говорит ни слова. Просто целует меня, глубоко, осторожно и мягко. В ногах я чувствую волны тонкого шелка, но белье еще при мне. Он не торопится, дает мне шанс одуматься и убежать. Я запускаю руки в его мягкие волосы, и он шумно выдыхает мне в губы. Переступаю с ноги на ногу, и отбрасываю платье в сторону. Эрик отпускает меня и удивленно поднимает брови.– Не останавливайся, – уверенно говорю я, притягивая его к себе.Почему в романах о любви всегда так похабно описывают близость? «Он вошел в нее, и она радостно приняла его в себя», «Они двигались в одном ритме, пока не достигли пика наслаждения», «Ее плоть плотно сжимала его плоть» и бла–бла–бла.Ничего этого не было. Мы просто занимались любовью, изучая друг друга. Я рассыпалась на части, расплавлялась и растекалась под его руками, которые снова по кусочкам собирали меня обратно. Я дышала его телом, пила его по глоточку, я не могла насытиться.Я горела, горела дотла, и превращалась в пепел.В пепел, разбросанный темными волосами по его подушкам. В пепел, вскидывающий руки над простынями. В пепел, обхватывающий его ногами и царапающий спину. В пепел, шепчущий в ночи: «Не останавливайся». Я превратилась в пепел, я стала пеплом. Я сгорела дотла, не чувствуя ни грамма боли. Я очистилась этим огнем, потому что впервые за три года, я снова почувствовала себя живой. Реальной. Чувствующей.

Нет, он не был полубогом. У него не было горы мышц, выдающегося размера в штанах или чего–то подобного, о чем пишут в любовных романах. Он был обычный мужчина, с подтянутой фигурой, длинными ногами и красивыми ступнями. Он не брил грудь, и ее покрывали мягкие темные волосы, совсем немного, но достаточно, чтобы придавать мужественности и сексуальности. Совершенно обычный человек, мужчина, застывший в естественной расслабленной позе на моем диване. Голый.

Мы. Мужчина и женщина, случайно повстречались ночью на дороге. У нас не было ничего общего, но что–то нас объединяло. Я впервые за три года почувствовала себя абсолютно счастливой. Я чувствовала, как пепел, в который превратилась моя душа, стал собираться, слипаясь во что–то твердое и целостное. Я поняла, что я снова хочу жить.И что я живу, когда рядом он.

– Знаешь, что я видела в его глазах? – я положила голову ему на плечо и прошептала, – Вселенную. Я видела в его глазах миллионы звезд и созвездий, солнечные системы, и это было прекрасно. Его дыхание было самым сладким звуком, который я слышала в своей жизни. Никакая музыка не сравнится с ним. Моцарт и Бах нервно курят в стороне со всеми своими величайшими произведениями. Его крошечные пальчики, которые дергали меня за волосы или случайно щипали за грудь, приносили мне самые теплые прикосновения. Его улыбка, когда он видел меня по утрам, заставляла весь мир вокруг светиться. И меня обволакивало этим светом, окутывало, как одеялом. Я заплакала от счастья, когда он встал на ручки и пополз. Потом, когда он сделал свои первые шаги мне навстречу и сказал «Мама». Я тогда заливалась слезами счастья. Ты, когда–нибудь испытывал такое?– Нет, – выдыхает он, проводя рукой по моим волосам.– Вот и я тоже больше этого не чувствовала. И никогда не почувствую.Эрик отстранился немного и вытер мои слезы. Потом улыбнулся и сказал:– Теперь я не знаю, как признаться тебе в любви.– Не нужно, – моргнула я от удивления.Он прячет лицо в моих волосах, проводит губами по моим грехам, целуя большую Печаль и продолжает:– Просто будь со мной, – шепчет он мне в ухо, и я прижимаюсь к нему.– Я с тобой, – отвечаю я.– Не оставляй меня.– Я никуда не уйду.– Я люблю тебя, – говорит он.И мне почему–то захотелось ответить тем же. Но я так и не смогла этого сделать.