Бюро проверки

Слишком много "там" и слишком мало "тут"

Архангельский представляется мне археологом, который нашел пласт 80-ых годов прошлого века и очень тщательно щеточкой начал обрабатывать окаменелость. На мой взгляд, главное, что должно быть в читателе, чтобы книга «сработала» - это жизненный опыт в сознательном возрасте в 80-ые, либо интерес к этому периоду. Идет мощная волна ностальгирования по эпохе, по вопросам, которые тогда задавались, по темам, которые тогда волновали.

Александр Архангельский старше моих родителей, я то и вовсе родилась в 1990 году, к тому же эпохой не интересовалась и представляю ее смутно. Точнее вообще не представляю. Поэтому «эффект ностальгии» на мне не работает. Я могу лишь отметить, что в описательных частях очень понравился язык автора, я прямо наслаждалась этими абзацами, иногда целыми страницами, которые «обволакивали одеялом атмосферы». И места эти действительно прекрасны сами по себе, но в рамках романа выглядят чужеродно. Одно дело «Петровы в гриппе», когда вся история написана одним языком – неважно, интерьер это или диалоги. И совсем другое, когда герои существуют отдельно, сюжет отдельно, а атмосфера отдельно.

Мне было очень сложно следить за событиями. Я вообще тяжело читаю детективы, поэтому приемы этого жанра меня серьезно стопорили. Это нагнетание девяти дней, которые происходят «сейчас» и сюжеты трехлетней давности, которые это сейчас должны объяснить, воспринимались мной очень сумбурным действием. За всем этим пытаться понять и прочувствовать героя уже не получается возможным. Тем более герой крайне инфантилен, податлив, как из глины каждый лепит из него что хочет, при том что никто ничего не хочет и вообще Высоцкий умер.

Этот роман вполне могла написать, скажем, Маринина, в главные герои вывели бы Мусю, и все заиграло бы новыми красками: динамика была бы на уровне, целостности вышло бы больше, характеров.

Сразу вспоминается фраза Анны Наринской из встречи «Дискуссия: Как вести разговор о книгах», о том, что современно русского писателя можно разве что похвалить за старание.
В этой книге чувствуется старание, но старание это вышло излишним. Сильное влияние редакции, многочисленные переписывания сюжета, смещения акцентов, наполнение элементами. Герой потерялся, детектив не детектив, все написано разным языком. А читатель я, увы, неподходящего возраста.

КТО СИДИТ НА ОЛИМПЕ

Один ищет Бога, другой хочет быть Богом сам. Они вышли из пунктов А и Б навстречу друг другу.

Эта книга не висела у меня в долгих списках — незапланированное чтение. Хотела только заглянуть, но читала до конца не отрываясь, потому что:
- это роман-загадка, и нельзя было уснуть, не получив отгадку;
- моя давняя мечта — современный роман идей, и чтобы русские мальчики/девочки, и долгие разговоры, и столкновение мировоззрений.

Здесь не сегодняшний день, а вчерашний — что ж, я в 80-м году была шестиклассницей, но прекрасно помню и олимпийского мишку, и общество лицемерия, и блеск/нищету столицы/провинции, и страшное слово Афганистан.

Главный герой — вполне себе благополучный аспирант МГУ. Философ. Не без тайны — верующий, православный, ищет свой Путь. Но какой же интеллигент без духовного поиска? Всех проблем — предстоящий неравный брак с дочкой дипломата, которой на Духовный Поиск искренне плевать. И вдруг за несколько дней всё благополучие и фактически вся жизнь ГГ рушится.

Действие происходит в течение 9 дней, с 19 по 27 июля — интересно, что как раз в эти же числа я и читала роман, что добавляло фантастичной достоверности. Времена просвечивали друг сквозь друга.

Так кто же этот таинственный знакомый по переписке, дающий ответы на болевые вопросы молодого философа (тут стоит обратить внимание на подзаголовок книги)? Ведущий его по жизни, предостерегающий от опасностей? Он вообще друг — или наоборот? События, связанные с письмами — мистика или совпадения? Кто проверяет героя на прочность — небесная канцелярия или какая-то другая? Кто там сидит на Олимпе?

«Как выйти на прямую Бога? Как победить бессмысленные знаки?»

Начинаешь читать социальный роман с узнаваемой атмосферой 80-х, сцена знакомства с родителями невесты напоминает фильм «Курьер» — а он незаметно преображается в роман мистический и вызывает в памяти уже «Волхва» Фаулза, где кто-то превращает героя в марионетку, а его жизнь — в спектакль, смысл которого, как и финал, неведом.

Интерес — по нарастающей, язык — прекрасный. Например, герой приходит в гости. Видишь большой абзац с описанием комнаты, ёжишься: не пропустить ли, так ли уж мне важно, что там у них по углам. А там — домашняя библиотека! и описание такое вкусное, что когда оно заканчивается, становится жаль — я бы еще на этих полках покопалась.

Среди бонусов книги также пасхалки, которые я собирала с удовольствием, вроде лоскутка из жилетки Гоголя, вшитого в переплет книги, или крышки чугунного утюга в виде головы Льва Толстого.

Девять дней далеко не одного года

Умберто Эко, конечно, не первым взялся за модернизацию (постмодернизацию) детектива как жанра, но успех «Имени розы» заставляет все-таки называть ее автора прародителем расшатывания детективистской формы. Главное достижение заключалось в смещении акцентов: мнимо центральные загадка и процесс ее разгадывания перестали быть смысловым ядром книги. «Бюро проверки», основное действие которого происходит, кстати говоря, в год написания романа Эко, наследует эту традицию и по уровню ее реализации явно превосходит большую часть подобных отечественных экспериментов в современной литературе. (Последним из таких принято считать бестселлер Яны Вагнер – ладно скроенный, но абсолютно провальный из-за неудачной трансформации детектива в социально-психологический роман и, как следствие, смазанности и того, и другого.)

Первую половину книги Архангельского приходится нащупывать саму сущность интриги, вторую – брести к эпилогу параллельно с ней, обязательной, но обманчивой и глубоко вторичной. Важно не столько сопротивление героя каким-то по-кафкиански неопределенным (но определенно враждебным) силам своего времени, сколько путь его самоопределения в таких условиях. «Я, котя, не умею петь. Я умею быть» – заявляет герою любимая и на резонный вопрос, что это такое – быть, отвечает: «Вырастешь – узнаешь». И далее все как в сказке Юрия Степанова, где выросшему, но так ничего и не узнавшему Жирафенку отец говорит: «Ты уже сам не маленький, пора самому все знать!» Знание мечется между «рано» и «поздно», отчего и сомнительно.

Веер прочих проблем, затрагиваемых в «Бюро», раскрывается вне какой бы то ни было афористичности. Ещё Грэм Грин иронизировал над слепой любовью читательской аудитории к звучным цитатам. У Архангельского за внешним «ничего» есть все. Взаимоотношения быта и бытия, веры и религии, обеих – с государством, человека – с ними всеми. Духота повсеместной советской пошлости с ее интеллигентским нытьем с одной стороны и «бодрячковым идиотизмом» – с другой. Время, когда одновременно с Афганской войной проходит Олимпиада, а в воздухе незримо витает дух «Олимпии» Рифеншталь. Эпоха, правила которой вынуждают «ковырнуть Леонида Ильича» на полке с книгами, чтобы добраться до «литературы второго ряда».

Вряд ли роман так пессимистичен, как может показаться на первый взгляд. Дело вот в чем. Количество прямых отсылок к Пастернаку у Архангельского гораздо больше, чем могла бы себе позволить случайность: тут и там цитируются его стихи, выделяются его синие тома на одной из множества книжных полок в романе и даже упоминается «та известная фотография» Пастернака. Именно поэтому закономерна мысль о том, что «Бюро» неспроста заканчивается следующим образом: «И все-таки тоска не подступала, лишь нарастало сладостное чувство ожидания, словно прошлое уже ушло, а новое еще не наступило». Такому финалу подспудно вторит голос Юрия Живаго.

Смерти не будет, потому что прежнее прошло. Это почти как: смерти не будет, потому что это уже видали, это старо и надоело, а теперь требуется новое, а новое есть жизнь вечная.

БУДУЩАЯ АРМИЯ ПРЕОБРАЖЕНИЯ.

"Я жил одним, а верил в другое,
и полюса расходились всё дальше"

«Чем точнее попадешь, тем оглушительней».
Кажется такой девиз у боксеров.
Но так же с этой книжкой сложилось у меня. С оглушительной точностью в ней переданы приметы времени. Знаки, приметы, явления, признаки и симптомы жаркого олимпийского лета далекого 1980 года в Москве. Из каких-то таких хранилищ памяти они извлечены Архангельским в абсолютно не поврежденном состоянии. Многие читатели отмечают этот факт.
Запах горькой дешевой «Примы».
Пахнущая краской телефонная будка.
Накрахмаленный милиционер в будке на перекрестке.
Прозрачные конусы соков в отделе бакалеи.
Газета «За рубежом».
Ах черт возьми, как метко!

И многое в книге вызывает чудесное, простите, интеллектуальное волнение от строчки к строчке:
и это сумалеевское:
«культура начинается с дистанции»,
и вовремя упомянутое Окуджавы:
«И поручиком в отставке сам себя воображал»,
и: «механическая пишущая машинка с маленькими круглыми клавишами, которые росли на длинных ножках, как поздние опята».

При гениально переданных приметах и свойствах времени А. Архангельский создает абсолютно не типичный для того период нашей истории образ Алексея Ноговицына православного воцерковленного верующего студента, затем аспиранта философского факультета.

В жизни Алексея есть загадочное ясновидение его духовника о. Артемия. Завораживающая загадка предвидения будущих событий в жизни Алексея и страны, которые делает невидимый духовный православный наставник.
Нам всем тогда кто-то незримый говорил, что мы не так живем…
Нам не всегда удавалось расслышать.
Впрочем, когда, в какие времена русский человек чувствовал уверенность, что живет правильно, по совести и в соответствии с Божьим замыслом?
Ноговицын упорный и стойкий в вере своей человек, которому предстоит стать образцом для будущих поколений. Он не совершит яркого подвига, он просто останется честным человеком в условиях тогдашней чудовищно лживой жизни.
Он выдержит тяжелое испытание для чести и совести, Ноговицын откажется давать показания на своего учителя. За это будет отчислен из университета и уйдет в армию, на советско-афганскую войну.
Алексей оказался настоящим человеком, мужчиной, солдатом будущей армии преображения.
Я имел счастье знать таких людей.

Вот и проползли девять дней с Алексеем и Мусей. Книга медленная, вялотекущая. При чтении не было чувства быстрей, быстрей узнать кто же пишет эти загадочные письма из совхоза «Новый мир», - это было не важно.
Книга о любви, о Боге, о бедных и богатых, о жизни, о предательстве на фоне олимпиады и смерти Высоцкого.
Текст "сладенький", завораживающий, например, "в густой бородатой траве"; "вышла женщина размытых лет"; небо выгорело напрочь, стало туманным и блеклым, слабо светили белесые звезды".
Я вначале хотела поспорить с автором по поводу описания священников, пошла в церковь проверить, а священники и до сих пор в засаленных рясах и сказать ни чего толком не могут, так что спорить не буду.
Алексей - хороший парень, ищет себя, ищет Бога, живут они с мамой бедненько. А у Муси отец торгпред. "Мне не должна была понравиться торговая квартира Мусиного папочки; понравилась. Я должен был испытывать презрение к холеному начальству; не испытывал. Но главное было в другом. Я не имел ни малейшего права стыдиться нашей с мамой нищеты. И, однако, стыдился. И это было настоящее предательство и подлость".
ГГ надо было сделать Мусю, она как-то ярче описана.

А чем же занимается Бюро проверки?! – проверяет в книжках факты!