Праведный палач

Джоэл Харрингтон — профессиональный историк, профессор университета Вандербильта. Однажды, копаясь в очередном книжном развале, он наткнулся на мемуары Франца Шмидта — нюрнбергского палача рубежа XVI — XVII вв. Харрингтон восхитился, что такой персонаж оставил после себя дневник, и решил сделать из этих мемуаров книгу.

В принципе, уже здесь просматривается основная проблема "Праведного палача". Харрингтон почему-то исходит из достаточно примитивной посылки о том, что палач — это некое исчадие ада, маньяк, сумасшедший мясник. Знакомясь с документами, он постепенно приходит к выводу, что это не так — например, мастер Франц Шмидт вообще был предельно благочестивым человеком, не пил, не сквернословил, максимально качественно делал свою работу и в итоге даже получил нюрнбергское гражданство. На обсасывании этого вот мнимого контраста построена значительная часть книги, но я, например, после "Дочери палача" и мемуаров Сансона изначально понимал, что палач — это просто профессия, пусть и грязная, поэтому авторские восторги от "открытия" как-то не разделил. В итоге получилось странное чтение — мне 350 страниц доказывали то, в чем я и так ни капельки не сомневался.

Несмотря на то, что главный тезис меня совсем не заинтересовал, чтение все равно было довольно полезным. Харрингтон добросовестно знакомит нас с условиями жизни в Германии того времени, подробно рассказывает о прекрасном Нюрнберге, а также детально исследует криминальный мир того времени. На страницах книги ожидаемо много занятных историй — например, мне понравилась про то, как один подмастерье, желая безнаказанно проникнуть к любимой девушке, два месяца прикидывался в ее доме призраком. Еще порадовали разбойники, искренне верившие, что высушенная рука младенца делает их невидимыми и пытавшиеся воровать прямо на глазах у императорской стражи (опасно, не повторять).

Порадовала и общая композиция, благодаря которой "Праведного палача" можно читать как роман с хэппи-эндом. В начале нам рассказывают о роковом случае, после которого род Шмидтов стал родом палачей, потом показывают, как отчаянно Франц Шмидт мечтает о восстановлении доброго имени рода, а заканчивают тем, что уже перед самой смертью палач получает от императора соответствующую бумагу. Наметившаяся приторность тут же компенсируется тем, что потомков после Шмидта хватило всего на одно поколение, а потом род все равно прервался. Грустно, но красиво. И жизненно.

Not great, not terrible. 4/5

Иногда смотрю на аудиокниги, под которые бегаю, и думаю: что со мной не так? :) Нормальная я вообще — бегать в темноте под нон-фикшн о палаче?
⠀
Если вы любите истории о серийных маньяках или убийцах, то вот вам книга о чуваке, который делал это профессионально, да ещё и пытался сделать свою работу хоть сколько-нибудь престижной. Чтобы его семью больше не обходили на улице за километр, чтобы иметь хоть какое-то положение в обществе.
⠀
45 лет Мейстер Шмидт убивал людей. Как говорится, кто на что учился :) Я вот текстики пишу, а Франц стал профессиональным серийным убийцей. Правда, в глубине души лелеял мечту о медицинской практике. Узнали мы о его жизни благодаря профессору Харрингтону, который нашёл дневники палача XVI века в немецком букинистическом магазине. Мейстер Шмидт довольно подробно описывал особенности своей работы.
⠀
Интересно было узнать, что в те времена палач был не просто исполнителем приговора. Например, к Францу часто обращались по вопросам лечения больных, и он довольно неплохо с этим справлялся. Он шарил в человеческой анатомии и без проблем занимался вскрытием трупа.
⠀
Но как остаться праведным, когда ты постоянно лишаешь жизни людей? Как подружить мысль о том, что это просто работа, с твоими религиозными взглядами? Ведь в те времена казнь была больше, чем просто лишением преступника жизни. Она была показухой, чтобы предостеречь всех, кто её увидит. Мол, вот такое бо-бо тебе будет, если закон нарушишь.
⠀
Ситуацию ухудшало то, что профессия палача в то время совсем не была престижной. Франц был изгоем и прилагал множество усилий, чтобы эту ситуацию исправить. Его отец стал палачом по воле случая, и пришлось передать эту профессию сыну. А вместе с ней и социальное отчуждение.
⠀
Хорошая книга, чтобы подумать о жизни. И порадоваться, что мы живём в более цивилизованное время. Очень живая и очеловечивающая образ палача, который благодаря массовой культуре закрепился в нашей голове достаточно карикатурно.
⠀
И никогда не стоит забывать, что если у тебя есть работа, то постарайся делать её хорошо. Даже если ты палач.

Der Tod hat das letzte Wort

На тлі тих істориків, що намагаються переписати науку під особисті погляди, Гаррінгтон - гідний дослідник.
Сумлінний пошук прикмет дуже далекого часу, сліди реальної людини, підтвердження слів із щоденника, статистичні данні.
Менш ретельному захотілося б приписати кату повчальності чи демонічності - автор не такий.
У старших класах вчитель дав нам твір про час, у якому б нам хотілося опинитися. Майже всі хлопці мріяли про майбутнє, дівчата- про бали, сукні з криноліном, поїздки у каретах.
Викладачка історії була чудовою: пояснила їх наївний погляд на побут та звичаї.
Історія 500-річної давнини , під таким ракурсом, з чудовими ілюстраціями- хлеще за любий хоррор.
Майстер Франц Шмідт, не за своєю волею став катом. У фіналі викликає співчуття. Виконати настільки важке завдання, але якою ціною? Ради кого? Невже тільки ця ціль надавала йому моральних сил та не дала зійти з розуму?
Найжахливе. Пройшли віки, а люди так і залишилися мерзенними тварюками, що взяли на озброєння тортури, злодійськи хитрощі минулого. Мабуть, тому не рекомендовав би цю книгу саме зараз. Хіба що щасливим оптимістам, впевненим, що наш час все ж краще.

В марте у издательства Альпина Нон-фикшн вышла книга, о которой невозможно молчать – хочется рассказывать и советовать всем и каждому. Речь пойдёт о книге американского историка-германиста Джоэла Харрингтона «Праведный палач: Жизнь, смерть, честь и позор в XVI веке».

В духе микроисторического подхода Харрингтон пишет об одном человеке – палаче Франце Шмидте, жившем в Нюрнберге на рубеже XVI и XVII веков, и помещает его в широкий политический, культурный и социальный контекст эпохи Раннего нового времени. В основу такого жизне- или, скорее, профессиописания, лёг удивительный источник – дневник нюрнбергского палача. Харрингтон нашёл старенькую книгу у букиниста в Европе, которая и оказалась этим необычным памятником. Дневник не только пережил своего хозяина, но, претерпев два издания в начале XIX и в начале XX вв., был весьма и весьма популярен среди читающей публики. Теперь и современный читатель может узнать всю историю Франца Шмидта – весьма примечательную и по увлекательности превосходящую некоторые художественные произведения.

В «Прологе» Харрингтон подробно рассказывает о специфике дневника как исторического источника: какая у него история, какие другие свидетельства связаны с ним и могут дополнить картину, какие возможности и ограничения он даёт историку, начинающему работать над анализом. В бережном и чутком отношении к источнику заключается один из самых больших плюсов этой книги. Харрингтон показывает истинно научный подход, позволяя широкому читателю проникнуть в тонкости работы историка. Помимо пролога книга содержит 5 глав и эпилог. Каждая глава – Ученик, Подмастерье, Мастер, Мудрец, Целитель – рассказывает об определённом этапе в жизни героя, и автор добавляет обширные экскурсы на отдельные сюжеты, вроде репутации или медицинской практики, которые позволяют лучше понять положение Майстера Франца в его эпохе, а также в социальном и политическом окружении. Структура книги и повествование выстроены очень чётко и ясно, благодаря чему книга читается легко и увлекательно, что я несомненно отношу к её достоинствам. «Эпилог» не только подводит итоги жизни нашего героя, но и рефлексирует над рецепцией образа палача и его профессии в европейской культуре – собственно, с этим образом Харрингтону приходится бороться на протяжении всего рассказа.

Книга проникнута искренним интересом и даже привязанностью, которые Харрингтон испытывает к палачу, о котором пишет. Лично меня всегда вдохновляют люди, которые с увлечением занимаются своим делом, и в «Праведного палача» его автор вложил не только силы и время, но и душу, поэтому книга действительно получилась образцовой.

Тем не менее, книга остаётся научно-популярной. Харрингтон осторожен и не перегружает читателя излишними подробностями внутринаучной кухни. Однако наряду с подробным обзором самого дневника другие источники, связанные с жизнью Франца – записи и хроники, хранящиеся в архивах Нюрнберга – остаются без внимания. Опираясь на них в тексте, автор не знакомит с ними читателя, что, вероятно, вызвано как раз научно-популярным характером издания. В целом же «Праведный палач» – это синтез обзорного очерка истории Раннего Нового времени и более глубокого исследования одного источника. На мой взгляд, это может быть как слабостью, так и сильной индивидуальной чертой книги.

Хочется также отметить качественное издание Альпины Нон-фикшн. Книга очень красиво и добротно сделана, при этом также сохранены авторские карты, сделанные для англоязычного издания книги, и полный научно-справочный аппарат, куда входят многостраничные примечания и предметно-именной указатель. Это поднимает книгу на более высокий уровень, чем просто популярная работа по истории. Альпина Нон-фикшн всегда ответственно подходит к изданию научно-популярных книг, и я несказанно рада, что «Праведный палач» оказался в их надёжных руках.

Личность и история Франца Шмидта

Что выделяет Франца Шмидта, или как почтительно называли его нюрнбергцы – Майстера Франца – из ряда других палачей того же времени? Нет, вовсе не грамотность – в то время многие палачи могли читать писать. Он всю свою жизнь посвятил тому, чтобы изменить свой социальный статус.

Отец Франца, Генрих Шмидт, был респектабельным горожанином Хофа до того момента, когда из-за отсутствия в городе профессионального палача его вынудили провести казнь в соответствии со старинным законом. Это поставило на Генрихе Шмидте позорное клеймо, от которого он не мог очиститься. Профессия палача ещё со времён средневековья была несовместима с честным именем и высоким социальным статусом, и Шмидту пришлось всю жизнь нести на себе это бремя позора и затем передать его сыну – вместе с ремеслом. Юный Франц начал вести дневник в период ученичества, когда жил вместе с отцом в Бамберге, и вёл его на протяжении 45 лет, с 1573 по 1618 гг., записывая каждую проведённую казнь и каждое совершённое телесное наказание. После завершения обучения Франц работал в разных местах и путешествовал, после чего получил постоянное место в Нюрнберге, где проработал до самой старости.

Вместе с профессией Генрих передал сыну – как предполагает Харрингтон – страстное желание исправить несправедливость, постигшую семью. Дневник, вероятно, был формой отчётности о прилежном и аккуратном исполнении своих обязанностей. Ощущение несправедливости своего положения заставляло Майстера Франца дистанцироваться от маргиналов общества, которые для многих других палачей были обычной компанией, не пьянствовать, вести жизнь честную, простую и набожную.

Харрингтону не даёт покоя вопрос: а зачем всё же палачу было вести этот дневник? Оказывается, что с этим памятником связан ещё один документ, обнаруженный в Австрийском государственном архиве Вены. Это – прошение, направленное уже пожилым, но уважаемым палачом императору Священной Римской империи, в котором Майстер Франц рассказывает историю о незаслуженном позоре отца, о своей прилежной и честной работе на городской совет Нюрнберга в течение десятков лет, и просит о восстановлении доброго имени семьи, чтобы его дети могли избежать судьбы отца и деда и получить другие, более престижные профессии. Целеустремлённость в неустанной борьбе против несправедливости, постигшей его семью, – вот чем выделяется история Майстера Франца на фоне других. Ну, и тем, конечно, что его дневник сохранился до наших дней.

Круг обязанностей палача и его положение в обществе

Харрингтон борется с беллетризованным образом палача, который сложился в XIX в. – в колпаке, закрывающем лицо, хладнокровный и жестокий, использующий всевозможные орудия пыток и казней. Реальная историческая картина, конечно, отличалась от этих образов, созданных романтиками.

Среди обязанностей Майстера Франца, помимо уже упомянутых собственно казней и телесных наказаний, значилось следующее: проведение допросов и дознание преступников, сооружение и поддержание в порядке виселицы и других орудий казни, избавление от трупов и уборка. В этих обязанностях палачу помогал человек, чья должность в Нюрнберге называлась «Лев» – этакий ассистент или помощник. Побочным занятием не только Майстера Франца, но и любого палача в то время было целительство – после пыток или нанесения увечий всякий палач должен был залечить раны преступника, и эти навыки оказывались востребованы у горожан.

Это создавало довольно парадоксальную ситуацию, потому что палачи были «неприкасаемыми»: ни один приличный человек не должен был быть замечен в обществе палача, а все официальные городские клятвы он обязательно приносил отдельно, но те же люди, которые брезговали водить знакомство с Майстером Францем, могли оказаться у него на приёме и получить лечение. Увы, источники не слишком подробно разъясняют этот момент, однако Харрингтон отмечает, что рубеж XVI-XVII вв. стал временем кардинального изменения положения палачей. Уходят в прошлое старые стереотипы.

Психология и мировоззрение человека в Раннее Новое время

В скупых строках с описанием преступников, совершивших те или иные преступления, проступает личность Майстера Франца. Харрингтон показывает, какие виды преступлений больше всего порицались автором дневника, как палач относился к преступникам разного пола и возраста, какие поступки он считал самыми гнусными. В манере палача чувствуется сострадание и жалость к жертвам, которые без вины были ограблены, изнасилованы или убиты.

Одним из важных вопросов, которые беспокоят Харрингтона и на которые он стремится найти ответ, является оправдание профессии палача с точки зрения христианской морали. Почему исполнение профессионального долга не входило в конфликт с верой? Для читателей из XXI века, как кажется, здесь действительно есть несоответствие. Харрингтон уделяет большое внимание тому, как подходила подготовка осуждённого к смертной казни. Каждому «бедному грешнику» предоставлялась возможность раскаяться в совершённых преступлениях, с ним проводили беседы капелланы, и в своих записях Майстер Франц особо отмечает, принял ли осуждённый свою судьбу со смирением, подготовившись тем самым к смерти, или до последнего в нём не было ни капли раскаяния. Харрингтон также задаётся вопросом, не стала ли целительская практика для палача возможностью искупить тяжесть и сложность своей профессии.

Несмотря на жестокость, с которой ему приходилось иметь дело на протяжении всей жизни, Майстер Франц оставался честным и глубоко религиозным человеком. За время ведения дневника палач превратился из юноши в зрелого мужчину и затем в пожилого горожанина, и постоянная рефлексия на страницах дневника оказала влияние на духовный мир Майстера Франца. Как пишет Харрингтон, «проявились чёткие границы понятий жестокости, справедливости, долга, чести и личной ответственности», через которые проявилась целостность личности и мировоззрения палача. Многое в нём отражает новое, более секуляризованное сознание, формирующееся в Новое время и разительно отличающееся от сознания в Средневековье. Что-то из взглядов Майстера Франца уже близко и понятно нам, читателям из нашего века, а что-то всё ещё кажется чуждым и странным.

Повседневная жизнь и функционирование городских институтов

Лейтмотивом на протяжении всей книги звучит идея о важной роли, которую играли публичные казни в том обществе. Власти Нюрнберга – то есть работодатели Франца, а именно городской совет – использовали казни не только как меру наказания, но и как меру устрашения, чтобы и другим было неповадно. Очень часто на страницах дневника появляются люди, уже не единожды пойманные и осуждённые за преступления, и если в первые разы их наказывали поркой или изгнанием из города, то за последующие преступления их наказывали как закоренелых преступников. Никакой необдуманной жестокости в приговорах не было, напротив – очень часто жестокие казни колесом заменялись на более быстрое и поэтому милосердное отрубание головы.

Было очень важно, чтобы казни проходили «хорошо» – то есть чтобы грешники выказывали признаки раскаяния, а палач осуществлял наказание за один удар мечом, или на виселице без задержек и проволочек. В случае непрофессионализма палача, срывов или промахов, толпа могла, разозлившись, забить камнями осуждённого и побить самого палача. Публичные казни в соответствии с буквой закона были возможностью ограничить людское самоуправство и самосуд.

Кроме этого, документы из архивов Нюрнберга позволяют Харрингтону рассказать о том, каково было жалование Майстера Франца, какое жильё ему было предоставлено, с какими людьми из городской администрации ему приходилось взаимодействовать. В дневнике содержится множество сведений о простых людях, ставших жертвами преступников, о горожанах и деревенских жителях, об их роде занятий, о повседневных ссорах, о любовных связях, которые приводили к совершению убийств и покушений. Дополнительно Харрингтон рассказывает о том, какие опасности подстерегали человека, жившего в германских землях в Раннее Новое время, и о том, как власти Нюрнберга пытались привнести в этот хаос закон и порядок.

***
Эта книга однозначно достойна вашего внимания: она одновременно очень добросовестно и качественно сделана и при этом исключительно увлекательна. Я также вынуждена предупредить, что в ней содержатся сцены насилия, без смачных деталей, но тем не менее достаточно яркие, чтобы болезненно отложиться в памяти.

Харрингтон выстраивает диалог современных ценностей и представлений с нормами Раннего Нового времени, то есть обращает к давним временам вопросы, которые родились в нашей культуре и в нашем времени. Такой диалог может быть очень продуктивным, и в первую очередь для нас самих: как мы пришли туда, куда пришли, и почему мы теперь смотрим на мир именно так, а не иначе. Харрингтон проделал отличную работу, и я с большой радостью рекомендую эту книгу.

Видеообзор

Человек прожил насыщенную жизнь

Книга про палача.. Жил и работал в Средние Века, оставил дневники. При этом был набожным человеком, семьянином, человеком интересной судьбы, врачом для бедных. Было ощущение погружения в эпоху, во все детали и особенности, так скажем, профессии главного героя. Написано очень увлекательно и легко, задумываешься о смертной казни, о том, что это за странная вещь сама по себе. Спокойно можно читать и слабонервным — в книге не смакуется насилие, а рассказываются человеческие истории. Самое полезное в книге — история быта и нравов, предрассудков горожан 16 века. Порой не так уж сильно и отличимых от современных)